Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Еще одно откровение Киссинджера. На слова корреспондента Spiegel «Мы не можем сказать украинцам, что они не вольны решать свою собственную судьбу» Киссинджер ответил: «Почему нет?». Такого ответа можно было ждать от русского империалиста. Но отдадим Киссинджеру должное за его откровенность и за то, что он не скрывает свои взгляды за пеленой двусмысленной риторики.
Примечание редактора: Как Россия и Запад расценивают друг друга? Каковы взгляды экспертов на конфронтацию между Россией и Западом? Как ученые объясняют российско-украинскую войну и гамбит России в Сирии? Каковы корни западной мифологии о России, и почему Запад оказался не в состоянии спрогнозировать и понять траекторию российского движения? Это восьмая часть эссе из серии, в которой делается попытка ответить на данные вопросы.
Те объяснения, которые прагматики дают по поводу российско-украинской войны, зачастую выглядят так, будто их взяли прямо из кремлевского учебника. Так, Ричард Саква (Richard Sakwa) со своим призывом исследовать «некоторые укоренившиеся взгляды, часть из которых можно назвать мифами», сам занимается мифотворчеством: «Существует вездесущий миф о том, будто Россия с самого начала пыталась поставить Украину под свой прямой контроль вместо того, чтобы просто влиять на ее решения». Чем «контроль» отличается от «влияния на решения»? Москва пытается влиять на решения просто ради самоудовлетворения и из тщеславия, и вовсе не желает контролировать ход событий на Украине? И почему Сакву не беспокоит то, что в качестве механизмов такого влияния Россия использует аннексию и войну?
Саква заверяет нас, что Россия «вовсе не оспаривает основы международного права», поскольку «верит, что западные державы регулярно его нарушают». Какая интересная логика! В поддержку своих аргументов Саква приводит слова Путина и тех экспертов, которые вторят утверждениям Кремля. В каких «правовых аргументах» можно использовать «веру» в обоснование аннексии чужой территории и вмешательства в дела суверенного государства? И почему Россия со своей аннексией «не оспаривает основы международного права»? Саква добавляет, что целью России «определенно является федерализация Украины». Но если так, то почему Кремль настаивает на федерализации Украины сразу после того, как уничтожил федеративное устройство в России? Может, для Кремля это кодовое слово, которое означает нечто иное?
«Действия Путина в основном носят ответный характер», — настаивает Стивен Коэн. Таможенная блокада Украины в августе 2013 года была «ответной реакцией» Кремля? И «ответом» на что именно? Кремль действовал в ответ, когда в октябре и ноябре 2013 года заставил Януковича пересмотреть планы Украины по подписанию соглашения об ассоциации? Все это было до Майдана.
И вообще, могут ли быть какие-то оправдания для аннексии Крыма и вооруженной интервенции на Украине? Ноам Хомский считает, что да, называя Крым «исторически российским» и заявляя, что он имеет «огромное стратегическое значение для России». Если следовать такой логике, то российский Дальний Восток — это «исторически» китайская Маньчжурия, которая имеет «огромное стратегическое значение» для Китая. Можно привести и другие примеры территорий, имеющих «историческое значение», по поводу которых есть масса недовольств и претензий. Мы все знаем, к чему в прошлом приводила такого рода аргументация в стиле Молотова-Риббентропа.
То же самое делает и Генри Киссинджер, повторяющий кремлевский тезис: «Российская история началась с Киевской Руси. Оттуда начала свое распространение русская религия». Кстати, ссылка Киссинджера на Киевскую Русь как на место рождения России уже устарела. Сегодня Путин говорит, что Крым и Херсонес являются прародителями российской государственности и священным местом, опровергая исторические аргументы Киссинджера.
А вот еще цитата из Киссинджера: «Отношения между Украиной и Россией всегда носили особый характер…. Их никогда нельзя свести к отношениям между двумя обычными суверенными государствами — уж точно не с российской точки зрения, и даже, наверное, не с украинской». Означает ли это, что Украина всегда будет российским сателлитом?
Вот еще одно откровение Киссинджера. Бравший у него интервью корреспондент Spiegel сказал: «Мы не можем сказать украинцам, что они не вольны решать свою собственную судьбу». Киссинджер ответил: «Почему нет?» Такого ответа можно было ждать от русского империалиста. Но отдадим Киссинджеру должное за его откровенность и за то, что он не скрывает свои взгляды за пеленой двусмысленной риторики.
Справедливости ради должна сказать, что Киссинджер представляет позицию, пользующуюся популярностью среди европейских политиков предыдущего поколения, которые по-прежнему хотят оказывать влияние на дебаты, причем, к сожалению, не всегда конструктивное. Так, бывший президент Франции Валери Жискар д’Эстен (Valery Giscard d’Estaing) утверждает, что Украину надо вернуть в состав «конфедерации», чтобы она играла роль «моста» между Россией и Европой (это старая идея Киссинджера). Надо созвать международную конференцию, настаивает д’Эстен, и реформировать украинское государство (в стиле Ялтинской конференции). Интересно, думал ли вообще бывший французский президент, что надо спросить мнение украинцев о его плане? Бывший канцлер Германии Гельмут Шмидт (Helmut Schmidt) назвал действия Путина в Крыму «вполне понятными», а западные санкции против России «глупыми». Другой бывший канцлер Германии Герхард Шредер, ныне работающий аппаратчиком в Газпроме, уверен, что Россия не аннексировала Крым, а это было добровольное отделение с последующий присоединением к ней. Видимо, Шредер считает, что Путин пошутил, когда признался, что Крым был оккупирован российскими войсками по его прямому приказу. Можно только строить предположения о том, каковы мотивы такой точки зрения — наивность или более прозаические и земные причины.
В мае 2014 года Юджин Румер (Eugene Rumer) и Эндрю Вайс (Andrew Weiss) заявили, что ситуация на Украине «все больше напоминает гражданскую войну низкой интенсивности», и что это «не просто российский тактический ход». Они рекомендовали отложить президентские выборы, провести «разговор с привлечением всех сторон» (то есть, включая сепаратистов) и организовать референдум по вопросу «раздела полномочий» между Киевом и регионами. Но именно с таким набором требований выступает российская сторона. Должна повторить, что насилие на востоке Украины было порождено актом агрессии, а не гражданской войной. Хотя некоторые жители восточных регионов действительно критически относятся к политике Киева, и хотя новое правительство действительно игнорирует их недовольство, ничего не делая для завоевания их умов и сердец, трудно себе представить, что эти люди могли и захотели бы начать вооруженную борьбу с применением танков и ракет «Град» без посторонней помощи. А что касается переноса выборов, то такое решение привело бы к вакууму власти на Украине (поскольку Янукович бежал из Киева) или к созданию некоего временного правительства, которое многие посчитали бы нелегитимным. В этом вопросе я согласна с Томасом Грэмом (Thomas Graham), который написал в марте 2014 года: «Украинцам срочно нужен легитимный президент и Рада как основа для формирования законного правительства, а сделать это можно посредством выборов. И чем скорее они пройдут, тем лучше».
Что касается «раздела полномочий», то вопрос здесь следующий: что в действительности означает данный термин? Означает ли он некую свободную федерацию (в реальности конфедерацию), на чем настаивает Кремль, и которая может привести к распаду страны? Или это децентрализация власти, с чем Киев согласен, и что он уже делает? Если не установить детально, что означает «раздел полномочий», то все эти аргументы будут на руку Кремлю.
Прагматики хронически опаздывают со своим анализом, и в своих прогнозах они промахиваются. Так, некоторые из них в июне 2014 года были уверены, что «заявления о подготовке Россией военной интервенции являются серьезной недооценкой интеллектуальных способностей Путина…. Вопреки кажущейся картине событий, между желаниями Путина и желаниями Порошенко могут быть определенные совпадения. Они сближают позиции и выходят на заключение сделки». Но уже через месяц после этого прогноза российские войска вторглись на территорию Украины (а потом еще и еще), и никаких намеков на «сближение позиций и выход на сделку» не было. Я согласна: трудно предугадать ход событий во время вооруженного конфликта. Но в случае с Украиной у нас есть огромный объем информации, позволяющий нам точно определить ключевые тенденции. Ну, то есть, если мы не будем отбирать только те факты, которые соответствуют нашему мировоззрению, и не станем поддерживать старые оценки, уже доказавшие свою несостоятельность. На декабрьской пресс-конференции 2015 года президент Путин сказал «Мы никогда не говорили, что там [в Донбассе] нет людей, решающих определенные задачи, в том числе, в военной сфере».
Американский аналитик Кирк Беннет (Kirk Bennett) привел убедительный (и сокрушительный) анализ концепции прагматиков (доводы реалистов) по поводу Украины и западных подходов к Украине. Он заявил, что такая концепция строится на «успокаивающем утверждении о преобладании на Украине российских интересов над западными, что очень близко к оправданию действий Москвы». Доводы Беннета стоит повторить. Западные интересы в отношении Украины не двусторонние; они направлены на «сохранение в Европе порядка, сложившегося после холодной войны». «Если преобладанием на Украине российских интересов над западными можно оправдать захват Крыма и Донбасса, то почему бы теми же самыми аргументами не оправдать введение российского правления над всей Украиной?» «Если аргумент о преобладании российских интересов верен, то можно найти великое множество стран, с которыми можно обойтись так же, как с Донбассом». В итоге Беннет делает вывод: «Нет оснований думать, что таким способом мы можем купить российское сотрудничество… потому что мнение русских о своих интересах радикально отличается от нашего». Пока практика подтверждает его выводы.
«Мы не должны беспокоиться… если наши доводы порой совпадают с тем, что говорит Москва», — заявляет Коэн. Но я в данном случае начала бы беспокоиться. Кремлевская политика основана на лжи и полуправде, и даже непреднамеренное совпадение кремлевских и экспертных точек зрения выглядит подозрительно. Но я определенно согласна с Коэном в одном: «В судьбоносных кризисах типа того, с которым мы сталкиваемся сегодня, умеренность ради умеренности это не лучшее качество. Она превращается в конформизм, а конформизм превращается в соучастие».
Я поддерживаю доводы Ивана Крастева (Ivan Krastev) и Стивена Холмса (Stephen Holmes), которые характеризуют конфронтацию России с Западом следующим образом: «Кремлевская агрессия против Украины объясняется не российскими геополитическими интересами, а… внутренней слабостью путинского режима…. лихорадочными поисками альтернативной формулы легитимности…» Крастев и Марк Леонард (Mark Leonard) описывают эту конфронтацию приблизительно так же, и их аргументы кажутся мне убедительными: «Импровизированный гамбит Путина на Украине лучше всего объясняется страхом Кремля перед сменой режима, которая может произойти посредством уличных протестов с дистанционным управлением, но не опасениями по поводу расширения НАТО».
В то же время, я не согласна с заключением Крастева, Холмса и Леонарда о том, что политика Путина есть выражение «агрессивного изоляционизма» и «не имеет почти ничего общего с традиционным империализмом и экспансионизмом России». По их мнению, Кремль специально делает все для того, чтобы «усилить экономическую, политическую и культурную изоляцию России от остального мира». Другие аналитики, включая российского эксперта Сергея Гуриева, поддерживают мысль о том, что «Россия находится на пути к изоляции, а поэтому отвергает глобализацию». Я считаю, что ситуация здесь несколько сложнее, что Путин не какой-то там сознательный мазохист, и что он не готов переформатировать российскую систему, дабы в ее основу лег империализм. Действительно, Кремль пытается изолировать российское общество от нормативного влияния Запада. Но нет никаких свидетельств, указывающих на то, что Кремль преднамеренно ведет Россию к экономической автаркии и к международной изоляции. Разве попытки построить трубопроводы «Южный поток» и «Северный поток», и усилить зависимость Европы от российского газа говорят о кремлевском изоляционизме? Неужели отчаянные попытки Кремля добиться отмены западных санкций и привлечь западные банки и технологии к финансированию и развитию экономики кажутся изоляционистскими? Да и усилия Москвы по возвращению России в Парламентскую ассамблею Совета Европы в качестве полноправного члена вряд ли указывают на ее стремление к самоизоляции. Попытки найти компромиссное решение с Вашингтоном (Иран в обмен на Украину), а также путинское предложение Западу о создании «большой антитеррористической коалиции» в 2015 году вряд ли можно истолковать как изоляционистскую политику. И наконец, можно ли считать изоляционизмом действия Кремля на Украине? Напротив, это экспансионистские действия. Попытка назвать кремлевскую политику «агрессивным изоляционизмом», то есть, агрессией, направленной вовнутрь, никак не объясняет внешнюю напористость Кремля.
Заключение о том, что действия Кремля на Украине — это «составная часть всемирного бунта XXI века против глобализации», также нуждается в комментарии. Я встаю на сторону старшего редактора Daily Beast Майкла Вайса (Michael Weiss) и старшего научного сотрудника Института Legatum Питера Померанцева (Peter Pomerantsev), которые продемонстрировали, насколько умело Кремль использует в собственных целях либеральные идеи глобализации, в соответствии с которыми «деньги политически нейтральны, а мировая коммерция ведет к миру и взаимозависимости». Кремль, пишут они, использует такую «открытость глобальных рынков, чтобы применять деньги, коммерцию и энергоресурсы в качестве политических инструментов давления». Я бы назвала такую кремлевскую политику попыткой изолировать общество и гарантировать участие России в глобальном концерте. Но Крастев, Холмс и Леонард не заметили одну важную идею. Какие бы цели ни преследовал Кремль, его действия в конечном итоге ведут к изоляции России от западной цивилизации; но такая изоляция происходит вопреки желаниям Кремля, и Кремль пытается из нее вырваться.
С самого начала действия России на Украине стали результатом ошибок российского президента в оценке ситуации. Та информация, которую Bloomberg News получило от трех кремлевских должностных лиц, указывает на то, что еще до бегства Януковича из Киева Путин встречался со своими советниками в Сочи, и там его заверили, что у России «достаточно валютных резервов для присоединения Крыма и противостояния западным санкциям, которые могут последовать». Эти должностные лица, беседовавшие с репортерами Bloomberg на условии соблюдения анонимности, предположили, что если бы не значительные резервы России, Путин не отважился бы сделать то, что он сделал на Украине. Я бы добавила, что Путин, наверное, не пошел бы на аннексию, если бы думал, что Запад ее не признает, и что некоторые страны, главным образом, Германия, не встанут на его защиту. В значительной степени путинская уверенность подпитывалась преобладанием прагматизма в экспертном сообществе и в политике либеральных демократий.
Как выглядят интерпретации прагматиков сегодня, спустя два года после начала необъявленной войны между Россией и Украиной? Действительность доказывает, что они допустили жалкие ошибки в ключевых доводах (причем не впервые). Давайте обратимся к анализу прагматического подхода, который представил Александр Мотыль. Прагматики (Мотыль называет их реалистами) объясняли вторжение 2014 года «в свете двух предполагаемых фактов». Во-первых, Евромайдан якобы устроили США, дабы вырвать Украину из законной сферы влияния России. Во-вторых, НАТО расширяет свои границы и угрожает российской безопасности. К концу 2015 года американские обязательства, а также американское присутствие расширились по сравнению с 2014 годом. То же самое произошло и с НАТО. По логике прагматиков, «Россия и сепаратисты должны были продолжать и даже усиливать боевые действия на Украине. Вместо этого Путин пошел на деэскалацию…» ЕС продвигается вперед в реализации соглашения об ассоциации с Украиной. Но Москва стала искать выход из конфронтации (по крайней мере, пока). В связи с этим, заслуживает ли доверия интерпретация прагматиков?
Лилия Шевцова — член редколлегии журнала The American Interest. Автор выражает признательность Дэниелу Кеннели (Daniel Kennelly) за помощь в редактировании этой серии эссе.
