Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Я назвал бы себя «антисоветским русофилом». В Литве, также в других балтийских странах, Польше и вообще Центральной и не только Центральной Европе с давних пор популярно мнение, что Россия — неизлечимо империалистическая страна, уважающая только силу, готовая подчиниться диктатуре и поэтому смертельно опасная для своих соседей и для всего мира. Опасность прекратилась бы только в том случае, если бы Россия исчезла с глобуса, на что рассчитывать трудно.
Портал Delfi публикует текст выступления литовского писателя, поэта, профессора Йельского университета Томаса Венцловы, с которым он обратился к участникам Вильнюсского форума российских интеллектуалов в Тракай, а затем передал редакции.
Следуя Адаму Михнику, я назвал бы себя «антисоветским русофилом». В Литве, также в других балтийских странах, Польше и вообще Центральной и не только Центральной Европе с давних пор популярно мнение, что Россия — неизлечимо империалистическая страна, уважающая только силу, готовая подчиниться диктатуре и поэтому смертельно опасная для своих соседей и для всего мира. Опасность прекратилась бы только в том случае, если бы Россия исчезла с глобуса, на что рассчитывать трудно.
С этим мнением я никогда не соглашался и всегда говорил, что опасностью является не Россия как таковая, а советская идеократическая империя, столь же чуждая, даже враждебная интересам русского народа, как и литовского, польского, украинского и всех остальных народов. Под конец советского периода идеократическая империя стала логократической, то есть лишенной каких бы то ни было идейных основ и сохраняющей только словесную их оболочку. Освобождение наших стран, на мой взгляд, было возможно только при участии или, по крайней мере, доброжелательной нейтральности самого русского народа.
Так оно и произошло. Поэтому распад Советского Союза и так называемого коммунистического лагеря прошел относительно безболезненно. Как, вероятно, все в этом зале, я не считаю его «геополитической катастрофой» — напротив, считаю геополитической необходимостью и огромным успехом для человечества. На месте бесплодной, жестокой, крайне консервативной империи возникли страны, которые могут делиться ценностями в условиях свободы.
Меня преследовал страх — как бы этот распад не обернулся подлинной геополитической катастрофой, то есть, кровопролитными войнами. К счастью, целых двадцать лет это не происходило — скажем так, почти не происходило. Была югославская война, две чеченские войны, карабахский конфликт и многое другое, но все это казалось локальным. Сейчас, кажется, нас догнала история.
Казалось бы, мнения русофобов подтверждаются. В России победили фашистоидные и даже фашистские силы. Международно признанные границы насильственно нарушены. Вместо границ возникают хрупкие линии перемирия, над которыми продолжается перестрелка. Россия заявила желание повернуть течение истории вспять, ко временам так называемой многополярности, а точнее — холодной войны, которую мы со вздохом облегчения оставили позади. Владимир Путин и его окружение апеллируют к крайнему русскому национализму, пытаясь превратить его в новую идейную основу своей реваншистской власти. Большинство русского народа поддерживает Путина — или, по крайней мере, так сейчас кажется.
Российская интеллигенция опять, как во времена Андрея Сахарова, должна выбирать между совестью и дурно понятым патриотизмом, и далеко не все этот экзамен выдерживают. Великой победой было разрушение железного занавеса между Восточной и Западной Европой. Сейчас он возникает снова, хотя и сдвинутый географически. Россию в данный момент еще нельзя назвать тоталитарной: но в ней царит жесткий авторитарный режим, усугубляемый некомпетентностью и безответственностью правящей элиты. Эта некомпетентность и безответственность, пожалуй, более бросается в глаза, чем при советской власти.
Обычно считается, что авторитаризм мало приятен, но по крайней мере эффективен. Как заметил Иван Крастев, современная Россия — нефункционирующее государство, которое, по сути дела, не контролирует свою экономику и свои регионы. Лучший пример тому — Чечня Рамзана Кадырова, которая стала «внутренним зарубежьем». При постоянных клятвах в верности Путину Кадыров реально ему не подчиняется и периодически ставит его в трудное положение.
Часто говорится о том, что в России сыграл свою роль «веймарский синдром». Параллель с межвоенной Германией тут многомерна. Германия проиграла Первую мировую войну, Россия проиграла холодную войну. При этом ни Германия в 1918 году, ни Россия в 1991 году практически не проиграли больших сражений и не подверглись вторжению войск противника на свою территорию. Однако обе они потеряли большие территории, имперский престиж, претерпели экономические трудности и тем самым ощутили психологическое унижение. Это создало почву для реваншизма — в конечном счете для Гитлера в Германии и для Путина в России.
Оказалось возможным манипулировать народным сознанием, продвигать «национальный миф», а также миф о «заговоре империалистов», которые якобы стремятся поработить и уничтожить страну, в чем им оказывают помощь предатели, нанесшие Германии (соответственно России) удар в спину и продолжающие свою зловредную деятельность. Сейчас их называют «пятой колонной». Реваншизм проиграл в Германии, Италии, Японии после Второй мировой войны, но для этого понадобился полный разгром и временная оккупация этих стран, сопровождавшаяся длительным просвещением и перевоспитанием общества. Было бы крайне грустно, если бы Россия справилась со своим реваншизмом только в результате подобного разгрома. Надеюсь, что до этого не дойдет, но коллапс современной России отнюдь не исключен.
Владимир Путин находится в цугцванге, когда любое его действие ведет к ухудшению положения. Санкции Запада оказываются все более и более действенными (они и были рассчитаны на долговременный эффект), экономическая ситуация резко меняется в худшую сторону. Так называемый новороссийский проект явно провалился — метафорически говоря, за Судетами, то есть Крымом и Донбассом, не последовало превращение Чехии, то есть Украины, в протекторат. Тут следует заметить, что украинцы, невзирая на поражения под Иловайском и Дебальцевым, оказались способны обороняться лучше, чем это ожидалось.
Сирийская авантюра должна была утвердить Россию в качестве соперника, даже победителя Соединенных Штатов и Европы на Ближнем Востоке, но к этому не привела, сейчас, похоже, выдыхается и подвергает опасности прежде всего саму Россию. Дальнейшие авантюры не исключены, но становятся менее вероятными, чем два года назад. НАТО расколоть не удалось, напротив, действия Путина привели к его усилению. Думаю, в обозримом будущем не будут отменены и санкции.
А это означает быстрое нарастание внутренних проблем и все меньшие возможности манипуляции населением — с помощью «национального мифа» или чего бы то ни было. До такого тупика Россию не доводил еще никто, в том числе и Сталин. Если верить социологическим подсчетам, 58% россиян сейчас считают, что путь России принципиально отличается от пути Запада. Эту мысль поддерживают западные, а также российские авторы, утверждающие, что наследие Византии и Чингиз-хана в России непреодолимо (Чаадаев считал его гибельным, а «евразийцы» благотворным, но это второстепенное различие).
На самом деле очевидно, что Россия в значительно большей степени относится к западной, а не восточной цивилизации, и всегда будет устремляться в направлении Запада, как бы ей ни препятствовали террором и цензурой. При жестком авторитарном режиме Путина в России продолжают действовать оппозиционные силы. Виктор Шендерович как-то сказал: «Быть оппозиционером у нас очень весело, пока тебя не убили». Все же открытых оппозиционеров сейчас много больше, чем при советской власти, и в их распоряжении не только самиздат.
С другой стороны, жесты одиноких диссидентов в брежневские и андроповские времена, похоже, имели более значительные последствия, чем многотысячные акции сейчас. Возможно, это лишь оптический обман — мы, советские диссиденты, тоже называли свое дело безнадежным, но многие из нас, в отличие от декабристов и Герцена, увидели исполнение своих мечтаний.
Но тут есть и объективные различия. Во-первых, режим чему-то научился и стал более эластичным; во-вторых, многие оппозиционеры сейчас играют в игры, предлагаемые режимом, чего раньше не было; в третьих, западное общественное мнение, увы, поддерживает современных оппозиционеров с меньшим энтузиазмом, чем некогда поддерживало диссидентов. Но я опять же думаю, что дело их не безнадежно.
Решающие исторические сдвиги и смены мыслительных парадигм происходят быстро, иногда мгновенно, чему учит история Февральской революции, а также история крушения СССР. Добавлю последнее — возможно, самое важное. Силы национализма куда более живучи, чем кажется. Часто они не менее опасны и вредны, чем коммунизм, чему Россия Путина предоставляет достаточно доказательств.
Я не националист, но полагаю, что в национализме, стремлении к сохранению своей культурной идентичности есть позитивный и даже необходимый для мира компонент. Многие в Балтийских странах и во всей Восточной Европе считают русский национализм абсолютным злом, а свой национализм — абсолютным добром или, во всяком случае, закономерным и необходимым ответом на геополитические амбиции путинской России. Я согласен, что главная вина лежит на том, кто больше и сильнее других — у него больше ответственность.
Но существует и обратная связь: один национализм вызывает другой, нуждается в другом. Национализм малых не лучше национализма больших. Национализм Орбана, Земана, Мечяра, Леха Качиньского, а также Марин Ле Пен и подобных ей является оборотной к стороной путинского национализма и очень часто находит с ним общий язык. В Литве таким национализмом страдали покойные ныне политики Ромуальдас Озолас и Альгирдас Патацкас, продолжают страдать немало других.
Повторю слова, которые говорю не первый раз: национализм считает любовь к родине и народу высшей из всех возможных ценностей — выше разума и справедливости, выше человечности и обычной порядочности. Да, страна, в которой ты родился и вырос — ее пейзаж, язык, история, память о прошлых поколениях, предчувствие будущих поколений есть очень важное дело.
Но если судьба, воспитание или свободный выбор дали тебе эту, а не другую страну — следует ее улучшать, стараться, чтобы голос ее был слышен в мировом концерте: причем не голос орудий, ракет, бомбардировщиков, пропаганды, а голос культуры. Защита «своих» любой ценой не есть патриотизм, и лучше даже преувеличенная критика по адресу «своих», чем замалчивание — или, хуже того, восхваление — их пороков.
Любить родину означает воевать с ее изоляцией, ибо изоляция есть выпадение из истории. Любить родину означает избегать ненависти, сохранять трезвый взгляд на мир даже в условиях войны, будь она холодной, горячей или гибридной. Именно такая любовь, а не близорукий и крикливый национализм поможет против чужих геополитических поползновений. Надеюсь, что мы на нее способны, хотя это только надежда.
Меня преследовал страх — как бы этот распад не обернулся подлинной геополитической катастрофой, то есть, кровопролитными войнами. К счастью, целых двадцать лет это не происходило — скажем так, почти не происходило. Была югославская война, две чеченские войны, карабахский конфликт и многое другое, но все это казалось локальным. Сейчас, кажется, нас догнала история.
Казалось бы, мнения русофобов подтверждаются. В России победили фашистоидные и даже фашистские силы. Международно признанные границы насильственно нарушены. Вместо границ возникают хрупкие линии перемирия, над которыми продолжается перестрелка. Россия заявила желание повернуть течение истории вспять, ко временам так называемой многополярности, а точнее — холодной войны, которую мы со вздохом облегчения оставили позади. Владимир Путин и его окружение апеллируют к крайнему русскому национализму, пытаясь превратить его в новую идейную основу своей реваншистской власти. Большинство русского народа поддерживает Путина — или, по крайней мере, так сейчас кажется.
Российская интеллигенция опять, как во времена Андрея Сахарова, должна выбирать между совестью и дурно понятым патриотизмом, и далеко не все этот экзамен выдерживают. Великой победой было разрушение железного занавеса между Восточной и Западной Европой. Сейчас он возникает снова, хотя и сдвинутый географически. Россию в данный момент еще нельзя назвать тоталитарной: но в ней царит жесткий авторитарный режим, усугубляемый некомпетентностью и безответственностью правящей элиты. Эта некомпетентность и безответственность, пожалуй, более бросается в глаза, чем при советской власти.
Обычно считается, что авторитаризм мало приятен, но по крайней мере эффективен. Как заметил Иван Крастев, современная Россия — нефункционирующее государство, которое, по сути дела, не контролирует свою экономику и свои регионы. Лучший пример тому — Чечня Рамзана Кадырова, которая стала «внутренним зарубежьем». При постоянных клятвах в верности Путину Кадыров реально ему не подчиняется и периодически ставит его в трудное положение.
Часто говорится о том, что в России сыграл свою роль «веймарский синдром». Параллель с межвоенной Германией тут многомерна. Германия проиграла Первую мировую войну, Россия проиграла холодную войну. При этом ни Германия в 1918 году, ни Россия в 1991 году практически не проиграли больших сражений и не подверглись вторжению войск противника на свою территорию. Однако обе они потеряли большие территории, имперский престиж, претерпели экономические трудности и тем самым ощутили психологическое унижение. Это создало почву для реваншизма — в конечном счете для Гитлера в Германии и для Путина в России.
Оказалось возможным манипулировать народным сознанием, продвигать «национальный миф», а также миф о «заговоре империалистов», которые якобы стремятся поработить и уничтожить страну, в чем им оказывают помощь предатели, нанесшие Германии (соответственно России) удар в спину и продолжающие свою зловредную деятельность. Сейчас их называют «пятой колонной». Реваншизм проиграл в Германии, Италии, Японии после Второй мировой войны, но для этого понадобился полный разгром и временная оккупация этих стран, сопровождавшаяся длительным просвещением и перевоспитанием общества. Было бы крайне грустно, если бы Россия справилась со своим реваншизмом только в результате подобного разгрома. Надеюсь, что до этого не дойдет, но коллапс современной России отнюдь не исключен.
Владимир Путин находится в цугцванге, когда любое его действие ведет к ухудшению положения. Санкции Запада оказываются все более и более действенными (они и были рассчитаны на долговременный эффект), экономическая ситуация резко меняется в худшую сторону. Так называемый новороссийский проект явно провалился — метафорически говоря, за Судетами, то есть Крымом и Донбассом, не последовало превращение Чехии, то есть Украины, в протекторат. Тут следует заметить, что украинцы, невзирая на поражения под Иловайском и Дебальцевым, оказались способны обороняться лучше, чем это ожидалось.
Сирийская авантюра должна была утвердить Россию в качестве соперника, даже победителя Соединенных Штатов и Европы на Ближнем Востоке, но к этому не привела, сейчас, похоже, выдыхается и подвергает опасности прежде всего саму Россию. Дальнейшие авантюры не исключены, но становятся менее вероятными, чем два года назад. НАТО расколоть не удалось, напротив, действия Путина привели к его усилению. Думаю, в обозримом будущем не будут отменены и санкции.
А это означает быстрое нарастание внутренних проблем и все меньшие возможности манипуляции населением — с помощью «национального мифа» или чего бы то ни было. До такого тупика Россию не доводил еще никто, в том числе и Сталин. Если верить социологическим подсчетам, 58% россиян сейчас считают, что путь России принципиально отличается от пути Запада. Эту мысль поддерживают западные, а также российские авторы, утверждающие, что наследие Византии и Чингиз-хана в России непреодолимо (Чаадаев считал его гибельным, а «евразийцы» благотворным, но это второстепенное различие).
На самом деле очевидно, что Россия в значительно большей степени относится к западной, а не восточной цивилизации, и всегда будет устремляться в направлении Запада, как бы ей ни препятствовали террором и цензурой. При жестком авторитарном режиме Путина в России продолжают действовать оппозиционные силы. Виктор Шендерович как-то сказал: «Быть оппозиционером у нас очень весело, пока тебя не убили». Все же открытых оппозиционеров сейчас много больше, чем при советской власти, и в их распоряжении не только самиздат.
С другой стороны, жесты одиноких диссидентов в брежневские и андроповские времена, похоже, имели более значительные последствия, чем многотысячные акции сейчас. Возможно, это лишь оптический обман — мы, советские диссиденты, тоже называли свое дело безнадежным, но многие из нас, в отличие от декабристов и Герцена, увидели исполнение своих мечтаний.
Но тут есть и объективные различия. Во-первых, режим чему-то научился и стал более эластичным; во-вторых, многие оппозиционеры сейчас играют в игры, предлагаемые режимом, чего раньше не было; в третьих, западное общественное мнение, увы, поддерживает современных оппозиционеров с меньшим энтузиазмом, чем некогда поддерживало диссидентов. Но я опять же думаю, что дело их не безнадежно.
Решающие исторические сдвиги и смены мыслительных парадигм происходят быстро, иногда мгновенно, чему учит история Февральской революции, а также история крушения СССР. Добавлю последнее — возможно, самое важное. Силы национализма куда более живучи, чем кажется. Часто они не менее опасны и вредны, чем коммунизм, чему Россия Путина предоставляет достаточно доказательств.
Я не националист, но полагаю, что в национализме, стремлении к сохранению своей культурной идентичности есть позитивный и даже необходимый для мира компонент. Многие в Балтийских странах и во всей Восточной Европе считают русский национализм абсолютным злом, а свой национализм — абсолютным добром или, во всяком случае, закономерным и необходимым ответом на геополитические амбиции путинской России. Я согласен, что главная вина лежит на том, кто больше и сильнее других — у него больше ответственность.
Но существует и обратная связь: один национализм вызывает другой, нуждается в другом. Национализм малых не лучше национализма больших. Национализм Орбана, Земана, Мечяра, Леха Качиньского, а также Марин Ле Пен и подобных ей является оборотной к стороной путинского национализма и очень часто находит с ним общий язык. В Литве таким национализмом страдали покойные ныне политики Ромуальдас Озолас и Альгирдас Патацкас, продолжают страдать немало других.
Повторю слова, которые говорю не первый раз: национализм считает любовь к родине и народу высшей из всех возможных ценностей — выше разума и справедливости, выше человечности и обычной порядочности. Да, страна, в которой ты родился и вырос — ее пейзаж, язык, история, память о прошлых поколениях, предчувствие будущих поколений есть очень важное дело.
Но если судьба, воспитание или свободный выбор дали тебе эту, а не другую страну — следует ее улучшать, стараться, чтобы голос ее был слышен в мировом концерте: причем не голос орудий, ракет, бомбардировщиков, пропаганды, а голос культуры. Защита «своих» любой ценой не есть патриотизм, и лучше даже преувеличенная критика по адресу «своих», чем замалчивание — или, хуже того, восхваление — их пороков.
Любить родину означает воевать с ее изоляцией, ибо изоляция есть выпадение из истории. Любить родину означает избегать ненависти, сохранять трезвый взгляд на мир даже в условиях войны, будь она холодной, горячей или гибридной. Именно такая любовь, а не близорукий и крикливый национализм поможет против чужих геополитических поползновений. Надеюсь, что мы на нее способны, хотя это только надежда.
