Директор Фонда стратегических исследований Камий Гран (Camille Grand) 15 марта отвечал на вопросы читателей газеты Le Monde о роли великих держав в сирийском конфликте. Что касается недавнего заявления Владимира Путина о выводе основной части российских военных, задействованных с сентября в Сирии, Камий Гран считает, что Россия «по меньшей мере на какое-то время стала победителем в процессе, который завершился прекращением огня и началом вывода войск».
Florent: По Вашему мнению, способствуют ли действия России и внезапный вывод части войск, объявленный в понедельник Путиным, миру и урегулированию ситуации в регионе?
Камий Гран: Вывод войск был объявлен после того, как Владимир Путин достиг поставленных задач: стабилизировал режим Башара Асада, наглядно показал место России в переговорах по будущему Ближнего Востока и продемонстрировал боевую готовность России в операциях, начатых в сентябре 2015 года.
Мне представляется, что в процессе, который завершился прекращением огня и началом вывода войск, порядок которого еще предстоит уточнить, Россия стала победителем, по меньшей мере на какое-то время.
Quentin: Какова позиция различных групп по отношению к текущему перемирию?
— Нынешнее перемирие может восприниматься по-разному разными игроками. Режим Асада укрепил позиции и контролирует большую часть «полезной» Сирии (ось Алеппо-Дамаск). Неисламистская оппозиция сильно сдала в военном плане, но все еще не уничтожена. Радикальные группировки (прежде всего ИГ и «Джебхат ан-Нусра») не имеют отношения к перемирию и продолжают бои на разных фронтах. Что касается внешних игроков, они по-разному воспринимают перемирие, достигнутое по инициативе США и России. Сторонники «умеренной» оппозиции (страны Персидского залива, Турция и в меньшей степени Европа) поддержали его без особого энтузиазма и не слишком верят в добрую волю режима при отсутствии четкого политического процесса.
Сторонники Асада (Иран и Россия) в свою очередь довольны тем, что президент Сирии вернулся в центр игры на возобновившихся политических переговорах и находится в позиции силы в случае возобновления военных действий.
Thomas: Американцы дали задний ход. Остается ли у них еще какое-то влияние в конфликте по сравнению с россиянами, которые предприняли большие усилия за последние месяцы? И как они собираются урегулировать конфликт?
— На самом деле у Барака Обамы имеется очень четкая линия с самого начала конфликта, а его приоритеты отличаются от приоритетов остальных игроков, будь то Россия или европейские партнеры.
Выглядят они следующим образом. Прежде всего, избежать большой вовлеченности США в еще один конфликт на Ближнем Востоке. Далее, стабилизировать ситуацию так, чтобы миграционный кризис еще сильнее не нарушил равновесие Турции и Европы. Наконец, ограничить свою военную кампанию бомбардировками позиций ИГ в Ираке и во вторую очередь, в Сирии. Уход Башара Асада, по всей видимости, больше не является приоритетом для Вашингтона. В такой ситуации компромисс между госсекретарем США Джоном Керри и министром иностранных дел России Сергеем Лавровым выглядит вполне логичным, прекрасно сочетается с осторожной стратегической позицией, которая свойственна Америке с самого начала конфликта.
Quentin: Какие страны все еще выступают за смещение Башара Асада? И кто отказался от этой мысли, посчитав, что если он уйдет, последствия будут еще хуже, чем в том случае, если он останется?
— Тут можно выделить две категории стран. С одной стороны, монархии Персидского залива во главе с Саудовской Аравией все еще настаивают на уходе Башара Асада. С другой стороны, есть европейцы и в меньшей степени американцы, которые на словах выступают за уход Асада, но больше не ставят это предварительным условием политических переговоров. В такой ситуации военно-дипломатические маневры России можно назвать успешными, раз все игроки сейчас вынуждены признать, что быстрый уход Башара Асада не выглядит реальной перспективой на ближайшие месяцы.
Quentin: Какую позицию занимают Саудовская Аравия и другие страны Персидского залива по отношению к радикальным исламистским группировкам и, в частности, двум самым сильным из них, «Джебхат ан-Нусра» и ИГ? Нет ли определенной двусмысленности в этой позиции?
— Прежде всего следует провести черту между «Исламским государством» и прочими радикальными группами. Каким бы неоднозначным ни было отношение некоторых аравийцев к появлению ИГ в Ираке, эта организация воспринимается сегодня монархиями Персидского залива как смертельная угроза. Они опасаются ее распространения по всему Ближнему Востоку. Таким образом, эти страны принимают участие в операциях против «Исламского государства», признанного своим противником.
Что касается других вовлеченных в сирийский конфликт исламистских групп и, в частности, «Джебхат ан-Нусра», ситуация — более неоднозначная. Такие страны, как Катар, долгое время опирались на них и, без сомнения, все еще поддерживают связи. Но будет преувеличением утверждать сегодня, что самые радикальные группы все еще получают прямую поддержку стран Персидского залива.
Marc: Какова позиция Франции с начала сирийского конфликта? Проводит ли она независимую политику в арабском мире? Или же равняется на Катар и Саудовскую Аравию?
— Политика Франции продолжает основываться на правильной в нравственном плане мысли о том, что уход Башара Асада является условием стабилизации Сирии и Леванта. Это верно, учитывая, что в результате конфликта погибли 270 тысяч человек, и миллионы стали беженцами. Однако все, к сожалению, наталкивается на военные реалии в стране: умеренные оппозиционные группы сдали позиции в военном плане, а распространение ИГ в Сирии и теракты в Париже подталкивают нас к тому, чтобы активизировать борьбу с этим противником.
Франция принимала участие в переговорах по прекращению огня, хотя в этом процессе она явно находится на вторых ролях по сравнению с Россией и США. Хотя французская позиция во многом совпадала с позицией монархий Персидского залива, не думаю, что Эр-Рияд, Доха и Абу-Даби диктовали Парижу свою волю. У Франции и ее арабских партнеров были разные намерения.
Gabor: Турция сейчас сталкивается с терактами и проблемами на границе с Сирией. Не может ли она против воли оказаться втянутой в сирийский конфликт? В чем заключается позиция Эрдогана? Контролирует ли он ситуацию?
— Прежде всего нужно отметить, что Турция находится на первой линии. Она приняла больше половины сирийских беженцев (более 2 миллионов человек) и является целью террористов ИГ, которые стремятся вывести ее из равновесия. При этом у Анкары имеются собственные интересы.
Турция считает для себя приоритетом противодействие возникновению на севере Сирии автономного Курдистана и, не раздумывая, бомбит позиции курдских повстанцев в северных провинциях Сирии. Это в свою очередь не могло не повлиять на активизацию вооруженного движения в Турецком Курдистане: курдские партии и группы по обеим сторонам границы поддерживают тесные связи. Кроме того, Эрдоган всегда выступал за уход Башара Асада и теперь оказался в неудобном положении из-за возвращения сирийского лидера в центр игры.
Наконец, у Турции возникло противостояние с Россией. В частности, на ум приходит множество пограничных инцидентов с авиацией. Таким образом, сирийский кризис приобрел для Турции экзистенциональный характер. Сложно предугадать, каким будет поведение Анкары в будущем, учитывая существующий соблазн нарастить вмешательство, особенно в случае нарушения перемирия.
Quentin: Изменилась ли как-то позиция Ирана, главного сторонника Асада, после недавней «разрядки» в его отношениях с западными странами?
— Сохранение Башара Асада у власти является для Тегерана важнейшей стратегической задачей. За последние годы Иран выстроил ось с участием ливанской организацией «Хезболла», шиитского правительства Ирака и Башара Асада. Поэтому Тегеран еще до России направил все свои военные и финансовые ресурсы на спасение сирийского режима: оказал ему финансовую поддержку, отправил отряды «Хезболлы» и задействовал собственные силы в сирийском конфликте.
Как ни парадоксально, это активное участие в боевых действиях в Сирии совпало с последовавшей разрядкой вокруг достигнутого в июле 2015 года соглашения по ядерной программе. Без сомнения, это связано с тем, что сирийский вопрос курируют стражи революции во главе с генералом Сулеймани, задвигая на вторые роли более классическую дипломатию министра Зарифа.
Valentin: Может ли, по-вашему, более широкое присутствие великих держав на сирийской территории поспособствовать урегулированию конфликта? Или же оно только еще больше обострит напряженность?
— В условиях хрупкого и не охватывающего всех игроков перемирия политический процесс кажется мне необходимым шагом перед наземным вмешательством внешних держав. Если сторонам удастся запустить настоящий мирный процесс, возможно проведение классической миротворческой операции, которая позволит разграничить стороны и предотвратить возобновление боевых действий.
Кроме того, вопрос поднимается о борьбе против ИГ в том плане, что освобождение Эр-Ракки в Сирии и Мосула в Ираке предполагает более активную поддержку внешних держав, которые не смогут ограничиться воздушными операциями. Тем не менее, проводить это наступление как в Сирии, так и в Ираке, должны в первую очередь местные силы.
Лично я считаю, что масштабное наземное вмешательство Запада может повлечь за собой очень серьезные отрицательные последствия и риски, в частности, сыграть на руку пропаганде групп вроде «Исламского государства».
Filipe: Возможна ли «балканизация» Сирии?
— По сути она уже существует в том плане, что курды фактически контролируют зоны своего расселения на севере страны, а у оппозиции все еще сохраняется несколько важных опорных пунктов. Режим в свою очередь удерживает не только алависткие зоны, но и ось Дамаск-Алеппо, «полезную» Сирию.
Территория ИГ плохо поддается оценке, если не считать его бастиона в Эр-Ракке: северо-восточная четверть страны — это, по большей части, пустыни, и границы там находятся в постоянном движении. Мирный процесс скорее всего будет включать в себя признание широкой автономии этих территориальных объединений, что может поставить целый ряд проблем, например, для Турции с появлением автономного Курдистана.
Hugo: Может ли конфликт перекинуться на соседние страны? Например на Ливан?
— Сирийский (и иракский) конфликт уже очень сильно сказался на соседних странах. Это касается Турции, а также более слабых государств, вроде Ливана и Иордании: их выводит из равновесия массовый приток беженцев, а также угроза распространения конфликта на их территорию.
В первую очередь это относится к Ливану, где существует сильнейший раскол между «Хезболлой» (один из главных сторонников и партнеров Асада) и поддерживающими сирийскую оппозицию суннитами. В Ливане уже были теракты и даже военные столкновения между разными группами. Как бы то ни было, пока Ливан не погрузился в гражданскую войну, вопреки всем опасениям.
