Экономика в кризисе, партию разъедает коррупция, на уличных демонстрациях требуют ее отставки, парламент мешает ей управлять страной, но президент Бразилии Дилма Русеф, которой с небольшим перевесом все же удалось добиться переизбрания, не собирается сдаваться. Она не побеждена и не опускает рук. В беседе с пятью иностранными журналистам, в том числе и корреспондентом Le Monde, она уверяет, что не замешана в скандале вокруг Petrobras и строительных компаний, который запятнал репутацию многих бразильских политиков.
Le Monde: Говоря о направленной против вас процедуре импичмента, вы напираете на «государственный переворот». Это обоснованно?
Дилма Русеф: У нас в Латинской Америке были военные перевороты. Сегодня мы живем в демократической системе, и природа этих переворотов изменилась. Сегодня государственный переворот соответствует нарушению конституции, которая гарантирует права граждан и институтов, независимость властей и защиту прав человека. Закон предельно прозрачен: для импичмента требуется факт правонарушения. Основания текущей процедуры очень хрупки: мне вменяют педалирование налогов [использование займов госструктур для финансирования расходов бюджета, которые с запозданием вносятся в дебет государственных финансов]. До моего вступления в должность такой схемой пользовались все остальные президенты.
Процесс импичмента без законных на то оснований является государственным переворотом. Это очень опасный момент. Бразильский народ протестует. Я поддерживаю демонстрации. Во времена моего поколения, когда ты открывал рот, тебя отправляли за решетку. Нужно прислушиваться к людям на улице, но их негодование нельзя использовать для давления на депутатов и министров. Это не демократические, а фашистские методы.
— Если процедура импичмента будет доведена до конца, как вы поступите?
— В демократии нужно вести себя демократично. Мы используем все имеющиеся в нашем распоряжении законодательные инструменты, чтобы указать на этот государственный переворот. Если не ответить на такое нарушение конституции, это оставит глубокие шрамы на бразильской политике. Нам нужно действовать, ответить на призыв демонстрантов «Nao vai ter golpe!» («Государственного переворота не будет»). Наша демократия родилась в борьбе, смертях, пытках, пробах, ошибках и достижениях. Мы не можем дать слабину.
— Назначение бывшего президента Лулы министром Casa Civil, то есть своего рода премьером или главой кабинета, было воспринято как попытка уберечь его от тюрьмы…
— Делается все, чтобы ослабить мое правительство. Приход Лулы укрепил бы мои позиции. Лула — не просто умелый дипломат, он прекрасно знает проблемы Бразилии. Он, без сомнения, лучший лидер со времен Жетулиу Варгаса. Мы вместе работали, сформировали целый ряд социальных программ вроде Minha Casa Minha Vida [«Мой дом, моя жизнь», в сфере доступа к собственности]. Предположение о том, что бывший президент идет в правительство ради самозащиты, может зародиться лишь в голове того, кто ищет проблемы.
— Так, почему бы не ограничиться этой ролью?
— Лула всегда был моим советником. Я зову его в правительство с начала второго президентского срока. Сейчас, когда разразился кризис, он, наконец, согласился.
— Что вы скажете тем, кто требуют вашей отставки?
— Почему я должна уходить в отставку? Потому что я хрупкая женщина? Или потому, что им не хочется вынуждать меня сделать это по ложным причинам? Говорят: «Она, должно быть, очень устала». Это не так. Я три года провела в тюрьме [при военной диктатуре]. Борьба за демократию в стране придает мне силы. Я не в депрессии. Хорошо сплю. Чтобы лишить меня власти понадобятся доказательства.
— Но разве назначение Лулы премьером уже не своеобразное отречение?
— Лула — мой партнер. Я помогала Луле, когда у него были трудности. В 2005 году я была его министром Casa Civil в разгар кризиса вокруг Mensalao. Уверена, что он тоже мне поможет. Это ни в коем случае не уход, а объединение сил.
— Коррупционные скандалы породили общее недоверие к политикам. Как восстановить веру людей?
— Когда насчет политического руководства возникают большие сомнения, появляется стремление найти «спасителя родины», что может дать толчок авторитарной волне. Бразильская система такова, что в ней будут регулярно возникать кризисы. Правительству нужны три партии, максимум пять. В Бразилии их около дюжины. Необходимо заключить соглашение, чтобы найти демократический выход из этого кризиса. Мы можем провести преобразования, смешать президентскую систему с парламентской, расширить полномочия президента… Но все это невозможно без согласия. Нужен диалог. Торопиться не стоит. Завоевания происходят на скаку, но руководитель должен прочно стоять на ногах.
— Что насчет экономики?
— Нам пришлось обратиться к режиму жесткой экономии, но не для прекращения социальных программ, а для их сохранения. Для этого нам нужны дополнительные бюджетные поступления. Но им препятствует демагогический подход по блокировке всех законов, которые должны дать эти ресурсы. С этим нужно покончить. У нас есть средства, чтобы выйти из кризиса в этом году. Оппозиция считает, что «чем хуже для правительства, тем лучше для нас», но это неправильно.
— Не опасаетесь ли вы социального взрыва?
— В Бразилии нет беспорядков. Но я сожалею о подъеме политической нетерпимости, конфронтации двух лагерей [сторонников импичмента и защитников партии власти]. Конфликты возникают среди друзей и в семьях, а это не лучшая основа для демократии. Накануне демонстраций 13 марта [с требованием импичмента] я выступала по телевидению, чтобы напомнить, что у людей есть право на собрания, а не агрессию. Я верю в мирный настрой бразильского народа.
— Существуют подозрения насчет ваших предвыборных кампаний. Вы получали незаконное финансирование?
— Нет. Все мои кампании были одобрены Счетной палатой. Все до единой. Хотелось бы узнать, откуда может идти это незаконное финансирование. Жоау Сантане [координатор ее избирательных кампаний] и его жене нечего сказать по этому поводу.
— В бытность министром энергетики вы входили в совет директоров Petrobras. Как вы могли не знать о скандале?
— Быть исполнительным директором и членом совета директоров — разные вещи. Совет директоров получает информацию от исполнительных директоров. И я была не единственным его членом. Нас была целая группа. Никто из нас ничего не знал о скандале.
