Интервью с профессором Гжегожем Кухарчиком (Grzegorz Kucharczyk) — сотрудником Института Истории Польской академии наук, автором публикаций на тему секуляризации Европы в XIX-XX веках.
Wprost: Согласно докладам венского Центра исследований нетерпимости и дискриминации по отношению к христианам, каждый год в Европе происходит несколько сотен нападений на религиозной почве. Почему европейцам сейчас больше мешает свинина в школьных столовых, чем агрессивный антиклерикализм?
Гжегож Кухарчик: Если взглянуть на европейскую историю, ответ можно поискать в эпоху Французской революции, однако современная фаза секуляризации, для которой характерна стремительная дехристианизация в первую очередь Западной Европы, ведет отсчет с середины 1960-х годов, то есть с так называемой культурной революции. С того момента начался процесс, который ведет к секуляризации и выдавливанию области сакрального из публичной сферы в широком смысле. В результате резко падает посещаемость церковных служб. Происходит нечто, что немцы называют «Entkirchlichung» — разрыв связей с Церковью. И этот процесс касается не только католицизма.
— Кризис христианства заметен невооруженным глазом, но почему секуляризация так легко берет верх?
— В первую очередь потому, что современный кризис Католической церкви необычен: он затрагивает в равной степени и овечек и их пастырей. Общественное окружение, прежде всего, семья, которая для христианства и особенно для католицизма была раньше естественным местом развития, переживает упадок. А одновременно пастыри сеют смущение в рядах верующих. Во-вторых, с середины 1960-х годов стали развиваться разнообразные либеральные течения, сторонники которых «идут маршем по официальным институтам». Это по большей части те же самые радикалы, которые в мае 1968 боролись на баррикадах, а с 80-х закрепились в структурах управления национального или общеевропейского уровня. В их планы входит как равноправие для меньшинств, в первую очередь сексуальных, так и идеи, которые называют сейчас общим термином «гендеризм», то есть идеология, отрицающая традиционное (впрочем, не только христианское) представление о семье и человеке.
— В чем секрет успешности движений ЛГБТ?
— Но почему те или иные идейные движения представляют опасность для христианства в Европе, которое переживало худшие кризисы, например, кровавые религиозные войны?
— Идеи могут иметь серьезные последствия. Разумеется, сегодняшний кризис христианства на Западе заключается не в каких-то религиозных войнах (хотя, парадоксальным образом, как говорил Гилберт Кит Честертон (Gilbert Keith Chesterton), они служат доказательством энергии религии), а в том, что люди стали равнодушны к духовным вопросам. Религия уже никого, на самом деле, не волнует. Так что мы видим не захват чьих-то святынь, как бывало во времена религиозных войн, а уход из собственных мест культа.
— Возможно, угроза со стороны ислама, последователей которого в Европе становится все больше, заставит прежних христиан проснуться?
— Возможно, какие-то шансы есть, в конце концов, «Дух дышит, где хочет». Однако я не случайно упомянул о кризисе пастырей. К нам движется волна людей, которые не верят в Христа, по большей части верующих мусульман, и, казалось бы, это подходящий момент для евангелизации, между тем католические и протестантские иерархи предостерегают от такого рода деятельности. Они объясняют, что евангелизация приезжих может быть воспринята как вредный прозелитизм,что в итоге нарушит общественное спокойствие. Шансы укрепить веру тают на наших глазах.
— Значит, угрозой для христианства стали не только секуляризация и наступление ислама, но также сами пастыри?
— Это одна из важных причин современного кризиса христианства. Как это произошло? Переломным событием был Второй Ватиканский собор в 1962-1965 годах, а самым важным было то, что происходило после него во Франции, Западной Германии, странах Бенилюкса. Там веял, как говорили тогда, дух Собора. В действительности это был удобный инструмент, чтобы найти лазейки, позволяющие оправдать противоречия с учением Католической церкви. Поэтому такие заявления, как слова председателя Конференции епископов Германии кардинала Рейнхард Маркс (Reinhard Marx), что немецкая Католическая церковь — это не филиал Ватикана, не вызывают удивления.
— Если ли у христианства шансы в столкновении с пылом ислама?
— В долгосрочной перспективе — нет. Экспансия ислама, притесняющего христианство, всегда происходила в кризисные для Церкви моменты. Первый этап мусульманских завоеваний в VII-VIII веках затронул регионы, которые перед этим десятки лет разрывали ереси, например, арианство. Следующая волна в XIV веке, когда турки покоряли Балканы, пришла во время глубокого духовного кризиса, когда один Папа был в Риме, а второй — в Авиньоне. Следующий этап мусульманских завоеваний в XVI веке совпал с эпохой Реформации, то есть с очередным духовным кризисом в Европе. Такова закономерность. А сейчас мы столкнулись с самым серьезным кризисом в истории христианской цивилизации или тем, что от нее осталось.
— Почему он самый серьезный?
— Сейчас никто в Католической церкви не ведет споров о принципах «только Писание» или «только вера», нет тонких теологических диспутов. Под вопрос ставятся принципиальные понятия, которые закреплены не только в христианстве, но и в естественном праве, известном греком и римлянам. Например, происходит пересмотр понятия брака, как союза мужчины и женщины.
— Как Католическая церковь справляется с лоббированием ЛГБТ-движений, которые выступают за однополые браки?
— Надо признать, что плохо. В переломные моменты этой реальной войны пастыри молчат. Вспомним июнь 2015 года и вердикт Верховного суда США, который на федеральном уровне легализовал так называемые однополые браки (кстати, благодаря голосу Энтони Кеннеди (Anthony Kennedy) — судьи, назначенного республиканцами, католика и консерватора). От Папы Франциска мы не услышали тогда никаких решительных слов. Ни американские епископы, ни Папа точно так же не отреагировали на вскрывшиеся в прошлом году случаи торговли органами абортированных детей.
— Американские консерваторы обвиняют Папу, что в своем выступлении перед Конгрессом США он ни разу не произнес слова «аборт», но зато много говорил о защите окружающей среды и миграции. С другой стороны, часть верующих, например, те, кого The New York Times называет либеральными католиками, так как они поддерживают однополые браки, почувствовала, что их заметили. Грозит ли Католической церкви новый раскол?
— Раскол нам, разумеется, грозит, собственно, он уже заметен. Не только в США, где, собственно, не было бы вердикта Верховного суда, если бы не кризис в лоне самой Церкви. Серьезный раскол виден в Германии, где иерархи заявили, что позволят приступать к причастию разведенным людям, которые живут в новых гражданских союзах. Немецкие священнослужители говорят прямо, что епископы из Африки или Восточной Европы могут делать, что хотят, а Католическая церковь в Германии пойдет своим путем, потому что она— не филиал Ватикана.
— Серьезный раскол произошел в Англиканской церкви, впрочем, в частности, на фоне спора о рукоположении священников-гомосексуалистов. Это не идет англиканцам на пользу, поскольку, по опубликованным недавно журналом The Spectator подсчетам, если ничего не изменится, и церкви продолжат пустеть, к 2067 году Англиканская церковь исчезнет. Возможно, такой сценарий угрожает католикам, но священники этого пока не замечают?
— Любопытно, что как либеральные, так и верующие епископы, размышляя о ситуации Католической церкви, говорят об этом расколе и ставят один и тот же диагноз. Все видят, что ситуация сложная, что все меньше людей ходит в церковь и участвует в церковных таинствах. Либеральные епископы делают вывод, что нужно открыться к миру, то есть, де-факто, отказаться от учения Церкви — не только сформулированного в энцикликах Папы, но и содержащегося в Евангелии. В свою очередь, верующие епископы, хотят остаться верными этому учению.
— Верность учению вернет людей в Церковь? По статистике, две трети голландцев ни во что не верят.
— Церковь может стать привлекательной при условии, что она не выглядит подделкой. Люди не любят имитаций, как в материальной, так и в духовной сфере, они чувствуют фальшь, поэтому Католическая церковь должна быть настоящей.
— То есть в 1960-70-е годы, когда европейцы начали отворачиваться от веры, она не была настоящей?
— К сожалению, уже тогда она утратила это свойство. Хорошим примером может послужить 1966 год. В коммунистической Польше, за железным занавесом, сотни тысяч людей праздновали на улицах тысячелетие крещения. Над этим смеялись, говорили, что в сравнении с утонченной западной теологией — это народный, простой католицизм. А в то же время костелы и семинарии в Западной Европе пустели. Верующие заметили смуту, которая пришла с так называемым духом Собора, то есть творческий подход некоторых пастырей к учению и дисциплине Католической церкви.
— Церковь с суровыми пастырями склонит людей вернуться?
— Во Франции, если кто-то и ходит в церковь, то называет себя традиционалистом и посещает так называемые Тридентские мессы. Семинарии и аббатства, где придерживаются правил, соответствующих традиции (и я не говорю здесь о Священническом братстве святого Пия Х), трещат по швам, кризиса там нет. Та же ситуация в США и Германии. То есть те семинарии, где сопротивляются секуляризационным течениям, пользуются самым большим успехом. В свою очередь, если взглянуть на совсем другую сферу, на предварительных выборах в США торжествует Дональд Трамп. Абстрагируясь от кризиса в Республиканской партии, можно сказать, что его успех проистекает из того, что людям искренне надоел обман политкорректности.
