В интервью УНИАН адвокат Надежды Савченко Илья Новиков рассказал о возможных механизмах ее освобождения, почему России не стоит надеяться на отмену санкций в обмен на украинскую летчицу и когда можно ожидать спасения других политических узников.
Резонанс, который в мире вызвало дело украинской летчицы Надежды Савченко, незаконно вывезенной в Россию и приговоренной там к 22 годам лишения свободы, заставляет украинских правозащитников надеяться, что внимание мировой общественности будет обращено и к другим гражданам Украины, которых незаконно удерживают и судят в РФ. Более того, что вслед за освобождением Савченко будут освобождены и остальные политические узники.
Вместе с тем адвокат Надежды Савченко Илья Новиков полагает, что «большой обмен» может начаться не раньше конца текущего года. В интервью УНИАН он рассказал о возможных механизмах освобождения Надежды, почему России не стоит надеяться на отмену санкций в обмен на украинскую летчицу и о том, когда можно ожидать спасения других политических узников.
УНИАН: В воскресенье, 27 марта, в МИД РФ заявили, что Россия не обязана освобождать Надежду Савченко. Как следует расценивать это заявление?
Илья Новиков: Заявление МИДа говорит о том, что такое решение (об освобождении, — прим. ред.) пока не принято. Внятное обещание президенту Украины Петру Порошенко (он это подтвердил сам, опубликовал эту информацию) сделано было. И было множество просьб, в том числе, самого высокого уровня, вплоть до Обамы. Я до последнего не верил, что Обама будет по этой теме высказываться. Потому что американские президенты не высказываются по такого рода делам. Тем не менее, он высказался еще до приговора. Был визит Керри в Москву, который, насколько я знаю, прошел успешно (может быть, не по всей «линии фронта», не по всей программе, но в этой части)…
Поэтому мы до 5 апреля будем находиться в том режиме, в котором мы находились с февраля 2015 года, когда было отвечено, что Россия не считает, что дело Савченко подпадает под Минский протокол, и ее судьбу будет решать суд. Начиная с того момента, когда впервые была сказана эта фраза, ее повторяют на всех уровнях в России. Это означает, что до тех пор, пока приговор не вступит в силу, то есть, не будет подана и рассмотрена апелляция, либо не истечет срок на ее подачу, ничего не изменится. Срок истекает 5 апреля. Апелляция подана не будет. Теоретически, у Савченко есть возможность передумать, но, зная ее твердость и принципиальность, думаю, что она это решение не изменит.
— Начиная с 5 апреля можно будет говорить о механизмах ее освобождения?
— Официально осужденной она будет считаться с 6 числа. Это откроет и юридический путь для принятия по ней тех или иных решений, начиная с помилования. Поскольку человека, приговор по которому не вступил в силу, нельзя помиловать, он считается невиновным. Сейчас больше всего обсуждают механизм, когда лицо направляется для отбывания наказания на родину. Также обсуждается и то, что называется «эстонский вариант», когда происходит прямой обмен. Условно, как в кино, когда людей выводят на мост, они идут навстречу друг другу и так меняются. Но все это становится возможным только после 5 апреля.
— Если говорить об обмене, то часто поднимался вопрос обмена Савченко на российских военнослужащих Александра Александрова и Евгения Ерофеева, дело которых рассматривает украинский суд. По вашему мнению, повлияет ли на ситуацию с возможным обменом убийство адвоката Юрия Грабовского, который защищал Александрова?
— Понятно, что такое событие, как убийство адвоката (по каким бы причинам оно не произошло, связано оно с этим делом, или не связано), не может не повлиять на ход самого этого дела и событий вокруг него. По моим сведениям, 5 апреля возобновится рассмотрение дела Александрова и Ерофеева в Киеве. Понятно, что есть причины, которые могут оттянуть срок приговора по ним. Но у меня нет информации, что обмен Савченко на Александрова, Ерофеева или одного из них — это единственная возможность решения ситуации.
— То есть, на политическом уровне вопрос, как произойдет освобождение, все еще обсуждается?
— Насколько я понимаю, политический процесс продолжается. Есть возможность, политическая возможность, в течение ближайших двух недель, условно, через неделю после 5 апреля, мы услышим, что какая-то договоренность состоялась. А как это будет оформлено? Казалось бы, я — юрист, мне логично говорить о юридической форме… Но — нет. Это не важно. Если достигается политическая договоренность, форма будет найдена моментально, я вас уверяю. Просто должен состояться «удар по рукам». Мол, все, отдаем. И дальше — как написать бумагу по этому поводу — есть кому этим заняться. Если в России не найдется юриста, который ее напишет, мы поможем. Хотя это и не адвокатская работа, а дипломатический процесс государства.
— Довольно часто звучит мнение, что освобождение Надежды Савченко возможно в обмен на снятие с России санкций…
— По моей информации, все-таки, такой вариант — маловероятен. Да, требовать можно все, что угодно, но вопрос в том, как переговоры закончатся, а не с чего они начнутся. К примеру, что касается позиции США (я приложил много усилий к тому, чтобы ее понять), США на уступки не пойдут. Это касается и санкций, которые уже действуют, это касается и вопроса Крыма, и украинских границ. То есть, все вопросы, в которых США вовлечены в диалог. Поскольку дело Савченко началось с похищения и вывоза ее за границу, для США неприемлем любой вариант, чтобы за такое поведение кто-то еще и приз получал. США так не торгуются.
— Сколько еще граждан Украины — политических заключенных — требуют такого же внимания, как Надежда Савченко?
— Цифры гуляют. Правозащитники любят говорить цифру 28 — те, кто находится в Крыму, и кто находится не в Крыму. Но в этот список включаются несколько человек, которые уже были освобождены. Да, они были арестованы, но дело не дошло до суда.
Последнее дело — Карпюка и Клыха (украинцы Станислав Клых и Николай Карпюк проходят по так называемому «чеченскому делу», где среди обвиняемых — премьер-министр Арсений Яценюк; российские правоохранители утверждают, что Клых и Карпюк в середине 90-х наряду с Яценюком участвовали в Первой чеченской войне и якобы убивали российских военнослужащих — прим. ред.) — находится еще в первой инстанции, в Грозном. Они пока не осуждены, и будем надеяться на лучшее, потому что их судит суд присяжных. А присяжные — люди, которые иногда действуют по своему понятию справедливости, а не по звонку. Нельзя просто взять и позвонить. То есть, можно, но, скорее всего, это вылезет наружу…
Что касается крымского кластера, это все происходило позже (не считая истории Олега Сенцова, Александра Кольченко, Геннадия Афанасьева, Алексея Чирния). Крымские дела — это, по сути, события последнего года.
— Может ли окончание процесса Надежды Савченко стать началом для подвижек к освобождению в отношении других украинцев?
— Тех, кто находится в тяжелом положении, кто получил сроки (кто-то — меньше, кто-то — больше) и нуждается в том, чтобы их вытаскивали переговорным путем, насколько я помню, 11 человек. Это группа Сенцова (Сенцов, Кольченко, Афанасьев, Чирний), это Савченко, это Солошенко, это Выговский (Юрий Солошенко и Валентин Выговский обвиняются в шпионаже в пользу Украины — прим. ред.).
У последнего скоро будет апелляция в Верховном суде. Я тоже это дело веду, и оно под грифом «совершенно секретно». Поэтому могу только сказать, что Выговский в первой инстанции получал 11 лет, после этого была подана апелляция, и на этой стадии в дело вошел я. Сейчас я буду пытаться этот срок уменьшить. Больше ничего сообщить не могу, потому что давал подписку (о неразглашении — прим. ред.).
— И все-таки, каковы перспективы не только уменьшить сроки, а освободить их?
— Я считаю, что перспективы есть. Есть люди, которые просто не досидят до какого-то долгого решения. Вот, Солошенко, ему 74 года, у него больное сердце, недавно у него обнаружили онкологию. Он получил 6 лет. Но он их не просидит. Поэтому его нужно вытягивать приоритетно. Или Клых. Очень возможно, что он сейчас находится в опасном состоянии, похоже, что он психически болен. То есть, эти два человека могут просто не дождаться какого-то универсального большого решения.
Позиция МИД Украины состоит в том, чтобы искать способы обмена всех на всех. Там все осложняется и позицией российской стороны, и тем, что не до конца понятно, должны или не должны в рамках этого решения обсуждаться люди, которые находятся сейчас в Луганске и Донецке (те, кто находится в плену у боевиков, — прим. ред.). В каких пределах это затрагивает тех, кто арестован на Украине, причем, и российских и украинских граждан. Это все — клубок вопросов, которые я как адвокат в полной мере комментировать не могу.
Я могу сказать, что позиция самой Надежды Савченко, которую я представляю, заключается в том, что как только она окажется на свободе, она станет главным борцом за этих людей. Независимо от того, будет ли она как-то официально назначена или будет действовать как депутат. Стоит выйти ей, и она будет вытягивать остальных.
Она это рассматривает как моральную обязанность. Потому что, действительно, понятно — общество (украинское и международное) — не может одинаково пристально следить за судьбой всех этих людей. Так получилось, что львиная доля внимания и поддержки пришлась именно на Надежду. На то были веские основания: и то, как она себя вела, и то, кто она такая, и особенность обвинений… Но реальность такова, что большая часть поддержки пришлась на нее. Поэтому она считает себя не в праве не поделиться этой поддержкой. Для этого ей нужно оказаться на свободе.
— Надежда Савченко инициировала обращение по поводу судьбы других политических заключенных, даже находясь за решеткой…
— Так было несколько раз…
— Были ли ответы на ее запросы?
— Была реакция, и я эту реакцию передавал. Но проблема в том, что в области дипломатии все непросто, непрямо. Там идет работа, но она пока далека от завершения.
