160 лет назад, потерпев поражение в Крымской войне, Россия оказалась в начале судьбоносных реформ.

 160 лет назад, 30 марта 1856 года, в Париже был подписан мирный договор, положивший конец Крымской войне. Россия потерпела поражение, ставшее прологом к великим реформам.

Простая истина, но и ее надо выстрадать: благословенны не победы в войнах, а поражения в них! Победы нужны правительствам, поражения нужны — народу. После побед хочется еще побед, после поражения хочется свободы — и обычно ее добиваются.

Александр Солженицын. Архипелаг ГУЛАГ

Ошибку, к тому же такую, не превратишь в торжество.
Для провала — сорок мильонов причин, оправданий — ни одного.
Поменьше слов, побольше труда — на этом вопрос закрыт.
Империя получила урок. Империя благодарит!

Редъярд Киплинг. Урок (Англо-бурская война)
Перевод Евгения Витковского

Императора Николая Павловича называли «жандармом Европы», и он гордился этим прозвищем. Главным приоритетом своего царствования он сделал борьбу с «гидрой революции». С ним не просто считались в Европе — его боялись. Международные победы, реальные или мнимые, компенсировали бедственное внутреннее положение империи. Пусть в стране нищета, полицейское удушье и казнокрадство, зато на мировой арене русский царь сияет всем блеском славы защитника легитимных монархий — в точности как Россия сегодня, предлагающая ООН объявить «оранжевые революции» преступлением против мира и безопасности.

Историк Евгений Тарле в книге «Крымская война» цитирует дневник сенатора Кастора Лебедева:

Сенатор Лебедев, обер-прокурор сената в 1848–1850 годов, человек, много видевший, много знавший, на каждой странице своих интимных, не для печати предназначавшихся записок говорит о неслыханных безобразиях, царящих во всех ведомствах, о чудовищных хищениях, о полном отсутствии правосудия и порядка, о ничтожествах, которым дана на поток и разграбление вся Россия, о бездарных и невежественных генералах, которым за удачный смотр дают высшую награду, какая есть в государстве, — звезду Андрея Первозванного. Нет числа, меры и предела гнусностям и злоупотреблениям, которые сохранило для потомства это правдивое перо. Но — все прощено Лебедевым, и во всем утешен Лебедев: «Приятно русскому сердцу, когда услышишь, как чествуют государя в Вене и Берлине. Наш великий государь — глава Европы в полном смысле слова. С 1830 года можно признать в истории век Николая I».

Об этой апологии Николая писал и молодой тогда историк Сергей Соловьев:

Некоторые утешали себя так: Тяжко! Всем жертвуется для материальной, военной силы; но по крайней мере мы сильны, Россия занимает важное место, нас уважают и боятся.

1848 год стал годом бурных революционных событий в Европе. Николая I особенно встревожила венгерская революция, угрожавшая распадом империи Габсбургов. Он издал манифест, в котором утверждал, что восстание подняли отбросы общества:

Преступные обольщения, увлекающие легкомысленную толпу обманчивым призраком такого благоденствия, которое никогда не может быть плодом своеволия и самоуправства, проложили себе путь на Восток… В Венгрии и Трансильвании усилия австрийского правительства, разрозненные другой еще войной с врагами внешними и внутренними в Италии, не могли доселе восторжествовать над мятежом; напротив, укрепясь скопищами наших польских изменников 1831 года и других разноплеменных пришельцев, изгнанников, беглых и бродяг, бунт развился там в самых грозных размерах.

На расправу с восставшими были направлены русские войска под командованием генерала Паскевича, в 1831 году уже отличившегося при подавлении польского восстания и вооруженного царским наказом «Не жалей каналий!».

Поэт князь Вяземский, 17 лет назад презрительно назвавший «шинельной одой» стихотворение Пушкина «Клеветникам России», воспевавшее подвиги Паскевича в Польше, теперь сам впал в державный раж и разразился стихотворением «Святая Русь»:

Когда народным бурям внемлю
И с тайным трепетом гляжу,
Как Божий гнев карает землю,
Предав народы мятежу;

Когда надменные ученья,
Плоды лжемудрости и тьмы,
Питают ядом обольщенья
Самолюбивые умы;

Когда рука слепой гордыни,
Не зная граней, ни препон,
Срывает общества твердыни:
Преданья, правду и закон;

Когда дух буйный и тревожный,
Когда разнузданная страсть,
Под знаменем свободы ложной,
Насилий воцаряют власть, —

О, как в те дни борьбы мятежной
Еще любовней и сильней
Я припадаю с лаской нежной
На лоно матери моей!

Как в эти дни годины гневной
Ты мне мила, святая Русь!
Молитвой теплой, задушевной
Как за тебя в те дни молюсь!

После подавления венгерской революции Николай решил, что пришла очередь «восточного вопроса». В военно-политическом смысле решить этот вопрос означало получить контроль над черноморскими проливами, которыми владела Турция. Задачей-максимум было уничтожение независимой Турции, ее раздел между европейскими державами. В идеологической парадигме того времени эта цель преподносилась как защита православных подданных султана Абдул-Меджида от мусульманского ига.

С зарубежными партнерами Николай впервые заговорил о занимавшей его проблеме в июне 1844 года, во время своего визита в Англию. Его собеседниками были принц-консорт Альберт и министр иностранных дел лорд Абердин.

«Турция — умирающий человек, — сказал царь. — Мы можем стремиться сохранить ей жизнь, но это нам не удастся. Она должна умереть, и она умрет. Это будет моментом критическим. Я предвижу, что мне придется заставить маршировать мои армии». Позднее в Петербурге он говорил то же самое британскому послу Гамильтону Сеймуру: «У нас на руках больной, тяжело больной человек; было бы большим несчастьем, если бы ему удалось теперь ускользнуть от нас, особенно до принятия необходимых мер». Посол на это молвил: «Великодушный и сильный человек должен щадить больного человека».

Турция тогда была больным, но отнюдь не умирающим государством, а наоборот, выздоравливающим. Именно в тот период в этой восточной деспотии началась модернизация. Инициатором реформ, получивших в исторической литературе название «танзимат» (упорядочение), был великий визирь Мустафа Решид-паша, служивший послом в Лондоне и Париже и поставивший себе цель европеизировать Османскую империю. Никаких особенных притеснений православные подданные султана не терпели, а в результате реформ в Турции и вовсе должна была установиться полная веротерпимость.

Поэтому царь торопился. Ему показалось, что Лондон пообещал нейтралитет и проявил интерес к разделу владений султана — в частности, к Египту и Криту. Николай ждал предлога к войне. И предлог вскоре нашелся. Им стал спор о святых местах Палестины — храма Гроба Господня в Иерусалиме и храма Рождества Христова в Вифлееме. Этими святынями совместно управляли Греческая православная, Армянская апостольская и Римско-католическая церкви. По внутриполитическим соображениям президент Франции Луи-Наполеон (вскоре ставший императором Наполеоном III) потребовал преимущественных прав для католиков — и натолкнулся на решительные возражения России. Спор быстро перерос в требование царя признать его законным покровителем православных в Турции.

«Русские требования были чрезмерны, — пишет французский историк Антонен Дебидур. — Так как руководители этой церкви пользовались самыми широкими правами и повелевали в Турции 12 или 15 миллионами подданных султана, было ясно, что подчинение Абдул-Меджида требованиям царя было бы равносильно настоящему отречению».

При дипломатической поддержке Лондона и Парижа Стамбул ответил отказом. Царь ввел войска во владения султана — Молдавию и Валахию. В высочайшем манифесте от 14 июня 1853 года Николай утверждал, что не хочет воевать и берет эти земли «в залог» вплоть до разрешения конфликта:

Защита Православия была искони обетом блаженных предков наших. С того самого времени, когда Всевышнему Промыслу угодно было вручить Нам наследственный престол, охранение сих святых обязанностей, с ним неразлучных, было постоянно предметом заботливости и попечений Наших…

Но, к крайнему прискорбию, в последнее время, вопреки всех усилий Наших защитить неприкосновенность прав и преимуществ Нашей Православной Церкви, многие самопроизвольные действия Порты нарушали сии права и грозили, наконец, совершенным ниспровержением всего увековеченного порядка, столь Православию драгоценного…

Истощив все убеждения и с ними все меры миролюбивого удовлетворения справедливых Наших требований, признали Мы необходимым двинуть войска Наши в Придунайские княжества, дабы доказать Порте, к чему может вести ее упорство. Но и теперь не намерены Мы начинать войны; занятием княжеств Мы хотим иметь в руках Наших такой залог, который бы во всяком случае ручался Нам в восстановлении Наших прав.

Действия России грубо нарушали действовавшие международные договоры и баланс сил в Европе. Российское мессианство справедливо почиталось на Западе пропагандистским прикрытием агрессии. В октябре Турция объявила войну России. В октябре 1854-го то же самое сделали Англия и Франция. Через проливы они ввели свои военно-морские силы в Черное море. Австрия долго колебалась и в конце концов присоединилась к коалиции, обманув надежды Николая.

В России начало войны сопровождалось бурным ликованием. Русские стихотворцы ощутили прилив религиозно-патриотических чувств. Вяземский — о ирония судьбы! — обращался теперь, текстуально по Пушкину, к «лженародным витиям» Европы:

Род недостойный, малодушный,
Бесчестья жаждущий! страстям,
Корысти, робости послушный,
Чего ты ждешь? не знаешь сам.
Не мнишь ли, совестью торгуя,
Остаться с жалким барышом
И, с двух сторон опасность чуя,
Застраховать себя стыдом?

Федор Тютчев сладко грезил об исполнении вековой русской мечты — завоевании Царьграда:

И своды древние Софии,
В возобновленной Византии,
Вновь осенят Христов алтарь.
Пади пред ним, о царь России, —
И встань как всеславянский царь!

Отличился и Федор Достоевский, тянувший после четырехлетней каторги солдатскую лямку в Семипалатинске. Он тоже мечтал о проливах и всеславянской империи:

Меч Гедеонов в помощь угнетенным,
И в Израили сильный Судия!
То царь, Тобой, Всевышний, сохраненный,
Помазанник десницы Твоея!
Где два иль три для Господа готовы,
Господь меж них, как сам нам обещал.
Нас миллионы ждут царева слова,
И наконец Твой час, Господь, настал!
Звучит труба, шумит орел двуглавый
И на Царьград несется величаво!

По-своему, по-солдатски, распекал европейских каналий Федор Глинка:

Не нужны нам пружины ваши,
И все машины, вздор какой:
Французов били ж бабы наши
Где просто палкой, где клюкой!
Не нужны ваши нам шинели,
Пальто, салопы — на беду
Они вас плохо как-то грели
У нас в двенадцатом году.
И в высылке духов французских
Не просим ваших мы услуг:
Европа нюхала у русских
Национальный крепкий дух.

Однако война стала тяжким испытанием для России. Империя не справлялась. У нее не было парового флота, нарезного стрелкового оружия, железных дорог для бесперебойного снабжения армии. Система рекрутского набора, устаревшие методы управления войсками, казнокрадство и невежество командиров — все пороки николаевской России дали себя знать на войне.

Во время Крымской войны выражение «шапками закидаем» приобрело свой нынешний смысл — именно так будто бы собирался победить неприятеля в битве при Альме генерал Кирьяков. Сражение, увы, было проиграно.



Долина в две мили — редут недалече…
Услышав: «По коням, вперед!»,
Долиною смерти, под шквалом картечи,
Отважные скачут шестьсот.
Преддверием ада гремит канонада,
Под жерла орудий подставлены груди —
Но мчатся и мчатся шестьсот.

Лишь сабельный лязг приказавшему вторил.
Приказа и бровью никто не оспорил.
Где честь, там отвага и долг.
Кто с доблестью дружен, тем довод не нужен.
По первому знаку на пушки в атаку
Уходит неистовый полк…

(Перевод Юрия Колкера)

Переломным эпизодом войны стала осада Севастополя, продолжавшаяся 11 месяцев. Лев Толстой, ставший свидетелем и участником обороны города на разных этапах и описавший ее с беспощадной правдой, навсегда возненавидел войну. Вот как описано в одном из «Севастопольских рассказов» геройство одного из персонажей — юнкера барона Песта:

Пест был в таком страхе, что он решительно не помнил, долго ли? куда? и кто, на что? Он шел как пьяный. Но вдруг со всех сторон заблестело мильон огней, засвистело, затрещало что-то; он закричал и побежал куда-то, потому что все бежали и все кричали. Потом он спотыкнулся и упал на что-то — это был ротный командир (который был ранен впереди роты и, принимая юнкера за француза, схватил его за ногу). Потом, когда он вырвал ногу и приподнялся, на него в темноте спиной наскочил какой-то человек и чуть опять не сбил с ног, другой человек кричал: «Коли его! что смотришь?» Кто-то взял ружье и воткнул штык во что-то мягкое. "Ah! Dieu!«— закричал кто-то страшным, пронзительным голосом, и тут только Пест понял, что он заколол француза.

Холодный пот выступил у него по всему телу, он затрясся, как в лихорадке, и бросил ружье. Но это продолжалось только одно мгновение; ему тотчас же пришло в голову, что он герой. Он схватил ружье и вместе с толпой, крича «ура», побежал прочь от убитого француза, с которого тут же солдат стал снимать сапоги.

Цензура изуродовала этот рассказ до неузнаваемости. И стихи Толстой писал про ту войну совсем другие:

Как четвертого числа
Нас нелегкая несла
Горы отбирать.

Барон Вревский генерал
К Горчакову приставал,
Когда подшофе.

«Князь, возьми ты эти горы,
Не входи со мною в ссору,
Не то донесу».

Собирались на советы
Все большие эполеты,
Даже Плац-бек-Кок.

Полицмейстер Плац-бек-Кок
Никак выдумать не мог,
Что ему сказать.

Долго думали, гадали,
Топографы все писали
На большом листу.

Гладко вписано в бумаге,
Да забыли про овраги,
А по ним ходить…

18 февраля 1855 года в Петербурге совершенно неожиданно умер император Николай. Ему было всего 58 лет. Он отличался железным здоровьем и никогда ничем не болел. Официальная причина смерти — простуда — никого не убедила. Распространился слух о самоубийстве: монарх будто бы был так потрясен военными поражениями, что не выдержал позора. Проигранная война была его личной катастрофой, крахом всех иллюзий, сокрушительным ударом по его непомерному самомнению.

По преданию, перед кончиной император сказал наследнику: «Сдаю тебе мою команду, но, к сожалению, не в том порядке, как желал. Оставляю тебе много трудов и забот». Это версия самого Александра II, который огласил ее на заседании Государственного совета на следующий день. По другим свидетельствам, его последними словами сыну была фраза: «Учись умирать». Наконец, третий вариант: сжимая в предсмертной агонии кулак, он, задыхаясь, говорил ему: «Держи все! Держи все!»

Новый царь продолжал войну, но в ее благополучный исход не верил. В декабре он призвал к себе высших сановников империи и спросил, должна ли Россия воевать дальше или пора идти на мировую. Из пятерых вельмож за продолжение войны высказался лишь граф Блудов. Его патриотически-высокопарные словеса не произвели на императора никакого впечатления. В январе сцена повторилась в расширенном составе. И снова Блудов остался в гордом одиночестве. Остальные убеждали царя в том, что народ утомлен войной, что жертвы, которых требуют от России победители, в сущности, ничтожны, что продолжение войны приведет монархию к полному истощению и превратит во второстепенную державу.

Жребий был брошен. Александр повелел вступить в мирные переговоры с противостоящей коалицией.

Новость произвела удручающее действие на славянофильские круги. Фрейлина императрицы, дочь поэта Анна Тютчева утверждает, что, узнавая о решении императора, «мужчины плакали от стыда». В отчаянной попытке повлиять на царя она пришла к императрице Марии Александровне.

Я ей сказала, что все в отчаянии говорят, что императору дали, вероятно, наркотическое средство, чтобы заставить его подписать такие позорные для России условия, и это после того, как он четыре раза их отвергал самым решительным образом, о чем гремели все газеты в Европе. Я ей рассказала, как вчера в русском театре, где давали «Дмитрия Донского», в ту минуту, когда произносились слова: «Ах, лучше смерть в бою, чем мир принять бесчестный!», вся зала разразилась громом рукоплесканий и кликами, так что актеры принуждены были прервать на время игру… освистали актера, изображавшего в этой пьесе того, кто советовал заключить мир. Вот настоящая общественная демонстрация!

Речь идет о трагедии Владислава Озерова «Димитрий Донской». Этой репликой Димитрий отвечает на совет князя Белозерского заключить мир с Мамаем.

На свой взволнованный монолог Тютчева получила спокойный, разумный и твердый ответ императрицы:

Наше несчастье в том, что мы не можем сказать стране, что эта война была начата нелепым образом, благодаря бестактному и незаконному поступку, — занятию княжеств, что война велась дурно, что страна не была к ней подготовлена, что не было ни оружия, ни снарядов, что все отрасли администрации плохо организованы, что наши финансы истощены, что наша политика уже давно была на ложном пути и что все это привело нас к тому положению, в котором мы теперь находимся.

В феврале 1856 года в Париже начались мирные переговоры, получившие название Парижского конгресса. Россию на нем представлял имевший большой дипломатический опыт в переговорах с турками генерал-адъютант граф Алексей Орлов, о котором Пушкин написал: «У трона верный гражданин». Вторым лицом в делегации был российский посол в Лондоне граф Филипп Бруннов.

Император Франции Наполеон III не принимал участия в переговорах. Он занял особую позицию арбитра при разрешении возникавших на каждом шагу спорных вопросов. А поскольку он был заинтересован в сближении с Россией, то и решал эти вопросы зачастую в ее пользу. Это коснулось, в частности, планов Лондона относительно Кавказа. Граф Орлов докладывал в Петербург канцлеру Нессельроде:

Дело идет ни о чем другом, как о желании Англии поставить под сомнение вообще наше право на территории, лежащие за Кубанью. По мнению Англии, следует или заставить нас признать независимость и нейтралитет стран, лежащих южнее Кубани, или же снова передать их под номинальную власть Порты.

Император Наполеон не дал своего согласия на поддержку комбинаций такого рода. Противодействие, оказанное им в этом вопросе, несомненно имело для нас большое значение. Я должен признать это по всей справедливости.

Нессельроде отвечал:

Наш августейший государь не мог не одобрить направления, которое вы придали ходу переговоров, заручившись благорасположением и поддержкой императора Наполеона. Такое же одобрение государя заслужили искусство и твердость, с которыми ваше превосходительство и ваш коллега так умело отстаивали, среди постоянно возникающих трудностей, порученные вашей защите жизненные интересы…

Из переданных вами слов императора Наполеона, мы должны вывести заключение, что одной из причин, побудивших его твердо взять в свои руки дело восстановления мира, была надежда на установление более близких отношений с Россией.

Итак, думается нам, что чем больше будем мы поддерживать в нем веру в успех этого, тем сильнее будет его желание предотвратить неудачу переговоров из-за тех непредвиденных затруднений, которые, быть может, поднимет Англия.

19 (30) марта стороны подписали мирный договор. Благодаря искусной дипломатии и позиции Франции России удалось минимизировать свои потери. О покровительстве русского царя православным подданным султана в Парижском трактате нет и речи — там сказано лишь, что султан «в постоянном попечении о благе своих подданных» даровал фирман, «коим улучшается участь их без различия по вероисповеданиям или племенам, и утверждаются великодушные намерения его касательно христианского народонаселения его империи», причем сделано это «по собственному его побуждению».

Изданный в тот же день высочайший манифест торжественно провозглашал:

Провидение в неизъяснимых, но всегда благостных судьбах своих готовило событие, которого столь усердно и единодушно желали и незабвенный любезнейший родитель наш, и мы, и с нами вся Россия, которое было первою целию войны. Будущая участь и права всех христиан на Востоке обеспечены. Султан торжественно признает их, и, вследствие сего действия справедливости, империя Оттоманская вступает в общий союз государств европейских. Россияне! Труды ваши и жертвы были не напрасны. Великое дело совершилось, хотя иными, непредвиденными путями, и мы ныне можем с спокойствием в совести положить конец сим жертвам и усилиям, возвратив драгоценный мир любезному отечеству нашему.



Сегодня Россия пересматривает оценки Крымской войны, ее причины и последствия. В своей недавно опубликованной статье министр иностранных дел Сергей Лавров выступил с апологией внешней политики Николая, включая кровавое подавление венгерского восстания, и с обличением западных держав:

В попытке сколотить антироссийский альянс французский монарх был готов, как незадачливый гроссмейстер, жертвовать всеми остальными фигурами. Чем это обернулось? Да, Россия потерпела поражение в Крымской войне 1853–1856 годов, последствия которой ей через не очень продолжительное время удалось стряхнуть с себя благодаря последовательной и дальновидной политике канцлера Александра Михайловича Горчакова. Что же касается Наполеона III, то его правление закончилось в немецком плену, и кошмар франко-германского противостояния на долгие десятилетия навис над Западной Европой.

Приведу еще один эпизод, связанный с Крымской войной. Как известно, австрийский император тогда отказался помочь России, которая за несколько лет до этого, в 1849 году, пришла ему на выручку в период венгерского восстания. Известны слова, сказанные по этому поводу австрийским министром иностранных дел Феликсом Шварценбергом: «Мы поразим Европу своей неблагодарностью». В целом можно сказать, что разбалансировка общеевропейских механизмов запустила процессы, которые привели к развязыванию Первой мировой войны.

Текст, достойный пера самых махровых апологетов николаевского царствования!

Не знаю, какие последствия Крымской войны, о которых пишет Сергей Лавров, России «удалось стряхнуть с себя». Испытав горечь поражения и унижения, она преобразилась, стала совершенно другой страной. Это преображение предвидел Лев Толстой, записавший в своем севастопольском дневнике 23 ноября 1854 года:

В поездке этой я больше, чем прежде, убедился, что Россия или должна пасть, или совершенно преобразоваться. Все идет навыворот, неприятелю не мешают укреплять своего лагеря, тогда как это было бы чрезвычайно легко, сами же мы с меньшими силами, ниоткуда не ожидая помощи, с генералами, как Горчаков (генерал князь Михаил Горчаков, командующий русскими войсками в Крыму. — В. А.), потерявшими и ум, и чувство, и энергию, не укрепляясь, стоим против неприятеля и ожидаем бурь и непогод, которые пошлет Николай Чудотворец, чтобы изгнать неприятеля. Казаки хотят грабить, но не драться, гусары и уланы полагают военное достоинство в пьянстве и разврате, пехота в воровстве и наживании денег. Грустное положение и войска и государства.

Я часа два провел, болтая с ранеными французами и англичанами. Каждый солдат горд своим положением и ценит себя; ибо чувствует себя действительной пружиной в войске. Хорошее оружие, искусство действовать им, молодость, общие понятия о политике и искусствах дают ему сознание своего достоинства. У нас бессмысленные ученья о носках и хватках, бесполезное оружие, забитость, старость, необразование, дурное содержание и пища убивают в нем последнюю искру гордости и даже дают ему слишком высокое понятие о враге…

Освобождение крестьян, отмена предварительной цензуры, суд присяжных, университетская реформа — вот действительные, благотворные последствия Крымской войны. Но сегодняшняя Россия пытается «стряхнуть с себя» и забыть их, как порождение злокозненного Запада.