Пьер Дюлу: Недавно мы ездили по делам в Калугу. На экспрессе езды два с половиной часа. Садишься в поезд в семь утра на Киевском вокзале, еще весь дерганный после утренней поездки в метро и пробежки по перрону. А приезжаешь в Калугу, и в голове будто щелкает переключатель скоростей: буквально со станции начинаешь и двигаться в ином ритме, и мысли в голове выстраиваются в нужном порядке, и люди вокруг без этой вот столичной озабоченности на лицах.
На обратном пути вместе с нами в вагон зашла семья: мама, малыш лет пяти и провожающий папа. Девушка отчего-то плакала. Со стороны казалось, что расстаются надолго.
Татьяна Дюлу: Потом, когда поезд набрал ход, она успокоилась, мы познакомились. Из Калуги они уезжали на две недели.
У Насти то и дело звонил телефон.
«Муж звонит, волнуется. Мы с Кирюшей первый раз вот так одни в Москву едем. Найдем Казанский вокзал, там билеты купим, и в Оренбург, к маме», — рассказала она план действий.
«Понаехала деревня»
Пьер Дюлу: На Киевской, как всегда, столпотворение. Людской поток внес нас в вестибюль метро, Настя метнулась в хвост очереди за билетами, мы подхватили ее и Кирюшу под руки, сказав, что проведем их по нашим проездным.
Самое сложное было впереди: Кирюша наотрез отказался ступать на эскалатор. Толпа сзади наседала, люди кричали, не понимая, отчего затор, Настя держала оборону, раскорячившись и изо всех сил упираясь в железные ограждения с обеих сторон.
Кирюша буксовал, народ кипел, мы, уже находясь на эскалаторе, шли наверх против движения и пытались уговорить Кирюшу ступить на ленту.
Наконец, Кирюша прыгнул, я схватил одной рукой его, другой поручень, пытаясь удержать равновесие, сзади пристроилась Настя. Толпа хлынула следом, люди проходили с левой стороны, каждый норовил бросить в нашу сторону что-то типа «понаехала деревня».
И тут я вспомнил, как примерно семь лет назад сам впервые оказался в Москве.
Мне кажется, вид у меня тогда был довольно нелепый: после умиротворенной жизни в Пиренеях ритм российской столицы оглушал, сбивал с ног, голова шла кругом, в глазах рябило. Стоило выйти на улицу, и ты уже сам куда-то бежал вслед за другими, хотя вроде бы спешить тогда было некуда. Конечно, красивейший город, и музеи, и концерты в Консерватории… Но все равно, возвращаясь домой после двухнедельного отпуска, я отчетливо понимал, что не создан для жизни в таком мегаполисе.
Татьяна Дюлу: Когда я еще только собиралась уезжать из Москвы во Францию, Пьер пошел на довольно серьезную для себя жертву и снял для нас квартиру в городе По (Pau), центре департамента Атлантические Пиренеи.
До работы ему теперь было в два раза дальше — 60 километров туда, 60 — обратно, а бензин во Франции дорогой. За квартиру тоже предстояло платить больше. Но смысл был в том, чтобы поселить летевшую к нему столичную птицу, то есть меня, привыкшую к безумному московскому ритму, широким проспектам, толпам людей и насыщенной культурной жизни, не в Лурде (Lourdes), который был удобнее во всех смыслах и население которого составляло 15 тысяч человек, а в По, где живет аж 100 тысяч!
Жертву я оценила, хотя поначалу и в По чувствовала себя сосланной в глухую провинцию, пусть и не лишенную французского обаяния. «Я понимаю — Париж, вот где настоящая жизнь!..» — порой говорила я Пьеру, но он и слышать не хотел о том, чтобы переехать в столицу, и терпеливо предъявлял мне массу на то причин, каждый раз — одних и тех же: слишком много народу, суета, жизнь на бегу, слишком дорого, особенно для зарплаты учителя, неважная экология, отсутствие гор… Последнее я принимала за шутку, но потом поняла, что для Пьера это так же серьезно, как все остальное.
Радости городка
Спустя несколько месяцев мы все равно переехали в Лурд: решили перестать выкидывать деньги на аренду жилья и обзавестись собственным, которое в По было явно не по карману.
Постепенно преимущества жизни в небольшом провинциальном городе становились для меня все более очевидными. И все чаще, оказавшись по работе в Париже или в Лионе, я ловила себя на мысли, что как-то уже тянет побыстрее вернуться в Лурд, в этот крошечный провинциальный город, все население которого легко уместилось бы на двух-трех московских улицах.
Впрочем, с апреля по октябрь жизнь в городе бьет ключом: каждый год сюда съезжаются миллионы паломников со всего мира — увидеть храмовый комплекс Notre Dame de Lourdes (Нотр-дам-де-Лурд), построенный на том месте, где, по преданию, местной жительнице Бернадетт в XIX веке являлась Дева Мария, целых 18 раз.
Когда сезон паломничества заканчивается, остаются звенящий от чистоты воздух и уходящие в небо горы. Именно здесь горная цепь Пиренеев самая высокая, департамент оттого так и называется: Верхние Пиренеи. Да и до побережья Атлантики от Лурда — полтора часа на машине, можно за день обернуться туда-обратно, что мы неоднократно и делали.
Когда у нас родились девочки, я еще больше оценила все преимущества жизни в маленьком городе. До парка, магазина, аптеки, педиатра или префектуры, где девочкам спустя месяц после рождения уже делали французские паспорта, можно было дойти пешком, что при тяжеленной двойной коляске оказалось весьма ценным нюансом.
Но продолжалось все это недолго: девочкам не исполнилось и двух месяцев, когда мы оказались в Калуге.
Не более 200 тысяч человек
Пьер Дюлу: Гор здесь, конечно, не было, к этому я был готов. Поначалу думал, что мне их будет здорово не хватать. Мы даже шутили, что сделаем фотографию с Пиренеями во всю стену, пока я не привыкну к равнинному пейзажу за окном. Но время шло, а о горах я думал меньше всего — хватало забот поважнее.
Калуга мне нравилась. Когда-то во Франции мне на глаза попалось исследование, согласно которому самый комфортный для жизни город должен насчитывать не более 200 тысяч человек. «Как-то многовато», — подумал тогда я, усомнившись в правильности сделанных в статье выводов. Но оказалось, что даже Калуга с ее 350 тысячами населения — вполне мне подходит.
К тому же, начать жизнь в России с относительно небольшого провинциального города, без агрессии и лишней суеты, казалось мне довольно удачной идеей.
И все же конечной целью для нас оставалась Москва. Когда контракт в Калуге закончился и мы переехали в столицу, морально я уже был готов к здешней жизни.
Москву я полюбил, хотя еще несколько лет назад был убежден в том, что такой огромный город не для меня. Сегодня я передвигаюсь в том же ритме, что и люди вокруг, то есть практически бегом, прекрасно ориентируюсь в метро и иной раз даже могу подсказать, как куда-то пройти.
Главное в Москве, на мой взгляд, это как можно реже садиться за руль, избегать толпы, свести к минимуму посещение торговых центров, от одного вида которых рябит в глазах, и иметь рядом с домом большой парк, в который можно приходить и дышать.
Нам повезло: в пяти минутах от дома — Сокольники. Одна сторона парка для тех, кто любит массовый отдых, другая — для ценителей уединения и тишины.
Я всегда стараюсь забраться в самую его глушь, где уже и не парк вовсе, а настоящий лес, и даже с трудом верится, что стоит проехать минут 20, и попадешь в центр.
Но по-настоящему в своей стихии я оказываюсь тогда, когда мы приезжаем в нашу деревню в Тверской области, настоящую русскую глубинку — Russie profonde, как я ее называю.
Татьяна и Пьер Дюлу пишут для блога «Страна Russia» о жизни иностранцев в России. После трех лет совместной жизни во Франции в 2010 году они переехали в Калугу, а сейчас живут в Москве.
