«МАЗ, как и БелАЗ, как и мотовелозавод, который сегодня кувыркается, наверное, еще хуже, чем МАЗ и прочие, — это лицо нашей страны», — заявил Александр Лукашенко 7 апреля на встрече с работниками столичного автозавода. Получилось, что кувыркающиеся гиганты бывшей социндустрии — это и есть лицо Белоруссии. Что, впрочем, недалеко от истины. Кризис кризисом, но именно промышленность, и особенно машиностроение, падает у нас особенно стремительно. Если в целом ВВП страны снизился в прошлом году на 3,9%, то промышленное производство сократилось на 6,6%. Начало нынешнего года тоже не особо радует. По данным Белстата, за январь — февраль производство транспортных средств и оборудования, например, составило 91,8% к показателю за два первых месяца прошлого года.
Госсектор: не в коня корм
Ну а некогда прибыльный МАЗ дико минусует уже два года. Причем теряет свою долю и на рынке союзной России: в 2015 году продажи сократились на 54%. Понятно, что-то надо делать. Но что именно, похоже, толком не знают и на самом верху. Указания Лукашенко и на этот раз свелись к банальным призывам: «Мы должны сохранить этот завод и повысить качество». Раньше, когда было много денег от нефтепереработки, высокое начальство долго не думало, а вваливало их в господдержку индустриальных гигантов. В прошлом году МАЗу, как и ряду других знаменитых брендов, вкачали очередную порцию финансовых льгот.
Да, но тут МАЗ в заколдованном кругу: как найдешь новые рынки, если и с прежних вытесняют? Теоретически это возможно, если переплюнешь качеством конкурирующие бренды. Но качество не поднять без серьезных инвестиций. То есть все-таки утром — деньги, вечером — стулья. Однако и деньги не панацея. Плачевный опыт деревообработки, цементной отрасли показывает, что казенная модернизация не работает, деньги вылетают в трубу. Приватизация же для белорусского президента — почти ругательное слово. Стоит обратить внимание и на то, что речь идет о дележке китайских кредитов, которые наряду с прочими заимствованиями увеличивают внешний долг.
Россия. Дружба дружбой, а табачок врозь
Да, важно еще упомянуть, что на МАЗ долго поглядывала Россия. Однако еще в апреле прошлого года российский вице-премьер Аркадий Дворкович заявил, что создание холдинга «Росбелавто» на базе МАЗа и КамАЗа исключено из перечня российско-белорусских интеграционных проектов. Показательно, что вся пятерка этих помпезно анонсированных в 2012 году проектов на сегодня провалена. Это к вопросу об эффективности «братской интеграции».
Впрочем, на днях российский посол Александр Суриков вновь поднял тему слияния автомобильных производств. «Это делать ничто не мешает, кроме наших человеческих амбиций, не будем говорить чьих», — отметил дипломат. Намек более чем прозрачен. В Белоруссии такие вопросы решает только один человек, а он еще в 2013 году по поводу проекта «МАЗ — КамАЗ» в сердцах высказался совсем не дипломатично: «Я на эту бандитскую акцию не пойду». Сейчас же Лукашенко отметил, что сохранение МАЗа, других знаковых предприятий — «это еще и безопасность нашей страны». Наверное, речь не только о том, что на этих колесах ездит и военная техника. Белорусский руководитель опасается, что скупка крупных активов российским капиталом облегчит дорогу и политической экспансии Москвы. Союзники не доверяют друг другу, особенно после Крыма.
Реформы в экономике тормозятся комплексом фобий
А вообще, если отбросить пафос, что нельзя, мол, потерять «лицо страны», то упорство, с которым Лукашенко держится за коллапсирующие гиганты социндустрии, объясняется целым букетом экзистенциальных фобий. Налицо боязнь продавать активы россиянам, зная интенцию Кремля брать соседей под колпак. И здесь упорство белорусского авторитарного лидера находит понимание у национальной оппозиции. Ну а западники на наши активы особо не бросаются (старье, обременяющих условий много да и раскулачить могут в любой момент).
Далее, налицо боязнь приватизации вообще. Огосударствленная экономика — базис могущественной политической власти Лукашенко. Еще один пунктик — боязнь обострения социальных проблем. Реструктуризация промышленности приведет к всплеску безработицы, а злые голодные пролетарии — это вам не кучка диссидентствующих интеллигентов. Короче, в итоге нежелание реформировать экономику сводится к страху, что пошатнется вся политическая система, будет утеряна персональная власть.
Два варианта: завод и колхоз
Этот букет фобий порождает у белорусского руководства наивное желание пересидеть кризис. Вот и на МАЗе в словах Лукашенко сквозила иррациональная надежда, что все как-то рассосется: «Если мы переживем эти трудные времена — а они рано или поздно закончатся, — нам тогда никто не страшен». Поскольку же с самого верха дана команда старины не рушить, в реформаторство не ударяться, то и план правительства на новую пятилетку, до 2020 года, который представлял в парламенте 5 апреля премьер Андрей Кобяков, слеплен по матрице постановлений ЦК КПСС: общие благие пожелания без механизмов реализации. Белорусские начальники с их абстрактными инфинитивами и упованиями, что кризис рассосется, все больше напоминают не менеджеров, а заклинателей.
По большому счету, их время давно ушло. Это «давай-давай» еще могло работать в прошлом веке, но не сейчас, в эпоху компьютеров, телекоммуникаций и нанотехнологий. «Если мы угробим такие производства — ну, тогда возьмем лопаты и будем копать землю, если нас в сельское хозяйство возьмут…» — рассуждал официальный лидер на МАЗе. Но сегодня передовые страны вошли уже в постиндустриальную эру, делают ставку на экономику знаний, инновации. А в заброшенных цехах старых предприятий любят снимать боевики. Белорусское же начальство, кажется, навсегда застряло в промышленной эпохе, причем советского образца, где только два варианта — завод и колхоз.
