Рано утром в запорошенном снегом Баренцбурге из труб поднимаются черные столбы дыма, а над замерзшим фьордом встает полярный туман. В середине апреля на Западном Шпицбергене, самом большом острове норвежского архипелага Свальбард, все еще держится мороз, хотя через несколько дней солнце перестанет заходить за горизонт на следующие полгода. Баренцбург — второй по величине город острова, здесь живут в основном русские и украинцы из Донбасса, которые приезжают по двухлетним контрактам, но зачастую остаются на половину жизни.
Постоянное поселение на этом клочке замерзшей суши появилось в начале XX века, когда были обнаружены месторождения каменного угля. Шахта в месте, где расположен Баренцбург, меняла владельцев с русских на немецких (тогда поселению дали имя первооткрывателя Шпицбергена), а в 1930-е годы — вновь на русских. С тех пор она остается в собственности угольной компании трест «Арктикуголь». После войны Баренцбург вместе с другими русскими поселениями на острове (Пирамида, Коалбухта, Грумант) быстро развивался и гордился более высоким уровнем образования, чем в Советском Союзе. Там было хозяйство на 700 свиней, бассейн с морской водой и оранжерея, снабжавшая жителей свежими овощами. Те, кому довелось жить тут детьми, рассказывают, что в субботы на одной из площадей проходили ярмарки, куда приезжали норвежцы из расположенного в 50 километрах, но не связанного с Баренцбургом дорогой, Лонгйира. Они покупали меховые шапки и угощали детей сладостями. Жилось здесь хорошо, потому что жизнь у всех была одинаковая.
Любопытно, что на Шпицбергене не было грызунов, пока несколько десятков лет назад они не припыли на российских кораблях, не размножились вокруг населенных птицами гор и не привыкли к суровым местным условиям. Там и тут можно увидеть их следы, начинающиеся от щелей под домами и заканчивающиеся небольшим пятном на снегу.
Анжелика иногда играет с рыжим во дворе. Он любит детей, говорит 30-летняя Таня, качая ребенка на качелях, устроенных между импровизированной кухней в коридоре и комнатой, в которой спит вернувшийся со смены муж. Перед входом в квартиру старшие дети учатся ездить на велосипеде по коридору, пол в котором застелен залатанным линолеумом, а их матери курят сигареты у забитого гвоздями окна. Все двери здесь одинаковые, из-за одних слышно радио, из-за других звучит громкая музыка, но нет никакого лая — только звуки человека.
Анжелика качается молча, в дуршлаге отжимается творог, а на ногтях ног Тани высыхает красный лак. Таня приехала к мужу несколько месяцев назад. По образованию она экономист, но зарабатывает мытьем полов. Ей здесь не нравится, но она не знает, сможет ли вообще вернуться домой, который оказался на линии фронта, а окрестные улицы изменились до неузнаваемости. Здесь в Баренцбурге в прошлые годы становилось все красивее, а люди вдалеке от своих домов живут мирно. В столовой, где питаются все жители, работают два телевизора, так что каждый может смотреть новости. Но все едят молча, не разговаривая о большой политике. В перерывах кухарки поют, навязчивые подвыпившие посетители могут получить от них тряпкой, а рыжий, хотя он уже толстый, — всегда какие-нибудь объедки. В столовой расплачиваются специальной картой, с которой за каждый обед снимается часть зарплаты. Добросердечные люди берут котлеты про запас, заворачивают в салфетку и делятся с ним на выходе.
В квартире можно приготовить только что-то простое, что там поместится на одноконфорочной плите, говорит Таня. Творожный десерт будет, как любит муж, творог тут почти как на Донбассе.
Свое жилище в Баренцбурге она устроила, как могла, но без животных. Ведь это только квартира, а не дом. Птицы прилетят в мае, всего на несколько месяцев. Олени убегают, завидев человека, лисы приходят питаться к помойкам, а потом прячутся в горах, а киты в этот фьорд не заплывают. Хорошо хоть время от времени приходит этот рыжий кот, хотя он и незаконный.
После событий 90-х Баренцбург начал напоминать декорации к провалившемуся фильму с большим бюджетом. Пустые дома сползали в море во время июньских оттепелей, вновь вмерзая в рыжую тундру в сентябре. Оранжерея заросла мхом, из хлева слышалось лишь редкое похрюкивание, а в детском саду остался один ребенок. Объем добычи снизился, а низкокачественного угля хватало только для поддержания работы основной инфраструктуры. Другие поселения такого типа просто закрывали, но здесь есть консульство — визитная карточка Российской Федерации в Арктике, так что в город решили инвестировать.
В последнее время шахта стала производить около 100 тысяч тонн угля в год, обеспечивая в первую очередь местный спрос. Город преодолел кризис, прирост населения гарантирует постоянную работу, по крайней мере, одной учительнице, постепенно ремонтируются фасады домов, например, того, в котором скучает по теплу и деревьям Таня. Недавно кирпичные здания с плохой теплоизоляцией начали облицовывать разноцветными алюминиевыми листами в рамках программы по ревитализации. Внутри все еще царит дух прошлого, въевшийся в обшивку стен. Но снаружи все красиво: металл блестит под низким солнцем.
Нет, рыжего я еще сегодня не видел, говорит 28-летний Иван — мозговой центр развития города и менеджер гостиницы, стоящей в конце выложенной бетонными плитами улицы. Уже два года Иван внедряет свой опыт туроператора из Петербурга в шахтерском городе на краю света, и получается это у него все лучше. Отрываясь на ответы по постоянно звонящему телефону, Иван рассказывает о японских телевизионщиках, которые несколько недель назад приезжали снимать фильм о рыжем. Японцы, известные своей любовью к кошкам, бегали за ним с камерой, а тот постоянно прятался или становился против света, поэтому неизвестно, что у них в итоге получилось. Иван рассказывает, что они привезли кошачий домик с электрическим одеялом, чтобы рыжий не замерз в этой Арктике, то тот только его обнюхал и задремал на ступеньках столовой, как он привык делать в это время года, когда их освещает холодное солнце.
Иван гордится городом, в котором все старое или сносят или ремонтируют снаружи. Он живет в одном из недавно отреставрированных зданий, рядом с которым стоят контейнеры для раздельного сбора мусора. Это его второй сезон на Шпицбергене: он бывает здесь с февраля до ноября, а потом на несколько месяцев возвращается в мир. Днем он следит за маленьким магазинчиком, в котором можно купить все, что ассоциируется у арктического туриста с Россией, и из которого можно отправить открытку с полярным медведем. Еще Ивана постоянно вызывают в разные места, где нужна его помощь, поэтому он бегает между рестораном и пивоварней «Красный медведь». Здесь на 78 градусе северной широты варят три сорта легкого пива.
Еще несколько лет назад в ресторане при гостинице еда подавалась по часам, а за стойкой стояла грустная барменша, у которой не стоило делать заказов после восьми вечера, потому что она уже принималась за уборку. Сейчас стены обшиты светлыми панелями, есть меню à la carte или шведский стол и широкие улыбки.
Мы тут на севере очень любим яркие краски, это улучшает настроение, отвечает Иван на вопрос, почему на фасадах домов использованы такие спорные колористические решения с синим, оранжевым и коричневым цветами. Так делается в России: как можно больше, как можно наряднее, особенно если девять месяцев все вокруг бело.
Баренцбург делает ставку на молодость, и старожилы это понимают: ведь в Арктике если не уголь, то только туризм. Туристы любят фотографировать рыжего, жаль, что он такой старый и долго, видимо, уже не проживет.
Второй Иван, 25-летний парень с востока России, работает тут всего месяц, но знает, что останется дольше. Несколько лет он был на Шри-Ланке гидом, но так как его мама работает в баренцбургской бухгалтерии, он приехал посмотреть, как тут живется. Раньше они виделись раза два в год, а сейчас, наконец, могут почувствовать себя семьей, хотя не живут вместе. Иван приехал на десять месяцев с маленьким рюкзаком. Сейчас еще начало сезона, но он уже водит туристов по улицам, на которых меньше выбоин, ходит с ними в музей и ловко перемещает группы пешек по этой невыносимо пестрой шахматной доске. Если группа просит, он переодевается в полярного медведя и позирует для фотографий. Голова медведя большая, так что в ней легко помещается прическа из длинных дредов. Солнце будет греть все сильнее, но потеть в медведе все равно не придется. Иван слышал, что рыжий — не единственный кот в городе, и достаточно проследить за окнами домов, чтобы заметить какое-то движение за занавеской или отблеск в свете фар проезжающего «КрАЗа» с углем.
На острове, где ничего не пахнет, старого некастрированного кота можно обнаружить по запаху. Тяжелый дух мочи ударяет сразу на входе в покосившееся здание, в котором, на первый взгляд невозможно жить. От квартир веет холодом, но в окнах висят одеяла и старые занавески, в форточку кто-то выпускает дым, а на первом этаже слышна музыка. На звук звонка на втором этаже сразу же открывается дверь: красивая женщина с тонкими чертами лица и вопрошающим взглядом.
Да, рыжий живет здесь, отвечает она тихо, когда у нее из-под ног появляется последний кот на Шпицбергене. Порванные уши, нос в шрамах, видно, что он пережил не меньше, чем город, а сейчас ему (как людям алюминиевая обшивка) достался на старости лет дом. Вы только никому не говорите, просит женщина, я люблю животных и взяла его какое-то время назад. Он тут спит, но ходит есть только к столовой.
Женщина надеется забрать кота с собой, когда у нее закончится контракт, ведь что он будет делать в пустой квартире. Но с другой стороны, отнять его у людей? Вроде бы в документах он записан полярной лисой, песцом, только не становится зимой белым. Зовут его Кешей. Обычно в России так называют попугаев, но раз сюда птицы прилетают всего на несколько месяцев в году, то коту досталось птичье имя.