На прошлой неделе российский президент Владимир Путин принял участие в ставшем уже ритуальным шоу под названием «Прямая линия». Это был марафон, продолжавшийся 3 часа и 40 минут, и охватил он все, что только можно — от дорог в Омске (они ужасны) до вопроса о том, ругается ли российский президент матом (да, но только на себя). На этот раз это был довольно тусклый спектакль, и создавалось впечатление, что самому Путину было скучно.
Однако это событие, каким бы постановочным и предсказуемым оно ни было, выполняло функцию, обычную для его появлений на публике. Речь идет о распространении мифа — он занимает доминирующее положение как внутри его собственной страны, так и на Западе — относительно того, что Путин и есть Россия, что он является бесспорным и единоличным правителем своего царства. Однако это не соответствует действительности. И когда мы покупаемся на эту идею, мы наделяем его еще большей властью, чем он заслуживает, и в результате становится сложнее предсказать его следующий шаг или даже повлиять на него.
Путин на самом деле — главный человек, принимающий решения, и именно ему принадлежит последнее слово по любому важному политическому вопросу. Он может назначить или сместить любого министра. Он может начать войну или закончить ее. Но если мы думаем, что он действительно контролирует все, что делает Россия внутри себя и за границей, то мы глубоко ошибаемся.
Прежде всего, Путин может править, пока он способен укротить, сбалансировать зубастую и ничего не прощающую элиту, а также заставить ее представителей уважать и бояться его. Это было весьма заметно во время «Прямой линии» — когда его спросили о чиновниках, вымогающих деньги у предпринимателей, он осудил подобные вещи, но признал: «Но вот такой у нас менталитет, особенно у чиновничества».
Это относится и к власти Путина в некоторых частях самой России. Когда его спросили о серьезных угрозах, сделанных чеченским лидером Рамзаном Кадыровым в адрес некоторых оппозиционных деятелей, он пожал плечами и сказал: «это Кавказ, люди горячие. Но и становление этих людей как людей, занимающихся государственной работой на высоком политическом уровне, оно тоже идет непросто». То и дело во время трансляции Путин, в действительности, признавал свою собственную политическую беспомощность.
Конечно, он способен вмешиваться в особых случаях. Самый первый вопрос был о плохом состоянии дорог в Омске, и еще до окончания этого шоу местные чиновники пообещали до 1 мая отремонтировать 21 из них. Однако Путин не может сам привести в порядок страну, улицу за улицей, а тот факт, что он прибегает к таким вмешательствам по конкретным случаям, свидетельствует об имеющихся у него ограничениях.
В прошлом он укреплял свою легитимность как «хороший царь» за счет подобных конкретных случаев. Однако по прошествии 16 лет и с учетом того, что жизнь становится для россиян все тяжелее, подобные вещи уже воспринимаются как избитые шаги, подчеркивающие масштабы тех процессов, которыми он либо не управляет — либо не проявляет к ним внимания, если только они не возникают как неудобные вопросы на национальном телевидении.
Подобная динамика относится даже к внешней политике, которая традиционно является сферой деятельности главы государства. В украинском Донбассе, например, недавние нарушения соглашения о прекращении огня, судя по всему, были инициированы местными ополченцами, а не Москвой. Контроль Путина имеет свои пределы.
Конечно же, Путин — весьма могущественный лидер. И не только потому, что он является президентом страны с гипер-президентской системой. Он обладает широкими властными полномочиями, у него беззубая и послушная законодательная власть, никакой значимой оппозиции, а еще и устремляющийся в небо рейтинг популярности. Наверное, он выхолостил все российские институты. В 2008 году он передал президентство своему премьер-министру Дмитрию Медведеву, сохранив при этом власть за кулисами, а в 2012 году он вернулся на свой прежний пост — все это демонстрирует уровень его личной власти.
Но, как стало ясно во время «Прямой линии», у Путина нет ответов на все вопросы — и чем больше он подчеркивает свою собственную роль как главного лидера, тем более краткосрочными и оппортунистическими становятся его инициативы.
Это подводит нас к чему-то важному: принятие политических решений Кремлем может быть более близоруким и случайным, чем нас пытается убедить в этом миф о Путине. Россия не всегда является жестко централизованной диктатурой, и иногда ее можно сравнить с рынком идей, на котором олигархи, чиновники, комментаторы и группы интересов беспрерывно соперничают между собой и ведут борьбу за то, чтобы через прессу, исследовательские центры и личные контакты получить возможность довести до Путина свои идеи. В теории это можно назвать формой плюрализма, однако на практике речь идет о системе, в которой политики, привлекающие внимание Путина и захватывающие его воображение, имеют наилучшие шансы на успех, независимо от их достоинств. С учетом того, что реальные дискуссии относительно политики все больше происходят за закрытыми дверями и внутри очень небольшого круга близких друзей Путина, это также означает, что предлагаемые идеи редко подвергаются внимательному и профессиональному исследованию.
Так, например, в этом месяце Путин неожиданно объявил о создании новой правоохранительной службы — Национальной гвардии — за счет выделения ее из структуры сил безопасности, находящихся в настоящее время под контролем Министерства внутренних дел. Вероятно, он сделал это, не проконсультировавшись с министром и с его экспертами, и поэтому сегодня все они чешут свои затылки и задают вопросы относительно практических последствий, которые, очевидно, не были до конца продуманы. Бывшие полицейские подразделения ОМОН теперь работают на Национальную гвардию^; а если сотрудник подобного подразделения окажется в опасности, то нужно ли будет получать разрешение у Гвардии на направление туда вооруженных отрядов или даже платить им за оказанные услуги?
Чем больше мы верим в то, что Путин является «смелым стратегом», который «действует как шахматный гроссмейстер, тогда как Обама играет в шашки», тем больше мы наделяем российского президента властью и лишаем власти самих себя. Нам нужно быть честными и реалистичными. Путин часто очень хорошо ведет игру, имея на руках слабые карты. Его интервенция на Украине превратилась в хаотичную, дорогостоящую и патовую ситуацию. Ему повезло, что его сирийская авантюра не нанесла удар по нему самому. Однако особенно в международных делах имидж и репутация имеют значение, и мы предоставляем Путину значительные преимущества, принимая его собственное мифотворчество.
Кроме того, мы оставляем без внимания данные, указывающие на будущую российскую политику, а также упускаем возможность оказывать на нее влияние.
Мы не имеем возможности проникнуть в узкий круг людей, образовавшийся вокруг Путина, где, в конечном счете, и принимаются решения. Однако если мы будем лучше понимать разнообразные средства, с помощью которых представители элиты сигнализируют Путину о своих предпочтениях в области политики, мы сможем тогда наблюдать за более открытыми каналами и, возможно, заблаговременно получать представление о том, что там обсуждается.
Так, например, план, предложенный в 2014 году людьми, работающими на связанного с Кремлем бизнесмена Константина Малофеева, был, по сути, проектом того, что стало затем войной на Украине. Высказанная Москвой в феврале критика в адрес Башара аль-Асада за его слова о продолжении борьбы до полной военной победы в Сирии, задним числом можно считать указанием на частичный вывод российских войск, осуществленный месяц спустя.
Разобраться во всех этих незначительных свидетельствах, во всех этих явных и скрытых попытках оказания влияния на Кремль — работа не из легких. Не удивительно, что мы склонны зацикливаться на Путине, а также на том, в какой мере он преподносит себя в качестве единственного хозяина российской политики. Однако подобный подход делает нас предрасположенными к тому, чтобы постоянно оказываться в невыгодной ситуации.
В советские времена у Запада были целые армии ученых и аналитиков, занимавшихся «кремлинологией» — загадочным ремеслом, смысл которого состоял в попытке предсказать сдвиги в советской политике и политической ситуации на основании того порядка, в котором чиновники сидели во время парадов, или чтения между строк передовых статей в «Правде», в газете Коммунистической партии. Сегодня ряды подобного рода опытных практиков сильно поредели, и не существует молодого поколения, которое могло бы прийти им на смену. И поэтому нам приходится наблюдать за последними сеансами фотографирования Путина в стиле мачо и восторгаться ими, упуская при этом возможность понять ту политику, которая скрывается за этими изображениями.
Марк Галеотти является профессором глобальных наук Нью-Йоркского университета, а также приглашенным научным сотрудников Европейского совета по международным отношениям.
