Парализованная собственными внутренними недугами, Бразилия оказывается буквально отсоединеной от основных тенденций, характеризующих происходящее сегодня на мировой арене.
Наша политическая мелодрама и питаемая ею социально-экономическая трагедия не только уменьшили относительную роль Бразилии в международной повестке дня.
Они создали своего рода «хронологическую завесу» — так что Бразилия действует в собственном (замедленном) временном пространстве; а мир движется со своей скоростью.
Нам так и не удалось повысить нашу значимость в геополитической шахматной игре. Бразильская экономика, несмотря на свой огромный потенциал, остается в тисках модели, предполагающей низкую степень взаимодействия с остальным миром.
Что касается ценностей — или «мягкой силы» — ухудшение социально-экономической ситуации во многом способствует тому, что в глазах менее развитых стран Бразилия утрачивает свою привлекательность в моральном и прагматическом отношении.
Так не будет продолжаться вечно. С возвышением худо-бедно работающего правительства Бразилия имеет шанс восстановить свою связь с миром.
И когда это произойдет, страна, по всей вероятности, обнаружит процесс глобализации далеко ушедшим вперед.
Или, если делать еще более смелые предположения, Бразилия, с одной стороны, столкнется с фрагментированным западным миром, а с другой — со стремительно развивающимся азиатским миром во главе с Китаем и другими державами.
С точки зрения власти, богатства и влияния в современном мире продолжает складываться система, очерченная «большой двойкой»: США и Китаем, попеременно выступающими лидерами в отношениях конкуренции и взаимозависимости.
Бразилия уже не раз подвергалась справедливой критике за свое нежелание укреплять торговые и инвестиционные связи с крупными западными рынками. За последние 13 лет это стало отличительной чертой нашей внешней экономической политики.
В основе подобной критики (неявно и обнадеживающе) находится мысль о том, что, если Бразилия решится, двери для нас по-прежнему открыты.
Между тем, последние несколько месяцев свидетельствуют о том, что с изоляционизмом все чаще заигрывает сам Запад. Речь идет не столько о «национализме», сколько о «национальном индивидуализме».
И я говорю здесь не только о протекционистской риторике, возносящей Трампа на вершины власти в США. Или же о резкой критике, с которой Хиллари Клинтон обрушивается на Транстихоокеанское партнерство, якобы сулящее выгоды американским трудящимся.
В последнее время с небывалой силой выросло сопротивление европейских стран мегасделкам с США, так называемому Трансатлантическому торговому и инвестиционному партнерству (TTIP).
В процессе глобализации эпохи «до падения Берлинской стены» обширная глобальная интеграция многими рассматривалась как дающая преимущества оптимизации местной конкуренции и затрат.
Ситуация кардинально меняется, если к этой картине добавить Китай, который естественным образом поглотил и сумел в геометрической прогрессии увеличить промышленные возможности после своего открытия миру в конце 70-х годов.
Вольфганг Мюнхау в Financial Times пишет о том, что глубинная глобализация в сочетании с технологическим прогрессом способствовала дезинтеграции того, что в свое время на Западе называлось «рабочим классом».
Сегодня даже те страны, которым экспорт глобальных масштабов принес огромную выгоду, как то Франция и Германия, вынуждены сталкиваться с серьезным сопротивлением общественного мнения в отношении модернизационных реформ, касающихся в частности рынка труда.
Мюнхау называет этот процесс «возмездием проигравших в глобализации», поскольку западные демократии не смогли умело справиться с болезненным воздействием экономических потрясений, обусловленных стремительными финансовыми потоками и переворотом в области трудоустройства и технологий.
В минувшие выходные по Германии прокатилась волна манифестаций против более свободной глобальной торговли.
Именно в Германии, которая до 2009 года считалась самым крупным экспортером в мире и своим возвышением после Второй мировой войны обязана в первую очередь торговле.
И все это — в то самое время, когда Обама и Меркель намечали — по крайней мере на бумаге — общие черты нового западного экономического альянса.
Если западная глобализация ныне оказывается под вопросом, то другая, синоцентричная, по крайней мере, находится в движении.
Китай продолжает расширять возглавляемый им «клан» многосторонних институтов (Банк БРИКС, Азиатский банк инфраструктурных инвестиций, Фонд Шелкового пути и т. д.). Он развивает свой профиль, выступая источником прямых иностранных инвестиций и государственных займов.
С другой стороны, Китай неизменно преследует страх за собственное экономическое здоровье, а также опасения, что непредсказуемость в финансовом секторе в один прекрасный момент может заставить его сосредоточиться на своих собственных проблемах — и потому отчасти лишить Китай власти и влияния, проецируемых на остальной мир.
В недавнем прошлом у Бразилии были неплохие шансы подключиться к миру, главным образом его западной части, в большей степени благоприятствующей отношениям взаимозависимости.
Сегодня Запад переживает своего рода глобализационную травму, и экономические переговоры проходят на таком уровне охвата и детализации (во многом за рамками торговли и инвестиций), к которому Бразилия, честно говоря, не готова.
Покинув наконец свою пещеру, Бразилия поймет, что интеграция в разобщенную глобальную экономику — задача гораздо более трудная.
Усилия ныне придется направить не только на сферу экономической дипломатии, но и за ее пределы, добиваясь той же степени срочности, что и в случае многих других адаптаций конкурентоспособности, к которым стране необходимо приступить.
