Я никогда раньше не задумывался о том, что значит быть русским вне России. Латвия — моя родина, другой у меня нет, но по культуре и языку я, безусловно, тесно связан с самой большой страной в мире. Изменение геополитической ситуации заставило меня по-другому посмотреть на собственную национальную принадлежность. Теперь мне приходится считаться с тем, что стереотипы в отношении всего русского относятся и ко мне тоже.
Не повод для гордости
Я всегда считал, что национальность — это не повод для гордости. Ты ее не выбираешь, соответственно, это данность, которая не делает человека ни лучше, ни хуже. Национальная среда, конечно, оказывает влияние на формирование личности, но гордиться стоит своими достижениями, а не тем, что записано в пятой графе твоего паспорта. Тем более, что и графу такую давно отменили.
Но это, как мне кажется, возможно только в идеальном обществе. В реальном мире же все совсем иначе: можно прикрываться политкорректностью, но, давайте не будем лукавить, большинство из нас выделяет из толпы людей с другим цветом кожи, с опаской смотрит на тех, кто исповедует, допустим, ислам.
Быть русским в Европе сегодня тоже значит выделяться из толпы. Даже сам факт того, что я говорю на одном языке с президентом России, многих настораживает. Мне могут возразить, что, мол, русский — это язык не Путина, а Пушкина. Но среднестатистический европеец вряд ли читал русских классиков, а вот Путина, скорее всего, по телевизору видел. Поэтому рискну предположить, что имидж русского человека Путин сегодня формирует с куда большим успехом, чем Пушкин. Имидж этот не навсегда, он скорее сиюминутный, но, тем не менее, весьма гротескный и понятный.
В Португалии я однажды познакомился с местным жителем, который, услышав русскую речь, сразу же выдал ассоциативный ряд: «Водка, балалайка, Горбачев». Было это еще до украинских событий, и Россия в Европе воспринималась достаточно нейтрально, я бы даже сказал, к ней присматривались с интересом.
Сегодня, общаясь с европейцами, я слышу совсем другие слова: «Путин, ракеты, война». Нечто подобное, наверное, приходится переживать выходцам из арабского мира. В каждом из них европейцы видят потенциальную угрозу. По сути, на каждого араба сегодня ложится ответственность за всех его соотечественников. И в первую очередь за тех, кто совершает теракты, прикрываясь исламистскими лозунгами. То есть потенциально мы записываем всех арабов в (запрещенное в России) «Исламское государство», а когда оказывается (естественно, в большинстве случаев), что конкретный человек не имеет никакого отношения к исламским фундаменталистам, списываем это на счастливое исключение. Но все равно оставляем за собой право на подозрение.
Не террорист, но…
Я понимаю, что ко мне, русскому человеку, который родился и вырос в Латвии, в Европе относятся примерно так же — сам факт моего русского акцента многих если не пугает, то, по крайней мере, заставляет насторожиться. К счастью, русские не ассоциируются с терроризмом, поэтому никто не станет выходить из вагона метро, услышав русскую речь, но внимание, скорее всего, обратят.
Я не знаю, какой национальности была эта женщина. Может, она выросла на Украине, может, в странах Балтии или Средней Азии. Но ассоциируется она прежде всего с «русскостью» как некой общностью бывших «советских» и «постсоветских» людей.
Один такой эпизод может сформировать стереотип в отношении всех забегаловок на Брайтон-Бич. Признаюсь честно, в других я не был — но осадок остался. Согласен, нахамить вам могут в любом другом кафе, в любой другой стране мира. Хамство — вещь вообще интернациональная. Но есть нюанс: этот эпизод хорошо ложится на уже существующие стереотипы в отношении «русских людей». Дикие, суровые, танцуют с медведями, хлещут водку без перерыва и разрабатывают планы по превращению остального мира в ядерный пепел…
Куда податься?
Пока Россия на Западе воспринималась как прогнозируемая и достаточно слабая страна, к этому относились довольно терпимо, но созданная в последние годы Кремлем, по большей части на телеэкране, новая «почти империя» заставила западного обывателя заволноваться. Они почувствовали угрозу своему образу жизни. Угроза эта, по моему мнению, весьма маловероятна, но активно используется СМИ. Причем по обе стороны границы условного информационного фронта.
— Как там ваш Путин?— спросил меня однажды знакомый француз.
— А почему ты решил, что он мой? Я вообще-то из Латвии, — попытался я откреститься.
— Но ты же русский! Все русские с Путиным заодно. Он же царь, — ответил мой приятель.
Странное чувство возникает, когда ты видишь, что воспринимаешься как часть России, хотя ты родился, вырос и живешь в Латвии.
Мы как-то говорили на эту тему со знакомой москвичкой. Она спросила, что я чувствую, когда вижу российский флаг и слышу гимн на музыку Александрова. Я ей честно ответил, что почти ничего: «Гимн ассоциируется с детством, поскольку под него меня принимали в пионеры».
В то же время, если, например, Россия играет в хоккей с Канадой, я болею за Россию. А если с Латвией — то за Латвию.
В общем, ситуация непростая с психологической точки зрения: тебя всегда тянут на одну из сторон, требуют определиться с выбором — ты за русских или против них?
И это, конечно, серьезный эмоциональный прессинг, поскольку есть вещи, которые мне, например, в России не нравятся. И об этом я готов говорить открыто. Но есть и то, что мне дорого и от чего я не готов отказываться — в частности, от русского языка и русской культуры. В итоге ты подвергаешься критике с обеих сторон. Одни называют тебя предателем исторической родины, вторые — географической.
Одни признают «хорошими русскими» только тех, кто, не переставая клеймит позором Владимира Путина, политическое устройство России, не поддерживает борьбу за права русскоязычного населения и за русский язык, не возражает против официальной трактовки истории.
Другие же, напротив, тянут тебя в сторону российской власти: «Ты что, пиндосам продался? Это же они воду в мире мутят постоянно! Россию хотят уничтожить!». Дискуссия на эту тему, например, возникла у меня со старинным знакомым. Детьми мы жили в одном дворе, потом много лет не виделись, недавно встретились. Разговор получился тяжелым и неприятным. Человек, которого я знал с детства, был одержим идеей «американского заговора». Он кричал и чуть ли не в драку лез, потому что я не разделял его взглядов и старался судить о ситуации более нейтрально.
Мне кажется, в условиях поляризации мира очень легко поддаться соблазну «занять сторону». К примеру, многие россияне, которые перебрались в Латвию на ПМЖ, стараются абстрагироваться от местных русскоязычных и не стесняются в выражениях на их счет: «путиноиды», «пропагандоны» — есть масса эпитетов, которые можно услышать в отношении «старожилов». Они восхваляют Латвию в Facebook и даже оправдывают многие политические инициативы, которые Латвия будто под копирку берет из России.
Их, наверное, можно понять, поскольку большинство воспринимает себя эмигрантами. Так легче адаптироваться. Когда ты не эмигрант, а житель со стажем, поделить собственное эмоциональное восприятие на «черное и белое» гораздо сложнее.
Пугало
К тому же для политиков балтийских стран местные русские — отличная политическая карта. Ими пугают, их присутствием объясняют слабую экономику, с их помощью аргументируют необходимость увеличения бюджета спецслужб и армии.
И ты понимаешь, что тебя используют, хотя пытаются это скрыть. Когда это понимание приходит, ты теряешь веру в политику. Партию, за которую голосуют русскоязычные, в правительство не берут и, рискну предположить, никогда не возьмут. Предлоги находят разные, но всем ясно, почему ей не выбраться из оппозиционного меньшинства. «Антишпионские поправки» Сейм принимает в первую очередь для того, чтобы снизить активность журналистов и правозащитников, в том числе выступающих на «русском поле». В преамбуле к Конституции появляется тезис о том, что латыши являются титульной нацией. Все остальные, следуя этой логике, — второстепенные.
Ты хочешь верить в то, что эта страна воспринимает тебя как своего гражданина, но даже гражданский паспорт не дает тебе этой уверенности. И это, конечно, грустно. Грустно, когда родная страна использует тебя как пугало.
Быть русским в Европе сегодня — это значит осознавать, что на тебя смотрят через кривое зеркало с увеличивающим эффектом. Мировое общественное сознание толком еще не успело отделить Россию от СССР, и тут вновь получило страну, бросающую вызов (во всяком случае, на словах) западному миру. «Новая Россия» в глазах западного обывателя ассоциируется с СССР, образ которого был выточен холодной войной и Голливудом. Иван Драго снова вышел на бой с Рокки. Старый сюжет получил новые декорации, павший боец снова надел перчатки. При этом никто не делит русских по странам проживания, как никто, по большому счету, не различает выходцев из арабских стран. Для рядового европейца сирийцы и иракцы — на одно лицо. Так и все, кто говорит на русском, на Западе большинством воспринимаются, как россияне.
Я знаю людей, которым идеологическое «противостояние» с Европой и США доставляет удовольствие — это дает ощущение того, что ты играешь важную роль. Но большинству просто хочется жить, как обычные люди, а не с навязанной ролью палача или жертвы. А повесить этот ярлык на русских сегодня пытаются все кому не лень.
