Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Независимый шведский журналист Йоаким Медин рассказывает о времени, проведенном в сирийской тюрьме. Он был одним из немногих журналистов, которые остались в Сирии. Его схватили сирийские спецслужбы, которые отчитываются прямо президенту Асаду. Этот текст — обработанный отрывок из его только что вышедшей книги «Кобани. Курдская революция и борьба против ИГИЛ».
Нас ведут вниз по лестнице в подвал, в душный коридор. Останавливаемся перед дверями камер. Краешком глаза мне удается заглянуть в административное помещение. Там стоит на коленях худой мужчина с большой бородой, голый по пояс. На его глазах повязка, руки похоже, связаны за спиной. Из этой комнаты выходит охранник в камуфляже и начищенных башмаках. У него на щеке длинный шрам.
«Снять одежду! Не понимаете по-арабски? Снять одежду!»
Сабри переводит. Снимаю всю одежду до пояса, человек со шрамом ее трясет. Внимательно просматривает все, что было в карманах наших курток, рюкзаках, исследует мой репортерский жилет. Я всегда ношу такой в горячих точках, на случай, если произойдет что-то непредвиденное, и я не смогу вернуться к своим вещам.
В карманах — все самое важное: паспорт, пресс-карта, банковские карты, страховка, набор первой помощи и прочее, а также все мои деньги. На севере Сирии больше нет банковской системы за пределами правительственных территорий, так что обязательно надо иметь с собой много наличных. В моих карманах — многие сотни крон в американских долларах и турецких лирах.
«Шрам» присвистывает: он думает, что нашел наркотики, но я объясняю, держась за живот, что это таблетки от поноса. Все находки тщательно регистрируются и помещаются в пакеты. Потом нам приказывают снять остальную одежду. Как раз когда я расстегиваю штаны, в коридор входит комендант и что-то говорит Сабри. Тот переводит:
«Нет, это не обязательно. Просто проверьте карманы брюк».
И они не находят мою спрятанную карту памяти.
Встреча с разведкой
Нас ведут вверх по лестнице, потом обратно в переднюю часть здания. Вход выглядит помпезно, внутри несколько больших кабинетов. Нас приводят к ничем не примечательному человеку средних лет за небольшим письменным столом. Он просит нас сесть.
Через несколько месяцев я узнаю, что его имя Мохаммед Нассер (Mohammed Nasser), и он местный глава службы безопасности, а именно Главного управления разведки, крупнейшей разведслужбы Сирии, находящейся в подчинении министерству внутренних дел. На самом деле, служба отчитывается прямо президенту Асаду.
Над головой Мохаммеда Нассера висят три картины в разных рамах и на разной высоте. Четвертая стоит прислоненная к стене. Все представляют собой портреты президента Асада. На письменном столе календарь, на нем тоже лицо Асада.
Мохаммед Нассер предлагает нам немного крепкого арабского кофе и коротко интересуется, почему у меня в паспорте нет сирийского въездного штампа.
«То есть, вы проникли в Сирию незаконно? У кого остановились, у курдов?»
Заключенного пинают в живот
Опять лестница вниз, под землю. Коменданту из «Мухабарат», которого мы уже знаем и который всем здесь распоряжается, лет сорок пять. Он низкого роста, на нем военный китель, он щурит глаза. В его офисе мы должны оставить все наши вещи, включая шнурки и пояс — во избежание самоубийства. Комендант показывает небольшую икону с изображением Иисуса и молитвой на новоарамейском, на котором говорят сирийские ассирийцы. Здесь много христиан, говорит он, но, в конечном счете, мы все арабы. Прежде чем посадить нас в тюрьму, он читает молитву.
«Вам придется пробыть здесь несколько часов, пока мы не свяжемся с вашим посольством. Пять, максимум десять часов. Или до утра. Добро пожаловать в Сирию».
Сабри уводят и запирают в камеру, где уже сидят 26 человек. Меня же ведут в другой коридор и помещают в камеру одного. Размер комнаты — 2,5 на 2,5 м. Меня изолировали от всех остальных заключенных. Освещения нет, но свет попадает в камеру через окошко в двери и вентиляционное отверстие под потолком. Очень жарко, душно, воняет.
Через десять минут в коридор заходят двое молодых охранников. Один идет, не останавливаясь, другой, Хуссейн, с улыбкой отпирает дверь моей камеры, чтобы поболтать.
«Привет! Ты откуда? А, Швеция! Как тебя зовут?»
Совершенно неожиданно он наносит удар в стиле карате прямо перед собой и попадает в живот заключенному, которого ведет второй охранник. Затем Хуссейн два раза бьет его в лицо, хватается за трубу под потолком, повисает на ней и завершает избиение сильным пинком в грудь. Каждый удар сопровождается глухим стоном узника. Хуссейн снова поворачивается ко мне, улыбаясь.
«Все в порядке? Тебе что-нибудь нужно, может, воды?»
Пытки в тюрьме
Меня оставляют наедине с моими мыслями. Всего пара минут здесь — и уже пытки, показанные специально, чтобы меня напугать. Это, черт побери, плохо. Но насколько плохо? Никогда прежде сирийский режим не хватал иностранных журналистов на курдской территории и не увозил их оттуда, ни разу за всю войну. Я первый, так что ситуация совершенно непредсказуема. Мне не с чем сравнивать, режиму тоже. Возможно, это означает, что нас быстро отпустят?
Скоро глаза привыкают к темноте, и я могу различить детали. Все стены изрисованы и исцарапаны. Хашим Абу Нур (Hashim Abu Nour) выбил свое имя в цементе. И еще кто-то в 2010 году. Повсюду стоит запах крови. С трубы под потолком свисают остатки липкой ленты, похоже, что кого-то привязали и подвергли очень жесткому допросу.
И стены и пол — из голого грязного цемента. Валяются несколько одеял, которые я складываю в виде матраса и встаю на него, чтобы заглянуть в окошко под потолком. Моего носа достигает совершенно другой запах, и я никогда его не забуду. Смесь сырости, грязи и табака. Я могу заглянуть прямо в комнату охраны, куда привели для допроса нескольких заключенных. Первый — взрослый мужчина с бородой и длинными кудрявыми волосами. На его глазах бурая повязка, его заставляют встать на колени. Выглядит измученным.
Плакат с «Хезболлой»
Следующее утро начинается с того, что охранник организовывает мне первый визит в уборную. Меня выпускают, я миную помещение, которое вчера видел через вентиляцию. Повсюду изображения президента и его отца. В соседней комнате охранники спят на двухъярусных кроватях. Успеваю заметить портрет лидера ливанской «Хезболлы» Хассана Насралла (Hassan Nasrallah).
В тюрьме всего один туалет, он находится в углу одного из кабинетов. Унитаз без сидения, без смыва, весь покрыт испражнениями. Туалетной бумаги нет. На полу — бадья холодной воды.
На меня всерьез накатывают тоска, одиночество и растущая тревога. Изо всех сил стараюсь сосредоточиться на чем-нибудь другом, возвращаюсь мыслями к семье, западному побережью, Упсале, друзьям, музыке, женщинам, которых любил. Возвращаюсь в камеру, придавливаю таракана и наблюдаю за его медленной борьбой за жизнь против роя муравьев.
Какие фильмы и книги с хорошими советами заключенным я мог бы сходу назвать? Вспоминаю «Мотылек» со Стивом Маккуином (Steve McQueen), начинаю расхаживать взад и вперед. «438 дней» Мартина Шибби (Martin Schibbye) и Юхана Перссона (Johan Persson) о хороших и кошмарных днях в Эфиопии. Кажется, Ян Гийу (Jan Guillou) однажды посоветовал следить за гигиеной и сохранять достоинство, тренироваться и мастурбировать? Я внимаю только первому совету, зову охранника. Получить мыло, зубную щетку и пасту здесь невозможно, но в туалете я ополаскиваю лицо, подмышки и пах, пока охранник барабанит в дверь.
Аккуратно сворачиваю одежду и кладу на матрас.
Им меня не сломать.
