Известный российский политолог, доктор исторических наук и старший научный сотрудник Brookings Institution Лилия Шевцова всегда жестко критиковала имперскую политику Кремля и ратовала за либеральные ценности. Также она неоднократно открыто выступала в поддержку Украины. Почему президент Владимир Путин не может подготовить себе преемника, в чем заключается трагедия Peteo state — «бензинового государства», какие обходные пути ищет Кремль для избавления от санкций — об этом и не только Лилия Шевцова рассказала в эксклюзивном интервью «Обозревателю».
«Обозреватель»: Наблюдается ли какое-то сближение позиций Москвы с Вашингтоном и Брюсселем? По вашему мнению, каково будущее антироссийских санкций?
Лилия Шевцова: Давайте структурируем ситуацию. Западные санкции, а также контрсанкции Кремля против государств, которые ввели ограничительные меры против Москвы, стали болезненным ударом для экономики России. Особенно больно они бьют по трем сферам. Так, санкции ограничивают возможности кредитного финансирования России на международных рынках, что крайне тяжело для экономики страны, которая, в принципе, выживает за счет западного финансового «тестостерона». Кроме того, санкции практически свели на нет возможности использовать западные технологии в газовой и нефтяной промышленности. Наконец, западные санкции исключили возможности поставок новых технологических компонентов для военно-промышленного комплекса России. Словом, санкции наносят очень серьезный удар по стране.
По данным Международного валютного фонда, санкции вместе со снижением цены на нефть уже привели к падению российского ВВП в прошлом году на 1,5%. В результате санкций цены на российском потребительском рынке на мясную и растительную продукцию выросли на 15-25%. Этот рост особенно сильно ударил по потреблению среднего класса. Пострадали и интересы путинского окружения. Так, в США были заморожены активы близкого к Путину олигарха Юрия Ковальчука на 572 миллиона, а в Италии — заморожены активы братьев Роттенберг на 40 миллионов долларов.
Негативные стратегические последствия будут еще более болезненными. Ожидается, что при сохранении санкций и контрсанкций финансовые потери России в 2014-2017 годах составят 170 миллиардов долларов, а утечка капитала из страны вырастет до 280 миллиардов долларов. Понятно, что Кремль делает все возможное, чтобы не допустить продления санкций в июне этого года. Собственно, сегодня это важнейшая задача российской внешней политики. Она опирается на модель «двух пианино»: сдерживание Запада (как внутри России, так и на постсоветском пространстве) и одновременно возобновление диалога с ним. Это позволило бы России окончательно выйти из международной изоляции и, естественно, избавиться от санкций.
На международном поле российская власть делает все, чтобы разъединить Запад, усилить свою лоббистскую колонну внутри Европы и укрепить позиции «троянских коней» внутри ЕС. И в значительной степени Москве это удается. Потому что целый ряд стран (Австрия, Италия, Словакия, Чехия) и влиятельные бизнес-сообщества, в том числе в самом мощном государстве ЕС Германии, начали активную кампанию по убеждению европейского политического истеблишмента в том, что Россия созрела для снятия санкций. Еще одно направление деятельности Кремля на «санкционном поле» — это поиск обходных путей, которые позволили бы даже при формальном сохранении санкций сотрудничать с западным бизнесом. Например, решение Берлина поддержать новый газопровод Nord Stream ІІ как раз и является одним из способов обойти общий санкционный пакет, который продолжает поддерживать Германия. Можно только предполагать, насколько мощные силы надавили на Меркель, чтобы заставить ее поддержать идею Nord Stream ІІ.
Как мы видим, ситуация с санкциями очень сложная. Тем более Барак Обама, по сути, дистанцировался от формирования политики в отношении России, передав свои возможности на аутсорсинг Берлину. Поэтому сейчас трудно предвидеть, какую позицию займет Запад в вопросе санкций в июне. Но создается впечатление, что та риторика, которую используют мировые лидеры (в том числе Обама и Меркель во время их недавней совместной пресс-конференции в Ганновере), свидетельствует о том, что Запад готов продлить основные санкции против России до конца 2016 года. Словом, пока больше шансов на то, что западные санкции сохранятся. И это станет сильнейшим ударом по российской экономике.
— Это может привести к долгоиграющему, «агонизирующему» кризису экономики России?
— Россия уже вступила в стадию серьезной экономической рецессии. И есть все признаки существования элементов кризиса, причем системного. Из него будет сложно выйти только за счет повышения цен на нефть и отказа от санкций и контрсанкций. Да и повышение цен — сомнительная перспектива, что показал недавний саммит производителей нефти, во время которого Саудовская Аравия абсолютно четко заявила о своем стремлении наращивать добычу. Это означает сохранение довольно низкой цены на нефть. Но, как я уже сказала, кризис, в который сползает Россия, вызван не только падением цен на нефть и не только западными санкциями. Речь идет о системном кризисе экономики «бензинового государства», благосостояние которого в первую очередь зависит от продажи энергоресурсов. 60% поступлений в российский бюджет зависит от продажи газа и нефти.
К тому же, речь идет о милитаризованной экономике. Сейчас расходы российского бюджета на силовые структуры достигают 32-33%. Более того, расходы на оборону приближаются к 20%, если ориентироваться на открытые источники. Хотя, скорее всего, эти расходы на самом деле куда больше. Для сравнения: на здравоохранение тратится около 3% ВВП, на «социалку» — 28%. Российская экономика не только архаическая, зацикленная на милитаристских нуждах, обслуживании интересов власти и ее репрессивного ресурса, но в принципе, не способная к модернизации. Словом, экономический кризис в любом случае — с санкциями или без — будет продолжаться. Этот кризис очень сложного типа — тягучего, болотного. Без изменения политической системы выйти из него невозможно. А это уже несет угрозу власти. Углубляющийся экономический кризис, естественно, ударяет по благосостоянию россиян. Это означает, что государство не способно ответить на растущие запросы и внутренние вызовы. Следовательно, тектонические сдвиги в настроениях россиян неизбежны.
— Действительно ли Барак Обама занял слишком «миролюбивую» позицию по отношению к агрессии Кремля на Украине и Сирии? Или если бы глава Белого дома действовал более жестко, это подтолкнуло бы Кремль к еще более радикальным действиям?
— Начнем с России, ибо Вашингтон сейчас действует «реактивно», то есть строит свою политику на реакции на события. В данном случае Обама скорее реагирует на «инициативы» Кремля, чем опережает их. Российская политика по отношению к Украине и Сирии укладывается в рамки вполне очевидной повестки дня. Это стремление Кремля навязать Белому дому свои правила игры в момент растерянности Запада, в момент, когда Вашингтон отказался от своего лидерства на мировой сцене, когда Обама пытается спрятать США в «раковину» и уклониться от прежних гегемонистских устремлений, а Евросоюз находится в кризисе. Кремль пытается использовать interregnum — момент исторической паузы — и заполнить возникший вакуум.
Теперь о политике Кремля по отношению к Киеву. Эта политика сейчас ориентирована на поиски модели, в рамках которой можно было бы и дальше удерживать Украину на российской орбите, но уже при помощи более мягких тактических инструментов, которые бы не провоцировали конфронтацию России с Западом. Необходимо помнить, что Украина в понимании Кремля остается системообразующим фактором для российской государственности. Это означает, что для Кремля Россия без Украины не может быть сверхдержавой; Россия окажется ущербным государством. Потеря Украины может спровоцировать дальнейший распад российской «галактики», которая и является опорой нынешней системы. Поэтому Москва продолжит пытаться удержать Киев в сфере своего влияния. Но Кремль ищет более гибкую формулу удержания Украины на своей орбите. Российская элита понимает, что силовой подход не удался. Стратегия удержания Украины через компромисс с Западом, который нашел свое отражение в Минских соглашениях, также оказалась провальной.
Видимо, сейчас Кремль будет использовать тактику выжидания, надеясь на то, что неудачи украинских реформ приведут к потере интереса Запада к Киеву и оставят Украину в сером поле, где всегда можно будет попытаться вновь осуществить свою «финляндизацию». Словом, попытаться вернуть «блудную дочь». Можно ожидать, что тактические инструменты Кремля по отношению к Украине будут более разнообразными. Хотя не стоит полагать, что Кремль полностью откажется от политики «принуждения к любви». Если же говорить о Сирии, то это была попытка Москвы заставить мир забыть об Украине и вырваться из изоляции, вернувшись за стол переговоров с Западом. Частично Кремлю это удалось. Но только частично. Потому что, как мы видим, война в Сирии продолжается, и Запад недоволен тем, как Россия соблюдает условия перемирия. Если подвести итог, Кремлю удается достигать тактических побед, используя «паралич» Запада, но стратегически я не вижу шансов на то, что Москве удастся убедить мир принять ее правила игры.
— Победа какого кандидата на выборах в США наиболее соответствует интересам Москвы, а какого — интересам Киева?
— Если говорить об интересах Киева, то это я вас должна спросить. Сидя в Москве, я не считаю возможным интерпретировать интересы Украины. По поводу того, какой кандидат будет больше соответствовать интересам Москвы, тут надо разделять устремления Кремля, с одной стороны, и устремления российских либералов и оппозиции, с другой. Я уже не первый год слежу за американской политикой. И скажу честно: я еще не видела столь драматической и столь непредсказуемой президентской кампании. Мы воочию видим, как работает или не работает американская демократия. Предыдущие американские выборы были предсказуемыми. Их контролировал американский истеблишмент. Относительно легко можно было предвидеть, кто возглавит Белый дом, и какой будет парадигма внешней политики нового президента.
Сейчас все по-другому. Американский электорат вышел на улицу, чтобы выразить недовольство истеблишментом страны. И кандидат Дональд Трамп, и кандидат Берни Сандерс — это проявления бунта американского электората. Сам народ США сделал эту президентскую гонку непредсказуемой. Что касается республиканского кандидата, то до сих пор не ясно, кого выдвинет партия: Дональда Трампа или Теда Круза (Тед Круз объявил в среду о выходе из предвыборной кампании — прим. ред.). Если Трамп не получит поддержки большинства во время первого раунда голосования на республиканской конвенции, тогда делегаты, скорее всего, отдадут предпочтение Крузу, который может внести новые акценты во внешнеполитическую платформу республиканцев.
Что касается демократов, Берни Сандерс, конечно, потрепал нервы лидирующему кандидату Хиллари Клинтон. Но все говорит о том, что демократическая конвенция выберет именно ее. У Клинтон больше шансов стать следующим президентом США. Но ее концепция внешней политики по отношению и к Украине, и к России, и к Европе сформируется, как всегда это бывало, где-то к весне 2017 года. Ждать еще достаточно долго, но уже ясно, что Клинтон представляет собой иной тренд внутри Демократической партии. Если Обама символизировал изоляционистский тренд, если он пытался увести США с мировой арены и решать проблемы за счет компромиссов, если ему были неинтересны Европа, Россия, Украина, да и наш регион в целом, то Хиллари является другим типом политического лидера. Она гораздо более жесткий политик. Она больше интересуется внешней политикой, имеет к ней вкус, понимает ее. Судя по ее высказываниям, Клинтон считает, что США не должны сходить с мировой сцены, что Вашингтон должен лидировать и предлагать свое видение кризисов и конфликтов, которые полыхают на мировой сцене. Например, в Ираке нужно было оставаться — говорит она. И в Сирии надо было стремиться к свержению режима Башара Асада. Как видим, это весьма инициативная политика, по сравнению с обамовской линией.
Можно предположить, что если Хиллари станет главой Белого дома в качестве первой женщины-президента США, то она будет больше внимания уделять внешней политике и нашему региону. Но и она не будет «президентом-экстремистом», и она будет работать в рамках нынешней американской формулы: баланс между сдерживанием России, Китая, других нелиберальных государств и диалог с ними. И, наконец, я подошла к ответу на ваш вопрос: Кремлю вряд ли будет комфортно с Клинтон. А что касается российской либеральной оппозиции, то для нее важно, чтобы американцы понимали реальные процессы, которые происходят в нашем регионе.
— Путин и Обама в рейтинге самых влиятельных людей по версии Time не попали даже в десятку. Действительно ли их влияние на мировые процессы обычно преувеличивают?
— Вы знаете, все эти рейтинги основываются на весьма специфических и экзотических критериях журналистов. Поэтому я бы не относилась к ним серьезно. Обама, несмотря на то, что он увел США с глобальной сцены, продолжает влиять на мир как лидер единственной ядерной сверхдержавы. Даже ничего не делая, Обама оказывает влияние на мировые процессы. Несмотря на то, что Путин возглавляет государство, экономика которого составляет всего 2 триллиона долларов и которое находится в упадке, благодаря своей способности и готовности сбрасывать «фигуры» с шахматной доски он тоже влияет на баланс сил, по крайней мере, в Европе. И Обама, и Путин явно остаются в пятерке лидеров, которые оказывают влияние на мировые политические процессы.
— Сейчас поговаривают, что Путин понемногу готовит себе преемника. Например, называются фамилии Алексея Дюмина и даже, к моему удивлению, Алексея Кудрина в связи с его возвращением во власть. Что вы думаете по этому поводу?
— Все дело в том, что Путин не может готовить для себя преемника по одной простой причине. Любая попытка подготовить себе преемника ведет к подрыву президентской вертикали. Следовательно, является самоубийством для главы Кремля. Попытка сделать преемника из кого угодно — Дюмина, Кудрина, Шойгу — приведет к тому, что элиты начнут оглядываться и «перетекать» от Путина к новой кандидатуре, ослабляя президентскую вертикаль, на которой держится российское государство. Путин — не наивный и не глупый человек. Он не собирается копать себе могилу преждевременно. Хотя в системе персоналистской власти нельзя исключать совершенно неожиданных «переломов» и смен лидеров в ходе переворотов. Но ясно одно: сам Путин уходить на политическое кладбище через подготовку преемника не собирается.
— Референдум о вхождении Южной Осетии в состав России может спровоцировать обострение ситуации в Грузии? И, на ваш взгляд, почему об этом снова заговорили?
— Идея о формальном вхождении Южной Осетии в состав Российской Федерации ничего не решает. Кстати, она проговаривается уже не первый раз. Это замусоленная карта. Учтем, что Южная Осетия и Абхазия фактически являются строкой в российском бюджете. И зачем нужно эскалировать ситуацию на Кавказе и осложнять поиск общего языка с Западом? А именно к этому, несмотря на все барраживания СУ-24 над американскими авианосцами, стремится Кремль. Конечно, Москва в любой момент может взять курс как на размораживание конфликтов и с Грузией, и с Молдавией, так и на стимулирование конфликта в Нагорном Карабахе. Но я полагаю, что сейчас в Кремле есть определенное понимание того, что в ситуации, когда не завершена война с Украиной, когда Россия все еще вовлечена в войну в Сирии, создавать целый фронт размороженных конфликтов по периметру России крайне опасно. Именно поэтому Москва сыграла определенную успокоительную роль в очередном витке конфликта между Баку и Ереваном в Нагорном Карабахе. Но приходится учитывать и другое: замороженные конфликты являются следствием распада Советского Союза и сохранения России в качестве страны с имперской идентификацией. Эти конфликты могут разморозиться в любой момент — и в силу собственной логики, и как результат влияния внешних сил, и в результате действий Кремля.
Кстати, думаю, что недавняя эскалация военных действий в Нагорном Карабахе была скорее следствием действий Турции и Ирана. Такого рода конфликты разрешатся только тогда, когда Россия найдет свою новую идентичность. На этот раз не имперскую, а гражданскую. Мы сейчас наблюдаем очень сложный и мучительный процесс исчерпания возможностей российского самодержавия, которое не может себя трансформировать, но которое уже не может существовать в прежнем режиме. Увы, приходится констатировать, что деградация этой уникальной системы может стать одним из основных вызовов XXI века и, к сожалению, она вызовет еще немало встрясок вокруг себя.
