Писатель Григорий Чхартишвили, известный под псевдонимом Борис Акунин, покинул Россию в 2014 году и с тех пор ни разу там не бывал. Он предпочитает называть себя не эмигрантом, а экспатом. Сейчас Чхартишвили работает над многотомной «Историей российского государства». В интервью Жанне Немцовой он рассказал, в чем сущность российского государства и как изменилось восприятие писателем происходящего на родине за последние два года.
Жанна Немцова: Григорий Шалвович, вы неоднократно повторяли, что покинули Россию потому, что страна оккупирована врагом. Кто враг?
Григорий Чхартишвили: Враг для меня тот, кто делает вещи, которые я считаю враждебными по отношению к моей стране. Я глубоко убежден в том, что нынешняя политическая власть ведет мою страну к гибели, к краху, поэтому я считаю ее своим врагом.
— Несколько лет назад в своей переписке с писателем Михаилом Шишкиным вы обсуждали особенности российского общества. Он тогда был настроен крайне пессимистично, а вы, напротив, говорили, что ничего фатально трагического в происходящем в России не видите. Сейчас ваша точка зрения изменилась?
— Да, получается, что я ошибся. В 2011 — 2013 годах я довольно активно участвовал в общественной деятельности. Мне казалось тогда, что у российского гражданского общества хватит сил, а у властей — мозгов, чтобы избежать этой самой фатальной конфронтации. Но в начале 2014 года все изменилось под воздействием украинских событий. Путин принял решение, которое обратного хода уже не имеет. В смысле положения России в мире — это курс на углубляющуюся изоляцию страны, на противопоставление ее остальному миру. В перспективе, как мы понимаем, железный занавес. А внутри страны — это курс на пожизненное правление, на невозможность ухода в отставку. Это принципиально иное государство.
— В 1980-е годы люди понимали, что многое, о чем говорят по ТВ, не соответствует действительности. А сейчас вдруг все начинают ему верить. Почему произошла такая трансформация в общественном сознании?
— Вы, Жанна, застали период перестройки, когда в мозгах стал происходить разброд, шатание, повеяло какими-то свежими ветрами. А я помню 1970-е годы, когда ничего подобного не было, были только диссиденты. Это люди примерно такого же склада, что сейчас стоят в Москве с одиночными плакатами, на которых проходящая мимо публика не обращает никакого внимания. Но без таких людей страна вообще не может. Пока они есть, существует какая-то надежда на изменения. Кто-то должен поддерживать градус мужества, достоинства, сопротивления.
Сейчас, конечно, у людей есть больше источников информации. Если ты хочешь чем-то интересоваться и получать иную точку зрения, у тебя есть такая возможность. Правда, большинству людей сейчас пока это не надо. Но дело даже не в этом. Проблема — в нынешнем политическом режиме в России. Если оставить в стороне моральный, идеологический, какой угодно аспект, проблема в том, что этот режим катастрофически неэффективен. Он неконкурентоспособен в нынешней мировой модели. Он проигрывает технологически и экономически. Мир развивается, Россия простаивает. Вот в чем беда. И закончится это, к сожалению, обнищанием всего населения, социальным взрывом. Мы уже проехали станцию, с которой можно было свернуть на другую ветку.
— Вы говорите, что Россия идет по неверному пути. Не является ли исторической закономерностью то, что Россия всегда отставала?
Но потом вступили в действие некие объективные законы, и произошло то же, что происходило много раз в российской истории и раньше. В этом есть какая-то конструкционная причина. Я сейчас работаю над историей России конца XVIIвека, но мне кажется, что вот этот самый механизм мне уже становится понятен.
Если завтра в стране произойдет, дай Бог, мирная революция, скинут Путина и придет какой-нибудь новый демократ и оставит все, как есть, то через некоторое время этот демократ запросто станет новым диктатором. Потому что государственная структура не дает других векторов движения, она затесана под вертикальность.
— То есть, если я вас правильно понимаю, проблема не в конкретной личности, а в системе. Тогда такой вопрос: реалистично ли поменять систему?
— Реалистично, конечно. Поразительно, но в нашей истории ни один реформатор не покушался на фундамент государства, заложенный еще в XVвеке объединителем Руси Иваном III. Он воспроизвел принципы построения ордынского государства, потому что на тот момент русские просто не знали более эффективно работающей системы, чем чингисхановское государство.
В первые века существования России эта конструкция неплохо работала. Она вообще ужасно упоропрочная. Но в XXIвеке условия существования мира меняются. Так называемая мягкая сила становится настолько важнее архаичной жесткой силы, что жить по-прежнему уже нельзя. А у нас по-прежнему страна управляется не по законам, а по указам великого хана, никакой закон не может быть выше воли великого хана. Для этого необходима сакральность правителя.
В то же время это система, в которой высшей ценностью является государство. В ней не государство обслуживает людей, а люди обслуживают государство. В ней нет понятия о личных правах, а есть понятие о личных привилегиях, которые определяются твоим положением в этой структуре и степенью верности к начальству.
Наконец, в этой системе большое значение имеет тайная полиция, как ее ни назови. Это такая дублирующая структура власти, потому что в системе, где нет разделения властей, это единственная возможность для правителя контролировать, что происходит по всей этой вертикали.
— И тем не менее личность Владимира Путина имеет значение в нынешней системе. Вы неоднократно повторяли публично, что не считаете Путина вором и преступником. Вы остались при своем мнении?
— Дело в том, что Владимир Владимирович эволюционирует. Когда я говорил, что я не считаю его вором, я исходил из того, что Владимиру Путину, в общем, деньги не нужны. Зачем «хомячить» какие-то там миллиарды, когда и так вся страна твоя? Но коррупция — это не только воровство. Коррупция — это разложение государственной системы самыми разными способами. Когда человек дает привилегии своим друзьям — это коррупция. Когда человек прикрывает тех, кому он симпатизирует, от ответственности за преступление — это коррупция. Когда человек имеет какой-то параллельный теневой бюджет в стране и распоряжается им по своему усмотрению — это тоже коррупция.
— Получается, что с XV века, когда были заложены основы российской государственности, государство не было модернизировано?
— Нет, оно модернизировалось неоднократно, но фундамент оставался прежним. И он диктовал конфигурацию остального здания. Как бы в нем менялись этажи, интерьеры, экстерьеры, это по-прежнему все та же ордынская конструкция, та же огромная страна, которая управляется из ханской юрты.
— Вы с 2014 года ни разу не были в России. Вы считаете себя эмигрантом?
— Вы знаете, эмигрант — это тот, кто успел запрыгнуть на последний пароход, уходящий в Константинополь, иначе его конница Буденного порубала бы шашками. Меня из России никто не выгонял, я могу в любой момент туда вернуться, мне там ничто не угрожает, поэтому я не эмигрант. Я экспат.
