Так сложилось исторически, что на территорию Украины прибывало много иммигрантов из разных стран, чаще всего европейских. Оно и неудивительно — богатый край с плодородными землями испокон веков привлекал переселенцев. Следует вспомнить и практику активного приглашения иностранцев на постоянное проживание, в частности манифесты императрицы России Екатерины ІІ 1762–1763 гг. о правах и льготах поселенцев (надеялись, что дисциплинированные чужестранцы улучшат хозяйственную жизнь, передадут свои знания и опыт, создадут новые ремесла и т.п.).
Вследствие миграционных волн и колонизационных движений на территорию Украины прибыли сотни тысяч переселенцев из разных стран — немцев, чехов, словаков, болгар, сербов, французов, швейцарцев, албанцев, голландцев… Процессы взаимного приспосабливания были не всегда простыми и однозначными, впрочем, факт остается фактом: на начало ХХ ст. на Украине возникла большая сеть крепких и жизнеспособных колоний, жители которых берегли свои социально-культурные традиции. Но именно ХХ ст. стало решающим для выживания большинства колонистов и их потомков.
В 1920–1930-х годы в Советской Украине насчитывалось почти 30 национальных районов: немецких, болгарских, греческих, еврейских, русских и т.п. Речь шла о создании в местах компактного проживания нацменьшинств национальных административно-территориальных единиц. В частности, в конце 1926 г. в УССР было семь немецких районов: Высокопольский, Гросс-Либентальский, Ландауский, Пришибский, Фридрих-Энгельсовский, Люксембургский, Молочанский. В них проживало свыше 120 тысяч немцев — в колониях, хуторах, селах. Вместе с тем, кроме районов, в конце 1920-х функционировало еще несколько сотен немецких сельских советов. Всего в 1926 г. на Украине (в основном в южных областях и на восточной Волыни, на самой границе со Второй Речью Посполитой) проживало 514 тыс. немцев-колонистов, из них более 90% — в селах.
Заметим, что немецкие колонии были довольно сплоченными, дружными и зажиточными. Это связано с тем, что многие колонисты принадлежали к религиозной общине меннонитов. Высокая религиозность немцев и незначительного числа голландцев (протестантское движение анабаптистов зародилось в первой половине XVI ст. в Голландии, его возглавил Менно Симонс; большинство меннонитов постепенно переехали в Германию) заметно сказалась на их уровне и образе жизни, способствовала распространению принципов взаимопомощи и коллективной работы. Кроме того, заметную роль в жизни меннонитов играли разные благотворительные программы: помощь людям преклонного возраста и сиротам, медицинское обслуживание, устройство приютов, домов для глухонемых и т.п.
Так же коллективно, всем миром поселенцы боролись с бедностью. Малоземельным крестьянам предоставляли арендованные или резервные угодья, помогали финансово. В результате зажиточные общины меннонитов почти не знали классового расслоения и, соответственно, никаких острых социально-экономических конфликтов — «классовой борьбы» в меннонитских колониях не было. Но в чем-чем, а в разжигании классовой ненависти советская власть не имела себе равных. Безусловно, сплоченных и дружных немецких крестьян было практически нереально убедить отдать свое имущество в колхозы добровольно. Все пропагандистские кампании давали почти нулевой эффект. Но в условиях сплошной коллективизации колонисты были обречены.
Компартия активно применяла механизмы «раскулачивания», поиска и ликвидации «врагов», особенно стойких ожидал Голодомор 1932–1933 гг. Можно сказать, что так своеобразно советская власть решила национальный вопрос — казнь голодом уравняла представителей абсолютно всех национальностей, проживавших на украинской земле и не пожелавших отдать все нажитое большевистским погромщикам. Впрочем, отметим, что немецкие колонисты, в отличие от украинского населения, все же находились в несколько лучшей ситуации, потому что получали немалую зарубежную финансовую помощь от различных международных организаций, с которыми активно сотрудничали: Немецкой меннонитской помощи (НМП), Голландской генеральной комиссии (ГГК), Канадского меннонитского совета по колонизации (КМСК), Американской меннонитской помощи (АМП) и т.п.
Так, в течение 1933 г. только из Германии прислали в Одесскую область — 132 тысячи карбованцев, Днепропетровскую — 203 тысячи, Киевскую — 90 тысяч, Донецкую — 60 тысяч. Безусловно, такая финансовая помощь могла спасти жизнь крестьян во время Голодомора 1932–1933 гг., поэтому изъятие полученных из-за границы средств, согласно распоряжению Лазаря Кагановича, стало массовым, превратилось в карательную акцию советской власти. Органы госбезопасности тщательно отслеживали все случаи финансовых переводов через контролируемые ими советские банковские учреждения.
Ситуацию с такими переводами красноречиво характеризует перехваченное ГПУ письмо Е.Ферер — жительницы немецкой колонии Альтенау (Одесская область), которое она пыталась передать жене немецкого консула на Украине: «Мы бедные немцы, остро нуждающиеся люди, не имеем права принять материальную поддержку из-за рубежа. Тот, кто что-нибудь получит и не вернет назад, подлежит штрафу или аресту. Нам не разрешают перевести ни одного пфеннига. Красная сволочь забирает это себе». При этом в советском государстве не было не только тайны переписки, но и тайны банковских вкладов и переводов.
В течение голодного 1933 г. Международная организация помощи революционерам (МОПР) создала 995 ударных бригад с участием почти 70 тысяч активистов. Как следствие, шефам-мопровцам, кроме изъятого зерна, удалось собрать у крестьян еще и 155 тысяч карбованцев «добровольных» пожертвований в свой фонд поддержки. ГПУ немедленно арестовывало тех, кто отказывался переводить государству полученные из-за рубежа деньги. Ведь еще в марте 1931 г. Вселовод Балицкий (деятель ВЧК-ОГПУ-НКВД, комиссар государственной безопасности 1 ранга, прим. ред.) подчеркивал, что «немецкие, польские и чешские колонии являются постоянным объектом для шпионажа и вредительства».
Его позицию активно поддерживало местное партийно-хозяйственное руководство. Так, донецкий партсекретарь (в регионе было несколько больших колоний) в конце 1920-х — начале 1930-хгодов неоднократно призывал ГПУ обратить особое внимание на слежку за людьми иностранного происхождения. Соответственно, и показатели раскулачивания среди нацменьшинств были намного выше средних. Например, в селе Гришино (на Донетчине) 40% крестьян-немцев были объявлены «врагами» и раскулачены, их имущество забрали в колхозы.
«Лживые» рассказы о голоде, переписка с иностранными фондами и гражданами, распространение «клеветы» на советскую действительность, а также получение средств от иностранных организаций (по заключению предвзятого следствия, эти деньги должны были пойти исключительно на «контрреволюционную деятельность») усиливали репрессии. В украинском селе максимально обострилась ситуация во время искусственного голодомора. Зарубежные организации знали о реальном состоянии дел на Украине, поэтому финансовая помощь из-за рубежа стала чрезвычайно активной, увеличиваясь из года в год. Однако она почти не доходила до адресатов.
Например, в Одесской области в одном из немецких районов такой помощью было охвачено до 60% всего населения, но все средства немедленно конфисковывали. Это послужило причиной огромной смертности среди поселенцев. В отчаянии некоторые из них решались на решительные шаги. Например, немец-поселенец Иоганн Завадский обратился с открытым письмом, протестуя против лжи в советской прессе о якобы отсутствии голода: «В нашем селе раньше было 103 семьи, а сейчас осталось только 18: остальные вымерли, причем резали и поедали детей».
Советская власть была заинтересована в сокрытии правды вокруг событий в украинском селе в начале 1930-х годов. В 1933 г. Было сфабриковано дело крупной немецкой «шпионской организации». Ее «подразделения» были ликвидированы во всех крупных населенных пунктах. В том же году «раскрыли» Польскую военную организацию. Польские национальные районы ликвидировали. Советская власть обвинила их в том, что они выступали «потенциальными антисоветскими базами для польских операций». В 1934 г. были разоблачены «фашистские ячейки» на Донбассе. Немцев-поселенцев обвинили в проведении «контрреволюционной агитации, направленной на уничтожение колхозной системы и подрыв органов советской власти».
Всех, кто осмеливался скрывать полученные из-за рубежа деньги или отказывался «добровольно» отдавать их государству, репрессировали. Например, подвергли заключению Маргариту Курц, которая была своеобразным банковским учреждением в одном лице: получала финансовую помощь из Германии и распределяла ее среди жителей колонии. У нее изъяли 1 тысячу 670 долларов и советские деньги. В целом только в мае 1934 г. в немецких колониях арестовали 85 человек и составили список на арест еще более 60 человек. В последующие годы любые несанкционированные связи с зарубежными организациями, в частности переписка или получение религиозной литературы, немедленно трактовали как участие в контрреволюционных организациях.
В 1935 г. окончательно были запрещены контакты советских немцев с внешним миром. Глава НКВД УССР Балицкий оставался последовательным и непоколебимым. В частности, в январе 1936 г. он подчеркнул, что «немецкие и польские фашисты» стараются создать свои опорные пункты на Правобережной Украине и Донбассе. Как следствие, «раскрыты» и ликвидированы «фашистские группы»: «Узел» — в Артемовском, Горловском, Константиновском, Краматорском, Постышевском и Марьинском районах Донецкой области, а также в Днепропетровской области, на Кавказе и в Сибири — арестованы десятки людей, восемь лидеров осуждены на смертную казнь; «Авторитет» — в Константиновке, Славянске, Киевской области и на Закавказье — арестовано до 40 человек, семеро казнены; «Люксембуржцы» — в Красном Луче — арестовано более 100 человек; «Кольцо» — на оборонных предприятиях и в колхозах Артемовского, Славянского, Краматорского и Константиновского районов — арестовано более 80 человек и т.д.
Связи с родственниками за рубежом или с религиозными организациями и фондами в этих делах были весомым аргументом предвзятого следствия. Так в СССР понятие «враг» приобрело ярко выраженное не только классовое, но и национальное содержание. Можно сказать, что большевикам удалось осуществить еще одну революцию, мир узнал о принципиально новом виде доказательства «преступления» — принадлежности к определенной национальности! Сенсационное открытие, без преувеличения, вызвало революционные изменения в советской юриспруденции, чрезвычайно упростив доказательную базу обвинения и позволив стахановскими темпами перевыполнять планы репрессий. ГУЛАГ бесперебойно пополнялся новой рабской силой.
Постепенно в группе риска оказались абсолютно все национальности, кроме русских. Это не означало, что русское население автоматически получило индульгенцию, «броню» от репрессий, но для представителя любой другой национальности отныне всегда было априори на одно обвинение больше — так сказать, запасной, но убийственный «аргумент». Бесспорно, враг, потому что принадлежит к «вражеской» нации. Любовь к своей Родине, истории, языку и т.п. отныне нужно было максимально маскировать. Ведь этим человек добавлял себе еще одно «преступление» — национализм. Национализмом (придавая этому термину максимально негативное, уголовно-преступное звучание) отныне клеймили любовь к своей земле любого народа, кроме русского. Любовь и гордость за Россию поощрялись и назывались патриотизмом. Преувеличение? Рассмотрим факты.
25 июля 1937 г. НКВД отдал приказ в сжатые сроки раскрыть и ликвидировать организации «немецких фашистов». 11 августа вышел приказ аналогичного содержания о польских «шпионских группах» с требованием арестовать всех, кто посещает польское консульство. Уже на 1 ноября 1937 г. арестованы почти 20 тысяч поляков, из них 4 тысячи 885 — осуждены к расстрелу. Всего за 1937–1938 гг. репрессированы более 50 тысяч поляков и более 25 тысяч немцев. Например, в феврале 1937 г. один из немецких колхозов недалеко от Харцызска на Донетчине полностью стал безлюдным — всех немцев объявили «врагами». В ноябре 1937 г. в Киеве были выселены из своих домов и депортированы пять тысяч немецких семей. Кроме того, проявили инициативу и вместе с немцами и поляками арестовали всех китайцев, живших в городе.
Австрийский ученый Вайсберг-Цыбульский, арестованный НКВД осенью 1937 г., вспоминал: «В сентябре распространился слух, что арестовывают латвийцев, а потом армян. Мы не могли понять, что это означает. Мы не предполагали, что ГПУ, рассматривая политические убеждения человека, как повод к репрессиям будет использовать такой несущественный критерий, как его национальную принадлежность. Но мы вынуждены констатировать, что в один день все новоприбывшие в тюрьму принадлежали к латвийской национальности. В другой день — к армянской».
Впрочем, жители СССР быстро привыкли и к этническим чисткам. Заметим, что таким образом построенная модель межнациональных отношений — с наличием господствующей нации и «меньших братьев» — оказалась довольно жизнестойкой, надолго пережив и Сталина, и Берию, пустила чрезвычайно глубокие корни в головы некоторой части населения. Например, на судебном процессе Василия Стуса один из свидетелей обвинения вполне серьезно утверждал, что поэт является врагом народа, потому что говорит на украинском языке. Свидетель был искренне убежден, что это преступление, за которое нужно наказывать. Так же, как и одной из первых жертв войны на Востоке стал Дмитрий Чернявский — студент, который в Донецке вышел на мирную акцию в поддержку Украины. Стоял под флагом своего государства. Из толпы, которая искренне считала это преступлением и требовала от присутствующих встать на колени и немедленно извиниться (извиниться за то, что ты любишь свою Родину, — сталинские палачи могли бы гордиться: воспитали себе надежную смену!), выбежал убийца и нанес парню смертельный удар ножом.
Советские руководители на периферии, не слишком обремененные интеллектуальным потенциалом и поэтому не большие мастера официальной советской пропагандистской демагогии, откровенно озвучивали новый курс. В частности, секретарь партийной организации Красноярска Соболев подчеркнул, что «игру» с интернационализмом нужно заканчивать. Все представители национальных меньшинств, по мнению этого чиновника, должны быть «схвачены, поставлены на колени и уничтожены, как бешеные собаки». Причем чрезвычайно важно то, что при проведении так называемых национальных операций политические убеждения задержанных не играли принципиальной роли.
Почти всех членов польской секции Коммунистического интернационала расстреляли, польская коммунистическая партия в августе 1938 г. под ударами репрессий, уничтоживших почти всех ее членов, вынуждена была самораспуститься и т.п. Николай Ежов подчеркивал: «С этой публикой не нужно церемониться… Надо лишь привести доказательства, что латвийцы, поляки и прочие, находящиеся в ВКП, являются шпионами и диверсантами». Так в СССР представителей десятков национальностей — немцев, латвийцев, эстонцев, китайцев, корейцев, греков, армян, болгар и др. — почти официально превратили в людей «низшего» сорта, с которыми не следует церемониться.
Заметим, что по окончании Второй мировой войны (а точнее, даже не ожидая ее окончания) Иосиф Сталин значительно расширил круг «вражеских» национальностей, подлежащих депортации и репрессиям. Были депортированы крымские татары, чеченцы, ингуши, балкарцы, карачаевцы, калмыки, турки-месхетинцы и др. «Дружба народов», их «братские» отношения существовали только в творчестве мастеров — поэтов-писателей и в передовицах советских газет. Реально же объятия «старшего брата» несли смерть и унижение.
Таким образом, риторический вопрос: как Москва отнеслась к национальным меньшинствам, проживавшим на территории СССР? Как заботливая мать? Как Родина? Родина, которая сознательно создала такую ситуацию, что ее граждане должны были убивать и съедать собственных детей?! Фактически советская власть вела необъявленную, но очень кровавую войну.
Раскулачивание и репрессии, искусственный голодомор, не оставлявший шансов на выживание, сфабрикованное следствие, депортация и быстрые расстрелы (часто единственным основанием для которых служило получение письма или посылки с религиозной литературой от родственников из-за рубежа) забрали жизни многих десятков тысяч колонистов…
