Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
За те два года, что прошли после присоединения Россией Крыма, выражение «российская гибридная война» прочно обосновалось в политическом, медийном и научном лексиконе Запада. Это такое всеобъемлющее описание враждебных действий России. Но его использование сводится к ненужному нагнетанию страха и просто зеркально отражает ту паранойю, которую часто приписывают России.
За те два года, что прошли после присоединения Россией Крыма, выражение «российская гибридная война» прочно обосновалось в политическом, медийном и научном лексиконе Запада. Это такое всеобъемлющее описание враждебных действий России, а также идеальное зеркальное отображение кремлевской паранойи по поводу Запада.
Атлантический совет недавно опубликовал статью сотрудницы аналитического центра «Трансатлантическая инициатива» (Transatlantic Initiative) Рут Форсайт (Ruth Forsyth) о действиях России по дестабилизации Германии. Там говорится о подозрениях по поводу российской кибератаки на немецкий Бундестаг в 2015 году, о заметной активизации русскоязычной общины в Германии и об усилении разведывательной деятельности Москвы.
«В совокупности российские действия против Германии являются еще одним примером гибридной войны, мишенью для которой стала легитимность европейского правительства», — написала Форсайт.
Это типичный пример неверного использования термина «гибридная война», который впервые появился в 2006 году как характеристика тактики «Хезболлы» в войне Ливана против Израиля, где были объединены методы обычной войны, террор и партизанские действия. Применительно к России этот термин был использован в 2013 году в речи начальника российского Генерального штаба генерала Валерия Герасимова о меняющемся характере войн. По словам генерала, сейчас такие войны ведутся в средствах массовой информации, а также экономическими и дипломатическими средствами.
Идеи Герасимова вряд ли являются откровением. Военные стратеги от Карла фон Клаузевица до Мао Цзэдуна подчеркивали полезность невоенных усилий в ходе конфликта. Но многие подумали, что эта доктрина как нельзя лучше соответствует чертовски изобретательным и многовекторным действиям России по расколу Украины, и на свет появился мем «гибридная война».
Ученые попытались прояснить ситуацию. В статье, опубликованной в этом году в журнале International Affairs, докторант Дартмутского колледжа Александр Ланожка (Alexander Lanoszka) назвал гибридную войну стратегией, «в которой целенаправленно и комплексно применяются различные инструменты государственной мощи для достижения внешнеполитических целей в свете представлений о целях и возможностях противника». К таким целям относятся"подрыв территориальной целостности объекта воздействия, ослабление его внутриполитической сплоченности и экономики«. А инструментами этой стратегии являются шпионаж, пропаганда, агитация, использование «пятых колонн» и криминальных элементов, а также ограниченное применение неядерной военной силы, зачастую с опровержениями такого применения. Но без значительного военного потенциала, обеспечивающего «эскалационные преимущества», стратегия гибридной войны является неполной. Объект воздействия должен знать, что нанести ответный удар ему будет крайне сложно.
Кто-то считает это определение слишком общим, а потому бесполезным. «Идея о том, что Россия ведет „гибридную войну“ против Запада ничего не говорит нам о российских целях и намерениях, — написали недавно в своей записке для канцелярии финского премьер-министра Беттина Ренц (Bettina Renz) и Ханна Смит (Hanna Smith). — Эта идея ошибочно подразумевает, что российская внешняя политика приводится в действие какой-то универсальной „большой стратегией“. Но цели и намерения России, а также возможные пути их реализации различаются на глобальном уровне, внутри постсоветского пространства и в отношении Европейского Союза».
Другие высмеивают концепцию гибридной войны, называя ее «гиперкоррекцией Запада за то недостаточное внимание, которое он прежде уделял России, что привело к неверной попытке объединить все действия Москвы одним определением».
Не думаю, что такое объединение действий Кремля, или даже описание их как стратегии непременно ошибочно. Путин и его окружение в составе бывших и действующих профессионалов из органов безопасности определенно вырабатывают стратегию, а Кремль непременно координирует действия пропаганды, разведки, армии и военизированных формирований. Это отнюдь не изолированные усилия. Но использование такого термина на Западе сводится к ненужному нагнетанию страха и просто зеркально отражает ту паранойю, которую часто приписывают России.
Но есть и другие причины, по которым мем «российская гибридная война» является ошибочным. Во-первых, Кремль расценивает собственные действия как оборонительные. Различные официальные лица в России, начиная с командующего Западным военным округом генерала Анатолия Сидорова и кончая главой Следственного комитета России (российский эквивалент ФБР) Александром Бастрыкиным, утверждают, что это Запад ведет гибридную войну против их страны. По мнению путинского аппарата безопасности, эта война велась еще до распада Советского Союза: подрывные действия в экономике, вредная пропаганда, финансирование повстанческих движений и волнений, интенсивный шпионаж, кибератаки с применением якобы скрытых возможностей западной компьютерной техники и постепенное военное окружение.
По сути дела, люди Путина верят в концепцию гибридной войны гораздо дольше, чем западные аналитики, которые в настоящее время ведут дебаты на эту тему. С 2012 года, когда начался третий президентский срок Путина, они открыто обосновывают усиление мер внутреннего подавления необходимостью защищаться и наносить ответные удары.
Создание любых ярлыков и штампов применительно к этой «войне» опасно, отмечает Сэмюэл Чарап (Samuel Charap) из Института стратегических исследований (Institute for Strategic Studies). Такого рода мышление заставило Кремль сделать вывод о том, что украинская революция 2013-2014 годов была актом войны Запада против России.
Даже если кремлевские пропагандисты считают, что они находятся в состоянии войны, снимая фильм и репортаж об «изнасилованной» русской девочке в Берлине, это на самом деле не война, хотя она может спровоцировать некоторых обманутых русскоязычных жителей Берлина на протестные действия. Это просто плохо, это недобросовестная журналистика, которой лучше всего противопоставлять правдивые репортажи, а не контрпропаганду, что в данном случае сделала немецкая пресса.
Кибератаки против государственных учреждений и компаний это тоже не война, даже когда такие действия осуществляются при покровительстве государства. Кибератаки никого не убивают, хотя и могут доставить большие неприятности. И они не требуют ответных военных действий — нужны лишь более эффективные меры компьютерной безопасности.
Даже шпионаж не является войной, так как иначе утечка информации о прослушивании американцами мобильного телефона немецкого канцлера Ангелы Меркель привела бы к ложному выводу о том, что США ведут войну с Германией.
Сильных институтов, свободной прессы, технологических знаний и добросовестного государственного управления, которым довольны граждане, вполне достаточно для того, чтобы одержать верх над всеми этими элементами так называемой гибридной войны. Эстонский президент Тоомас Хендрик Ильвес как-то сказал мне, что русскоязычное население его страны может игнорировать кремлевскую пропаганду против Эстонии, потому что оно довольно своим далеко не российским жизненным уровнем. Как отмечают многочисленные аналитики, случай с Украиной уникален, потому что она — очень легкая мишень. У нее нет ни институтов, ни компетенции, ни надлежащего государственного управления.
Отсутствие в Германии паранойи по поводу гибридной войны, что Форсайт критикует в своей статье, это признак здоровья, а не тупоумия. Западу будет лучше, когда он оставит осадный менталитет для Кремля.
Содержание статьи может не отражать точку зрения редакции, компании Bloomberg LP и ее собственников.
Идеи Герасимова вряд ли являются откровением. Военные стратеги от Карла фон Клаузевица до Мао Цзэдуна подчеркивали полезность невоенных усилий в ходе конфликта. Но многие подумали, что эта доктрина как нельзя лучше соответствует чертовски изобретательным и многовекторным действиям России по расколу Украины, и на свет появился мем «гибридная война».
Ученые попытались прояснить ситуацию. В статье, опубликованной в этом году в журнале International Affairs, докторант Дартмутского колледжа Александр Ланожка (Alexander Lanoszka) назвал гибридную войну стратегией, «в которой целенаправленно и комплексно применяются различные инструменты государственной мощи для достижения внешнеполитических целей в свете представлений о целях и возможностях противника». К таким целям относятся"подрыв территориальной целостности объекта воздействия, ослабление его внутриполитической сплоченности и экономики«. А инструментами этой стратегии являются шпионаж, пропаганда, агитация, использование «пятых колонн» и криминальных элементов, а также ограниченное применение неядерной военной силы, зачастую с опровержениями такого применения. Но без значительного военного потенциала, обеспечивающего «эскалационные преимущества», стратегия гибридной войны является неполной. Объект воздействия должен знать, что нанести ответный удар ему будет крайне сложно.
Кто-то считает это определение слишком общим, а потому бесполезным. «Идея о том, что Россия ведет „гибридную войну“ против Запада ничего не говорит нам о российских целях и намерениях, — написали недавно в своей записке для канцелярии финского премьер-министра Беттина Ренц (Bettina Renz) и Ханна Смит (Hanna Smith). — Эта идея ошибочно подразумевает, что российская внешняя политика приводится в действие какой-то универсальной „большой стратегией“. Но цели и намерения России, а также возможные пути их реализации различаются на глобальном уровне, внутри постсоветского пространства и в отношении Европейского Союза».
Другие высмеивают концепцию гибридной войны, называя ее «гиперкоррекцией Запада за то недостаточное внимание, которое он прежде уделял России, что привело к неверной попытке объединить все действия Москвы одним определением».
Не думаю, что такое объединение действий Кремля, или даже описание их как стратегии непременно ошибочно. Путин и его окружение в составе бывших и действующих профессионалов из органов безопасности определенно вырабатывают стратегию, а Кремль непременно координирует действия пропаганды, разведки, армии и военизированных формирований. Это отнюдь не изолированные усилия. Но использование такого термина на Западе сводится к ненужному нагнетанию страха и просто зеркально отражает ту паранойю, которую часто приписывают России.
Но есть и другие причины, по которым мем «российская гибридная война» является ошибочным. Во-первых, Кремль расценивает собственные действия как оборонительные. Различные официальные лица в России, начиная с командующего Западным военным округом генерала Анатолия Сидорова и кончая главой Следственного комитета России (российский эквивалент ФБР) Александром Бастрыкиным, утверждают, что это Запад ведет гибридную войну против их страны. По мнению путинского аппарата безопасности, эта война велась еще до распада Советского Союза: подрывные действия в экономике, вредная пропаганда, финансирование повстанческих движений и волнений, интенсивный шпионаж, кибератаки с применением якобы скрытых возможностей западной компьютерной техники и постепенное военное окружение.
По сути дела, люди Путина верят в концепцию гибридной войны гораздо дольше, чем западные аналитики, которые в настоящее время ведут дебаты на эту тему. С 2012 года, когда начался третий президентский срок Путина, они открыто обосновывают усиление мер внутреннего подавления необходимостью защищаться и наносить ответные удары.
Создание любых ярлыков и штампов применительно к этой «войне» опасно, отмечает Сэмюэл Чарап (Samuel Charap) из Института стратегических исследований (Institute for Strategic Studies). Такого рода мышление заставило Кремль сделать вывод о том, что украинская революция 2013-2014 годов была актом войны Запада против России.
Даже если кремлевские пропагандисты считают, что они находятся в состоянии войны, снимая фильм и репортаж об «изнасилованной» русской девочке в Берлине, это на самом деле не война, хотя она может спровоцировать некоторых обманутых русскоязычных жителей Берлина на протестные действия. Это просто плохо, это недобросовестная журналистика, которой лучше всего противопоставлять правдивые репортажи, а не контрпропаганду, что в данном случае сделала немецкая пресса.
Кибератаки против государственных учреждений и компаний это тоже не война, даже когда такие действия осуществляются при покровительстве государства. Кибератаки никого не убивают, хотя и могут доставить большие неприятности. И они не требуют ответных военных действий — нужны лишь более эффективные меры компьютерной безопасности.
Даже шпионаж не является войной, так как иначе утечка информации о прослушивании американцами мобильного телефона немецкого канцлера Ангелы Меркель привела бы к ложному выводу о том, что США ведут войну с Германией.
Сильных институтов, свободной прессы, технологических знаний и добросовестного государственного управления, которым довольны граждане, вполне достаточно для того, чтобы одержать верх над всеми этими элементами так называемой гибридной войны. Эстонский президент Тоомас Хендрик Ильвес как-то сказал мне, что русскоязычное население его страны может игнорировать кремлевскую пропаганду против Эстонии, потому что оно довольно своим далеко не российским жизненным уровнем. Как отмечают многочисленные аналитики, случай с Украиной уникален, потому что она — очень легкая мишень. У нее нет ни институтов, ни компетенции, ни надлежащего государственного управления.
Отсутствие в Германии паранойи по поводу гибридной войны, что Форсайт критикует в своей статье, это признак здоровья, а не тупоумия. Западу будет лучше, когда он оставит осадный менталитет для Кремля.
Содержание статьи может не отражать точку зрения редакции, компании Bloomberg LP и ее собственников.
