Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
В последнее время лидеры Соединенного Королевства и России часто используют имя Гитлера в своих политических аргументах. Для большинства людей, которые упоминают о фюрере, и для их слушателей лидер нацистов является некой абстрактной фигурой, воплощающей зло — кровожадный владыка. Его образ — это пустая оболочка, которую можно наполнить любым смыслом.
В 1990 году, когда писатель Майк Годвин (Mike Godwin) впервые сформулировал свое правило аналогий с нацизмом — «по мере разрастания дискуссии вероятность употребления сравнения с нацизмом или Гитлером стремится к единице» — он считал, что оно применимо только к дискуссиям в группах Usenet — эквивалентам современных горячих споров в разделе комментариев. Но в 2013 году Годвин отметил, что употребление сравнений с Гитлером выходит далеко за рамки онлайн-споров. В последнее время лидеры Соединенного Королевства и России часто используют имя фюрера в своих политических аргументах.
Хотя закон Годвина все еще действует, я не слишком уверен в правильности его вывода, согласно которому сторона, прибегнувшая к сравнению с Гитлером или нацизмом в негативном смысле, автоматически считается проигравшей. Яростная реакция на упоминание о Гитлере, прозвучавшее из уст бывшего мэра Лондона Бориса Джонсона (Boris Johnson) или председателя Конституционного суда РФ Валерия Зорькина, очевидно, доказывает, что сравнения с нацизмом может привести к поражению, однако полный отказ от всяких упоминаний о нацизме вряд ли можно назвать полезным. Теперь, когда конец Второй мировой войны уходит все дальше в прошлое, подобные сравнения могут стать удобной возможностью вспомнить, в чем Гитлер был уникальным, а в чем — нет.
На юридическом форуме в Санкт-Петербурге Зорькин высказался о применимости закона Годвина к тезисам президента Барака Обамы:
«Тот тезис об избранности, исключительности и особых глобальных правах американского государства и американского народа, который уже очень давно активно используется в США во внутриполитической лексике, в последние годы стал все настойчивее и откровеннее предъявляться во внешнеполитических документах и выступлениях американских официальных лиц. Такой тезис и такая настойчивость не могут не тревожить не только нас, юристов и правоведов. Любой непредвзятый образованный человек видит в этом высказывании Обамы почти дословное цитирование ведущих политиков и пропагандистов германского Третьего Рейха, включая Адольфа Гитлера. Ведь, по сути, Обама заявляет то же самое, что ранее говорили об исключительности немцев и Германии нацистские бонзы, развязывая мировую войну».
Стоит отметить, что Гитлер действительно настаивал на идее Sonderweg или «особого пути» Германии. Однако в своей работе, посвященной идее исключительности Германии Джордж Стейнмец (George Steinmetz) отметил: «В историографии любого государства присутствует тезис об исключительности. Лежащие в основе этих теорий структуры во многом схожи: собственная история отклоняется от стандартной модели, приводя страну к некому уникальному результату». В этом смысле вера американских политиков в то, что их страна особенная, сравнима с древнеиндийской концепцией исключительности и с современной российской вариацией этого тезиса. Однако германскую исключительность эпохи нацизма выделяет то, что она сопровождалась расцветом геноцидальной идеологии расизма. Концепции уникального пути и уникальной роли той или иной нации необязательно перерастают в преступления, по масштабам сравнимые с преступлениями нацистов. Зачастую они очень нравятся избирателям: мало кто из американских или российских политиков решится встать лицом к толпе и заявить: «Наша страна точно такая же, как и все остальные страны, в ней нет ничего особенного».
Джонсон, который поддерживает идею выхода Соединенного Королевства из Евросоюза, заявил, что Евросоюз — это попытка вернуть «золотую эпоху мира и процветания под властью римлян»: «Наполеон, Гитлер и многие другие пытались это сделать, и это всегда заканчивалось трагически».
Бывший мэр Лондона давно придерживается мнения, что своими корнями Евросоюз уходит в гитлеровскую Германию. В своей колонке 2002 года он объяснил это так: в 1942 году на конференции в Берлине высокопоставленные политики обсуждали идею Europaeische Wirtschaftgesellschaft — европейского экономического сообщества — которую позже подхватил Альберт Шпеер (Albert Speer), личный архитектор Гитлера и один из его министров. Идея заключалась в том, чтобы упразднить таможенные сборы и объединить европейскую экономику под руководством Германии. И Джонсон прав. Тем не менее, один из заклятых врагов Гитлера, Уинстон Черчилль, тоже призывал к созданию «Соединенных штатов Европы». Его речь 1946 года в Цюрихе стала продолжением давней традиции стремления к объединению континента, и одними из первых ее последователей были французский писатель Виктор Гюго и российский анархист Михаил Бакунин.
Черчилль говорил о добровольной конфедерации, главная цель которой — не допустить новой войны. Очевидно, что современный Евросоюз гораздо ближе к идее Черчилля, чем к идее Шпеера об объединении экономик на завоеванном Германией континенте.
Гитлер был националистом, и его министры рассматривали идею объединения Европы. Он ненавидел курение и писал весьма посредственные акварели. Все эти черты позволяют нам сравнить его с множеством людей — и, таким образом, глубоко их оскорбить, потому что Гитлер ко всему прочему еще и уничтожил миллионы людей. Однако повода обижаться на самом деле нет: спокойное обсуждение подобных сравнений приводит к пониманию их бессмысленности, поскольку они слишком общи, чтобы иметь какое-либо значение.
А такие обсуждения необходимы, потому что лишь немногие из ныне живущих людей до сих пор помнят ужасы нацизма. Для большинства людей, которые упоминают о Гитлере, и для их слушателей лидер нацистов является некой абстрактной фигурой, воплощающей зло — кровожадный владыка. Его образ — это пустая оболочка, которую можно наполнить любым смыслом. Для современных немцев, которые проделали огромную работу над своим прошлым, такое положение вещей недопустимо. Когда в этом году в Германии был переиздан труд Гитлера «Mein Kampf» — впервые с момента окончания Второй мировой войны, с 3,7 тысячи научных комментариев, объясняющих его характер, идеологию и действия — книга моментально стала бестселлером. Люди хотят больше узнать об истинных взглядах Гитлера и о его личной истории. Как только они узнают о нем больше, они, возможно, захотят проводить аналогии с современными политиками — но это должны быть информированные аналогии.
Годвин сформулировал свой закон, как он сам объяснил, чтобы было труднее превращать Холокост в банальное клише. Тем не менее, он никогда не утверждал, что какие-либо аналогии с нацизмом были неуместными или безвкусными. «Я не имею в виду, что сравнение всегда является необоснованным, — объяснил он в интервью изданию New York Magazine в 2013 году. — Я имею в виду, что, когда вы проводите такую аналогию, задумывайтесь над тем, что вы говорите, потому что она несет в себе огромную нагрузку, и, если вы собираетесь ссылаться на какой-то определенный исторический период, будьте готовы взять на себя эту нагрузку».
Это относится в первую очередь к таким людям, как Зорькин и Джонсон, которые упоминают Гитлера в своих политических заявлениях. Но это в той же мере относится и к тем, кто полностью отвергает возможность подобных аналогий. Нет ничего плохого в том, чтобы говорить о нацизме и Гитлере. Только обе стороны должны быть готовы к тому, чтобы вывести дискуссию за рамки пустых мемов.
Стоит отметить, что Гитлер действительно настаивал на идее Sonderweg или «особого пути» Германии. Однако в своей работе, посвященной идее исключительности Германии Джордж Стейнмец (George Steinmetz) отметил: «В историографии любого государства присутствует тезис об исключительности. Лежащие в основе этих теорий структуры во многом схожи: собственная история отклоняется от стандартной модели, приводя страну к некому уникальному результату». В этом смысле вера американских политиков в то, что их страна особенная, сравнима с древнеиндийской концепцией исключительности и с современной российской вариацией этого тезиса. Однако германскую исключительность эпохи нацизма выделяет то, что она сопровождалась расцветом геноцидальной идеологии расизма. Концепции уникального пути и уникальной роли той или иной нации необязательно перерастают в преступления, по масштабам сравнимые с преступлениями нацистов. Зачастую они очень нравятся избирателям: мало кто из американских или российских политиков решится встать лицом к толпе и заявить: «Наша страна точно такая же, как и все остальные страны, в ней нет ничего особенного».
Джонсон, который поддерживает идею выхода Соединенного Королевства из Евросоюза, заявил, что Евросоюз — это попытка вернуть «золотую эпоху мира и процветания под властью римлян»: «Наполеон, Гитлер и многие другие пытались это сделать, и это всегда заканчивалось трагически».
Бывший мэр Лондона давно придерживается мнения, что своими корнями Евросоюз уходит в гитлеровскую Германию. В своей колонке 2002 года он объяснил это так: в 1942 году на конференции в Берлине высокопоставленные политики обсуждали идею Europaeische Wirtschaftgesellschaft — европейского экономического сообщества — которую позже подхватил Альберт Шпеер (Albert Speer), личный архитектор Гитлера и один из его министров. Идея заключалась в том, чтобы упразднить таможенные сборы и объединить европейскую экономику под руководством Германии. И Джонсон прав. Тем не менее, один из заклятых врагов Гитлера, Уинстон Черчилль, тоже призывал к созданию «Соединенных штатов Европы». Его речь 1946 года в Цюрихе стала продолжением давней традиции стремления к объединению континента, и одними из первых ее последователей были французский писатель Виктор Гюго и российский анархист Михаил Бакунин.
Черчилль говорил о добровольной конфедерации, главная цель которой — не допустить новой войны. Очевидно, что современный Евросоюз гораздо ближе к идее Черчилля, чем к идее Шпеера об объединении экономик на завоеванном Германией континенте.
Гитлер был националистом, и его министры рассматривали идею объединения Европы. Он ненавидел курение и писал весьма посредственные акварели. Все эти черты позволяют нам сравнить его с множеством людей — и, таким образом, глубоко их оскорбить, потому что Гитлер ко всему прочему еще и уничтожил миллионы людей. Однако повода обижаться на самом деле нет: спокойное обсуждение подобных сравнений приводит к пониманию их бессмысленности, поскольку они слишком общи, чтобы иметь какое-либо значение.
А такие обсуждения необходимы, потому что лишь немногие из ныне живущих людей до сих пор помнят ужасы нацизма. Для большинства людей, которые упоминают о Гитлере, и для их слушателей лидер нацистов является некой абстрактной фигурой, воплощающей зло — кровожадный владыка. Его образ — это пустая оболочка, которую можно наполнить любым смыслом. Для современных немцев, которые проделали огромную работу над своим прошлым, такое положение вещей недопустимо. Когда в этом году в Германии был переиздан труд Гитлера «Mein Kampf» — впервые с момента окончания Второй мировой войны, с 3,7 тысячи научных комментариев, объясняющих его характер, идеологию и действия — книга моментально стала бестселлером. Люди хотят больше узнать об истинных взглядах Гитлера и о его личной истории. Как только они узнают о нем больше, они, возможно, захотят проводить аналогии с современными политиками — но это должны быть информированные аналогии.
Годвин сформулировал свой закон, как он сам объяснил, чтобы было труднее превращать Холокост в банальное клише. Тем не менее, он никогда не утверждал, что какие-либо аналогии с нацизмом были неуместными или безвкусными. «Я не имею в виду, что сравнение всегда является необоснованным, — объяснил он в интервью изданию New York Magazine в 2013 году. — Я имею в виду, что, когда вы проводите такую аналогию, задумывайтесь над тем, что вы говорите, потому что она несет в себе огромную нагрузку, и, если вы собираетесь ссылаться на какой-то определенный исторический период, будьте готовы взять на себя эту нагрузку».
Это относится в первую очередь к таким людям, как Зорькин и Джонсон, которые упоминают Гитлера в своих политических заявлениях. Но это в той же мере относится и к тем, кто полностью отвергает возможность подобных аналогий. Нет ничего плохого в том, чтобы говорить о нацизме и Гитлере. Только обе стороны должны быть готовы к тому, чтобы вывести дискуссию за рамки пустых мемов.
