По случаю выхода своей последней книги «Русская Франция» Николя Энен (Nicolas Hénin) рассказывает о том, как путинская Россия переступает через линии разлома во Франции и пользуется общественными разногласиями, чтобы навязать свою цивилизационную модель.
Atlantico: В Вашей последней книге «Русская Франция» (La France russe) вы описываете разнообразие инструментов влияния России во Франции и «мягкое принуждение» Москвы. В какой мере российская риторика пользуется поддержкой во Франции? Какие группы восприимчивы к ней?
Николя Энен: Здесь важно различать два момента. С одной стороны, это агрессивный феномен, то есть силовая политика влияния Кремля, которая нацелена конкретно на Францию.
С другой стороны есть чисто французское явление: одобрение либо российской политики, либо самого Владимира Путина со стороны ряда французов в политических, деловых и культурных кругах. Такие пророссийские настроения встают выше любых разногласий: сторонников и противников Путина можно встретить среди правых и левых, католиков и иудеев, военных и т.д.
Что касается левых, русофилия Компартии — исторический факт. На протяжение всего ХХ века одной из главных ее тем был мировой дисбаланс из-за действий США. Так, хотя советская Россия и не была идеальной, ее считали необходимым элементом равновесия мира. Сегодня подобной риторики придерживаются по большей части ультраправые, хотя близость с Москвой прослеживается среди депутатов-коммунистов и Жана-Люка Меланшона (Jean-Luc Mélenchon).
Сторонников России объединяет главная мысль о необходимости некой иной модели. Это в свою очередь получает отражение в дипломатии и СМИ: многие «альтернативные» информационные сайты опираются на российскую риторику.
«Путинофилы» во Франции по большей части плохо представляют себе, кем на самом деле является Владимир Путин. Тем не менее в политической науке представления — куда важнее фактов. Удивительно, насколько движение противников однополых браков la Manif pour tous было обработано Россией. Оно воспользовалось российским образом и моделью российской цивилизации, финансировалось и поддерживалось Россией, хотя сама Россия отличается достаточно свободными нравами, а по числу внебрачных детей и абортов она занимает одно из первых мест в Европе. То же самое касается и столь ненавистного активистам la Manif pour tous суррогатного материнства: в России оно разрешено. Как бы то ни было, это видимое противоречие мало что значит, потому что воображаемый образ Путина представляется как знамя дела, за которое они сражаются.
— «Мягкая сила», публичная дипломатия… Сегодня все страны (и даже авторитарные режимы), по всей видимости, осознали значимость стратегий влияния. В какой мере «наступление» России отличается от политики влияния других стран? В какой степени это создает «проблему»?
— Все страны пользуются «мягкой силой», стремятся улучшить свой имидж и добиться от других государств, прежде всего — влиятельных держав, поддержки их позиций. В этом заключается один из аспектов так называемой открытой дипломатии.
Это настоящая проблема в том плане, что Россия стремится посеять раздор в наших обществах во Франции и Европе, потому что под прицелом находится не просто Франция, а весь континент. Европейский Союз является одним из главных объектов России (санкции против нее принимались на уровне союза, а не стран-членов). Таким образом, Россия стремится подорвать это единство как на национальном уровне, так и в ЕС.
— Вы утверждаете, что российская риторика опирается на теории заговора, антиамериканский настрой, антисемитизм и антимусульманскую тематику. В какой мере кризис в нашей стране (ощущение деклассирования, экономический кризис, кризис самосознания, недоверие к госинститутам и политическому классу) способствует проникновению и успеху российской пропаганды?
— Россияне — великолепные дипломаты. Они упорно работают и получили образование высочайшего уровня, Кстати говоря, как и российские шпионы.
Российское посольство в Париже, без сомнения, прекрасно понимает французское общество.
Они осознают обуревающие его сомнения и ощущение уязвимости. Это позволяет им ослабить нас, пролить свет на наши слабости и подлить масла в огонь. Взгляните на ультраправые листовки о неизбежности гражданской войны, и вам станут ясны масштабы этих настроений. Многие из моих знакомых правых депутатов отмечают среди «Республиканцев» растущее притяжение к российской модели, хотя она может вести лишь в тупик.
Возьмем в пример название Вашей газеты. В момент создания Atlantico в 2011 году это перекликалось с масштабным планом французских правых. Сегодня подобное название было бы самоубийством, если вы хотите привлечь на свою сторону правых, потому что очень многие из них увлечены антиатлантистской российской моделью. Но опять-таки подчеркну, что путинизм — вовсе не удел одних лишь правых.
— Почему Франция восприимчивее других к кремлевской риторике? Раз «потребность в авторитетной власти» и кризис лидерства наблюдаются и в других европейских странах, почему тезисы Москвы получают у нас больший отклик, чем у соседей?
— В некотором роде Франция более восприимчива, однако Москва обрабатывает целый ряд европейских стран: Грецию с долговым кризисом, Великобританию с евроскептицизмом, Германию, где две радикальных партии (как «Левую» партию, так и ультраправую «Альтернативу для Германии») подталкивают в российскую сферу влияния. В голове не укладывается, что последний съезд «Левой» на прошлой неделе был посвящен миграционному кризису и сокращению потока беженцев. Небывалый случай, для ультралевого движения.
Франция особенно уязвима. Сегодня нас по большей части обрабатывают россияне, однако, как мне кажется, у Франции есть настоящая проблема подверженности иностранному влиянию самого разного рода. Надеюсь, моя книга поможет укрепить ее иммунитет.
