Эмманюэль Гайяр (Emmanuel Gaillard) — один из самых известных в мире французских адвокатов. Именно он «победил» Россию. 28 июля 2014 года он добился от Арбитражного суда Гааги приговора для российского государства о выплате 50 миллиардов долларов бывшим акционерам экспроприированной Москвой нефтекомпании ЮКОС. Это решение останется в анналах, несмотря на постановление нидерландского суда первой инстанции, который в апреле встал на сторону России.
Сотрудник бюро Shearman & Sterling и преподаватель права делится с Les Echos размышлениями о статье 24 законопроекта Сапен-2 об ограничениях возможностей для ареста имущества иностранных государств во Франции. Это может напрямую помочь России, чьей собственности во Франции грозят все еще дожидающиеся компенсации акционеры нефтекомпании.
Les Echos: Франция хочет по примеру Бельгии усилить меры защиты имущества иностранных государств на своей территории. Иначе говоря, ограничить возможности для его ареста не получившими своих денег кредиторами. Что вы об этом думаете?
Эмманюэль Гайяр: Требование о предварительном разрешении судьи для проведения ареста сделает его практически неосуществимым. При этом весь прогресс международного права заключается в движении от режима абсолютного иммунитета государств, который превалировал в начале ХХ века, к признанию за государствами ответственности по решению суда. В итоге была найдена точка равновесия, то есть отделение коммерческой деятельности государства от суверенной и дипломатической. Это правило было закреплено в конвенции ООН 2004 года. И Франция сыграла видную роль в этих подвижках.
— Правительство утверждает, что цель статьи 24 как раз-таки в том, чтобы привести ситуацию в соответствие с международным правом…
— Это не так, потому что в ооновской конвенции, например, не говорится о необходимости предварительного разрешения судьи на арест любого имущества. Статья 24 станет препятствием для ареста активов, которые иностранное государство сможет быстро переместить: самолеты, суда, деньги… Теперь кредитор должен будет предварительно доказать, что это имущество существует и не подпадает под иммунитет. Но он не может сделать этого без информации, которую можно получить при обычном аресте. Я не говорю, что судья никак не должен участвовать в этом процессе. Но тот должен вынести решение второй раз. Пусть нас и пытаются заставить поверить в обратное, Франция — вовсе не рай для исполнения приговоров против государств. Возможности для арестов в нашей стране и так уже очень ограничены.
— Именно на этот аргумент напирает Россия. В процессе оспаривания арестов Россия напирала на то, что исполнение приговоров по делу ЮКОСа во Франции приравнивается к экспроприации, за которую Париж может понести ответственность. Этот абсурдный аргумент типичен для Российской Федерации, которой нравится ставить все с ног на голову. Но РФ пошла еще дальше. В обращении к посольству Франции от 6 марта 2015 года Министерство иностранных дел России утверждает, что аресты во Франции противоречат духу и букве международного права, а также подчеркивает, что Москва примет ответные меры против Парижа, французских граждан и предприятий. В российском МИДе попросили посольство донести эти сведения до французских судов. Это называется угрозой. Это означает верховенство силы, а не права. Россия хочет заставить поверить, что это другие государства нарушают международное право.
— По кому бы сильнее всего ударили новые меры?
— По французским предприятиям, которые работают с иностранными государствами, например, в энергетике, сфере услуг и т.д. Год назад был начат целый ряд разбирательств. Чем больше мы усиливаем иммунитет государств, тем сильнее это обесценивает полученные предприятиями обязательства. Возможность добиться судебного решения (пусть даже предприятия лишь с большой неохотой приступают к арестам государственного имущества) служит гарантией. Правительство не может закрыть на это глаза.
— В законопроекте также говорится, что под арест могут попасть только так или иначе связанные с ответчиком торговые активы. Все зашло слишком далеко?
— Тут нужно быть очень внимательным. Оказавшиеся целью разбирательства государства зачастую передают принадлежащие им активы в руки, как утверждается, отдельного образования. Я понимаю необходимость защиты относящегося к суверенитету имущества, но в то же время не согласен с распространением этого на активы коммерческой деятельности.
— Практика арбитража, которой в частности пользуются предприятия против государств, подвергается резкой критике, в том числе в рамках трансатлантического партнерства. Что бы вы ответили ее противникам?
— Главное качество арбитража — его нейтралитет. Он был создан для международной торговли, для споров двух предприятий из разных стран, которые не хотят доверять дело их национальным судам. Кроме того, арбитраж подразумевает участие сторон в процессе: это касается, например, выбора судей. Это делает решение более приемлемым. По инвестиционным соглашениям в арбитраже сходятся предприятия и государства. Подписывающее подобное соглашение государство делает это для привлечения иностранных инвестиций. И обещает им защиту (от экспроприаций, дискриминаций и т.д.). Кроме того, это способ деполитизировать разбирательство. Предприятиям больше не нужно оказывать давление на дипломатов. Они идут в арбитражный суд. Дипломатия же тоже освобождается от своих ограничений и может сосредоточиться на актуальных задачах. С трансатлантическим партнерством возникает опасение, что международные компании могут пойти в наступление на право стран, например, на запрет курения в общественных местах. Это заблуждение. НКО раздувают требования корпораций, а приговоры редко отходят от нормы. Судьи далеко не всегда признают их правоту. Хотя некоторые моменты можно было бы подправить.
— Например, в том, что касается апелляций по арбитражным решениям?
— Не думаю. Это увеличило бы стоимость процесса. В то же время возможность встречного иска была бы полезной.
