Я буду идти ледоколом туда, куда мне нужно

— Сегодня я давала интервью немецкой газете и сказала, что к санкциям, которые накладываются на Россию в целом как на государство, было бы еще желательно добавить и персональные санкции. Болит только то, что у тебя болит. Поэтому я считаю, что для политиков с имперским замахом, у которых нет совести ни против чужого народа, ни против своего, надо добавить персональные санкции, чтобы они могли это почувствовать на своей собственной шкуре. Относительно того, как происходит война на Украине — то у нас были «диванные герои» Майдана, и у нас сейчас есть такие же «диванные герои» АТО, которые рассказывают, что надо идти, воевать за Украину до победы. Если так рассказываешь — иди, сделай. Каждый солдат должен идти воевать с желанием мира. Потому что, если солдат будет идти воевать с желанием убивать, то это будет убийца. Войны начинаются для того, чтобы их заканчивать. Едут ребята умирать за Украину для того, чтобы она победила. Поэтому давайте будем делать, но думать о том, что это все же нужно заканчивать, потому что это истощает наше государство. И, да, это болит не у каждого.

— Комбат батальона ОУН Коханивский, который не является диванным бойцом, настаивает только на военном решении конфликта и не верит в дипломатию.

— Я не верю в чистую дипломатию и не верю в чистый военный конфликт. Если есть военный конфликт, то он должен быть в сопровождении дипломатии, и решаться однозначно они должны вместе. Не нужно фанатично разжигать это, потому что, если мы скатимся в третью мировую, то Украина будет просто полем боя. Если разбираться с Донбассом так, как Россия умеет разбираться с Чечней, Абхазией, а сейчас с Дагестаном, то это просто залить Донбасс кровью. А я не хочу, чтобы Украина была такой, как Россия, и повторяла такую ошибку.

— Насколько эффективной будет полицейская миссия ОБСЕ на Донбассе, пока те, кто подливают бензин, будут на Донбассе?

— Я слышала, что уже двое сотрудников ОБСЕ попали в плен. Это миссия, которая наблюдает, но не защищает себя. Ее нужно защищать, и когда нет доброй воли, с одной стороны, защищать, то, к сожалению, происходит то, что происходит. Полицейская миссия будет нужна на какое-то время, потому что очень широкий разгул оружия, нелегального. Точно так же, как оно перевозится в Россию — они там тоже постоянно сажают в тюрьму тех самых ополченцев, которые воюют в «ЛНР», «ДНР», а потом идут в Россию оружием торговать свободно. Они привыкли, что они могут ходить там. Поэтому надо очень организованные группы той же самой полицейской миссии, которые будут определять, для чего оружие используется, быстро ловить преступников, быстро арестовывать, быстро зачищать территорию от оружия, мин, растяжек. Некоторое время там нужно работать и военным, и полицейским миссиям, пока там не смогут спокойно жить люди.

— Что вы увидели в зоне АТО? Что вас поразило — приятно и неприятно?

— Приятно то, что люди все-таки говорят «Украина единая» и «Слава Украине». Действительно, где бы ни ехала, где бы не встречала людей, по всей границе, — они благодарят за то, что остались не на оккупированной территории, и это, действительно, дорогого стоит. Из неприятного поразило, что есть патриоты, которые готовы всегда умереть, стоят на первой линии, они не устают, они вечные бойцы, они готовы умирать за Украину, а есть такие, что очень быстро устают, ноют, скулят, просятся на ротацию, потому что они устали. То есть люди разные, а воспитание нашей армии давно было потеряно, в патриотическом и более устойчивом смысле. Это было просто как место заработка, стабильной пенсии, соцпакета. Поэтому мы не имели долгое время целостной армии. Сейчас она возрождается благодаря тем ребятам, которые бы никогда не пошли служить в ту армию постсоветского периода, потому что она была прогнившая под командованием тех коррупционных генералов. А сейчас они видят смысл, что украинское войско — не постсоветская армия, а совсем другое, и оно достойно того, чтобы служить народу Украины.

— То есть, мужчины обращались к вам и говорили, как им трудно?

— Обращались, говорили, как им трудно, чтобы я помогла их забрать оттуда.

— Почему вы в АТО ездили именно с Дмитрием Ярошем (лидер запрещенных в России украинских националистических  организаций «Правый сектор» (2013—2015 гг.)  и «Тризуб» — прим. ред.)?

— Какую-то часть мы ездили вместе. Я уехала по своей работе, он там оказался по своей работе — он тоже народный депутат и тоже работал с избирателями. В определенное время мы встретились в одном месте и решили, что по какой-то территории мы можем проехать вместе. Я уже давно не была, не знала обстановки, а Дмитрий — тот народный депутат, который успевает быть и в ВР, и защищать границу Украины. Я считаю, что это так и должно быть — смотря где ты больше необходим. Поэтому он был моим проводником в определенных местах, особенно в Авдеевке, Широкине. Мы встретились, конструктивно пообщались, как мы видим Украину, как бы нам хотелось ее видеть и строить дальше.

— На самом деле, Дмитрий был в парламенте на сутки больше, чем вы. И успел выступить один раз с места, зато вы успели выступить трижды с трибуны.

— Много говорить — не значит много делать. Возможно, он прав в том плане, что он есть там, где более необходим депутат ВР. Если ВР занимается одними законами, и голоса не зависят от посещаемости, как-то оно так построено в самом регламенте, а депутату нужно решать проблему на своем округе, то я считаю, что это правильно: депутаты могут ездить туда, где они могут больше принести пользы Украине. Будь то заграничная поездка, какая-нибудь, или работа с общиной, или война, на данный момент.

— Вы будете посещать все сессионные недели?

— Первые недели я старалась посещать полностью все — мне надо было учиться. Мне объяснили, что невозможно, чтобы один человек прочитал все законы, потому что на это не хватит никакого времени. Это действительно нереально, поэтому для этого есть командная работа, для этого нужно доверять своей команде, с которой ты работаешь. Есть какие-то моменты выезда за границу, например, где ты можешь принести больше пользы от своей фракции или от Украины в целом. Поэтому, думаю, я научусь как-то совмещать — я не собираюсь прогуливать ради прогулов. Работаю там-то или там — но работаю в любом случае.

— На Украине когда-нибудь смогут появиться «голубые каски»?

— Хотелось бы, если они появятся, то на очень короткое время. Хотелось бы, чтобы общество само смогло быстро справиться с ситуацией посттравматического синдрома после войны. Их появление на Украине — такой вариант тоже возможен. Это все будет зависеть от того, насколько мировое общество, так же как и Украина, захочет прекратить этот конфликт в рамках, где он сейчас находится. Одна Украина будет это делать дольше, чем бы мы это сделали миром. Поэтому я буду ехать в Европу, буду ездить везде и буду, первое, благодарить за свое освобождение, и буду просить об освобождении ребят, которые остались в плену, и также буду говорить о том, что нужно все-таки совместными усилиями. Потому что демократия — это не пустые слова, и если сейчас не остановить агрессора, то завтра Россию будут видеть своим прямым соседом Польша, Литва, затем Германия, Франция и т.д. Вряд ли им понравится такой добрый сосед сбоку.

— Согласны ли вы с мнением, что если бы вы не стали депутатом ВР, не стали представителем Украины в ПАСЕ, то процесс вашего освобождения мог быть быстрее?

— Я не могу об этом говорить, потому что это, как гадать на картах. Что именно подействовало — я не знаю, но думаю, что в целом все. Нельзя слепить из говна пулю. Если бы я не была такой, с меня можно было бы сделать нечто, что чего-то бы стоило. С другой стороны — один в поле не воин. Была я бы одна — я бы не выиграла. Со мной была Украина. Я понимаю высказывания и опасения различных политиков относительно того, как я буду говорить, как я себя буду вести. Просто мало кто из тех, кто так говорит, прошел этот путь: плен, похищение в Россию, удержание там в тюрьме в заложниках. Я просто знаю, чего стоит каждая секунда. Матерям, женам, детям, так как и моим родственникам, — им совершенно безразличен мой политический имидж или вообще политики с их предосторожностями, манией несения себя. Им нужен их ребенок живой дома. Я — народный депутат. Народ выбирает депутатов для того, чтобы они работали в их пользу. Если кому-то хочется, чтобы депутат помог ему стать удачным бизнесменом или дал деньги на машину, с чем ко мне обращаются, а другому нужно просто спасти ребенка — то я выбираю тот приоритет, что первое — это ценность человеческой жизни. Я не являюсь настолько гордой, я буду вести себя достаточно осторожно, чтобы не навредить своей политической популярностью ребятам, которые сидят, не увеличить их цену. Моя цена тоже росла, и в конце концов она выросла просто к невыгодной цене — меня отдали. Надо думать, действовать, сидеть просто я не собираюсь, я никогда не остановлюсь это делать только из-за того, что это навредит мне или моей популярности. Мне безразлично, сколько выкручивали мои слова.

— Вы говорили с президентом об этом?

— Да, с президентом я говорила сегодня на эту тему. Президент придерживается той линии, которую сейчас озвучивает СБУ — что они являются террористами, они убивали наших людей и что обсуждать в таком контексте, как я хочу, можно только освобождение заложников. В принципе я только это собиралась обсуждать. Когда меня спросили на радио «Эра», президент должен говорить с Захарченко и Плотницким, то я сказала, что это не уровень президента. А Донецкая и Луганская области — такая же Украина. Но я как человек, как народный депутат, потому что народный депутат для меня больше обязанность, чем какое-то вознаграждение, поэтому если они будут идти от какой-то части народа — разговор совсем не о том, что мы готовы провести их в ВР. Разговор о том — готовы ли мы говорить или не готовы? Мы готовы менять всех на всех или не готовы? О чем мы будем говорить дальше — будет видно с первого шага, и надо ли будет вообще о чем-то говорить.

— Почему же все восприняли ваши высказывания, что вы готовы уже признать Захарченко едва не переговорной стороной? Вы же это не имели в виду?

— Нет, я это не имела в виду. Я не знаю, почему люди так воспринимают, не дослушав. Когда кто-то сказал из великих, что «дайте мне СМИ и я из людей сделаю свиней». У вас большая сила, и вы очень часто умеете выкрутить, и очень часто журналисты обижаются, что я на них агрессивно реагирую, но я реагирую на них не как на журналистов, как на профессию, а на личную индивидуальность человека. Если я вижу, что это понятно поставленные вопросы, то я на них готова отвечать. Если я вижу, что это просто возможность пропиариться на мне, вытащить неясно откуда грязную новость, то я так же реагирую на человека. Я всю жизнь так и жила. У меня, может, не было такой популярности, но в пределах той популярности, которая была, я так и жила. Поэтому я не буду считаться и мелочиться, я буду идти ледоколом туда, куда мне нужно. Моя цель — это Украина. Мирная, свободная, независимая, цельная. И живые мои ребята.

— Вы почувствовали поддержку президента движения к вашей цели?

— Я почувствовала обучение и наставления в некоторых моментах. Я это принимаю, потому что я только учусь. Я получила поддержку в том, что президент, безусловно, готов работать так же, на вытаскивание ребят, и он, действительно, работает на высшей ступени. Это — политзаключенные, включая тех ребят, которые сейчас в плену после боев. Президент, наверное, делает все от него зависящее. Хочется верить.

— Петр Алексеевич разговаривает с вами официальным языком?

— Разговаривает таким тоном, который задаю я. Я не могу сказать, что тон слишком официальный или очень своевольный. Такой, как с вами — деловой, обычный тон. Человеческий.

— Если это не тайна, о чем вы еще говорили с президентом сегодня?

— Говорили о поездке в ПАСЕ, встречах, графиках, обсуждениях. О работе, которая должна там происходить.

— Дальше у нас будут вопросы, которые наша зрители задают в «Фейсбуке». Что вы скажете в ПАСЕ? Вы уже написали себе тезисы?

— Я никогда не пишу себе тезисов. Я слышу много голосов — голос народа, голос политиков. Я все это свожу, совмещаю и в своей душе выбираю одно. Я всегда готова говорить прямо, без всяких листочков. О том, что я буду говорить — не знаю. Это будет от души, правда.

— Много у вас уже советников в контексте того, что говорить миру?

— Много советников во всем — начиная от моей мамы, которая мне каждый раз говорит, что я сделала что-то не так, и заканчивая политиками, которые меня чему-то там учат, людьми, народом. Советников много — но у меня есть своя голова.

— Зритель Александр Шейченко спрашивает, встречались ли вы с Виктором Медведчуком? И каково ваше отношение к этой личности и его роли в украинской политике?

— Я не помню себя очень активной в украинской политике, когда Медведчук был при Кучме. Я не выходила на акции «Украина против Кучмы» — я тогда еще была очень молодой. Сейчас я этого человека не знаю, я никогда его не встречала. Я видела только российское телевидение, но там не говорили особенно о политике. Сейчас у меня просто нет времени смотреть телевидение, поэтому я тоже не знаю, что происходит. Вера говорила, что она с ним контактировала для освобождения меня. И она, как и я, думает, что будет говорить с самим чертом только для того, чтобы вызволить меня, а я парней. Также я слышала, что президент говорил на пресс-конференции, что Медведчук был задействован в определенных моментах. Я этого человека не знаю, с ним не говорила и не могу прокомментировать, какова его роль и участие в Украине. Если, скажем, это помогает Украине — почему бы нет?

— Но Медведчук очень интересуется вашими адвокатами, чем очень возмущается Фейгин.

— Нет у меня сейчас времени заглянуть, о чем сейчас говорят наши адвокаты. Мы с ними общались только в следственных кабинетах — я слышала, о чем они говорят. Сейчас я, к сожалению, потеряла очень много связей. У меня нет времени, чтобы написать людям, которые писали мне в тюрьму. Очень хочется восстановить эти связи, но у меня очень загруженный график.

— Ваше отношение к возможному восстановлению закупки российского газа?

— Что, больше негде покупать? Это экономический вопрос, к сожалению, в этой области я недостаточно подкована, я не имею экономического образования. Но я думаю, что можно найти другие пути. В политическом измерении.

— Будете ли вы вносить изменения в так называемый «закон Савченко»?

— Возможно, разве что только одно, и то колеблюсь. Этот закон должен стать новой системой, которая будет построена и будет правильной. Возможно, просто дать следователям на работу один год, и он будет считаться в СИЗО как год за год. А если следователи держат человека без суда 4-8 лет, то там, конечно, будет идти год за два. Пока что этот закон уже почти закончил свою деятельность для тех, для кого он должен был сделать какие-то сдвиги. И что с ним будет дальше, будет зависеть от того, какая у нас будет судебная система.

— У нас «Фейсбук» сейчас просто взорвется — про этот закон много кто спрашивает. Говорят про негативные аспекты и моменты — выходят на свободу преступники и продолжают убивать.

— Я считаю, что те, кто «уехал», то и обратно заедет, если это его место, его дом — тюрьма. Я хочу этим законом защитить тех, кого можно еще не покалечить и не сделать постоянным обитателем тюрьмы навсегда. Постсоветская судебная система абсолютно неидеальна, и очень часто это просто навязывание людям под пытками, чтобы они взяли на себя вину. Я хочу исправить эту систему. Да, получится определенное количество действительно виновных людей, но я надеюсь, что они так же благодаря этому закону просто исправятся.

— В «Фейсбуке» просят вас, чтобы вы предложили отказаться от 300 тыс. зарплаты нашим судьям.

— Судьи — откажитесь. В России есть такая практика — она не работает. Я была против этого закона, потому что он был сырой, и именно из-за этого — тоже. Я не считаю, чтобы любить Украину, вам должны так много платить, для того, чтобы вы ее не предавали. Делайте свою работу честно, чтобы народ не должен был отдавать вам такие большие деньги.

— Вы не голосовали за изменения к Конституции, но решение все равно было принято. Вы не чувствуете определенного своего бессилия в этом вопросе?

— У меня в жизни были очень часто такие моменты, когда я понимала, что сил не хватает. Но потом они откуда-то брались. В конце концов мы не выдержим, что-то переломится, и у нас будет такая сила, что деться будет некуда с «Титаника».

— Закончите, пожалуйста, предложение: «Выборы на оккупированном Донбассе возможны при условии…»

— …»когда он будет не оккупирован». В никаком другом случае они, к сожалению, невозможны. Жители Донбасса, которые там остались, будут иметь право безопасно проголосовать. Жители, которые выехали, не могут сейчас вернуться в свои дома, потому что они расхищены, они не могут вернуться, потому что их сразу схватят и посадят в тюрьму. Все люди, которые там когда-то жили — имеют право выбирать. Поэтому давайте сделаем так, чтобы всем людям было безопасно вернуться на свою территорию и потом только выбирать. Ни Россия, ни «ДНР», «ЛНР», не могут обеспечить возвращение людей, например, из Лисичанска, Славянска, Краматорска. Люди мне об этом говорят — они боятся, они не вернутся туда. Но они тоже имеют право голосовать.

— Много вопросов в «Фейсбуке» о том, как сложились ваши отношения с лидером «Батькивщины» — Тимошенко?

— Абсолютно конструктивные, рабочие отношения. Мы не пьем кофе — у нас на это нет времени, у нас очень заняты графики. Сколько мы пересекаемся — это вполне адекватная работа. Я вижу, что такое партия, она все-таки партийный лидер с большим опытом. Я что-то понимаю, что-то мне кажется, что я бы так не делала. Я не иду в чужой монастырь со своим уставом, но не позволяю что-то навязывать себе. Но мне, честно говоря, никто и не навязывает. У меня есть свое мнение, и если я не считаю нужным, например, носить значки или символику, то меня никто не заставляет.

— Вам кто-то рекомендовал выйти из фракции? Другие депутаты, активисты.

— Да нет, вроде. Люди мне говорили: «Некому верить, создавайте свою партию». За неделю я еще не научились практически ничему. Дайте поучиться — увидим, что нужно народу, что хочет Украина. Возможно, у нас появится та власть, которая перестанет, наконец, цепляться за кресла или драться друг с другом, и мы станем в целом единственной фракцией. Это было бы замечательно.

— Очень много вопросов в «Фейсбуке» — не планируете ли вы свою собственную политсилу?

— Об этом меня спрашивают в каждом селе — когда я стану президентом, и все остальное. У меня нет амбиций ради амбиций. Я не хочу власти ради власти. Надо будет — буду делать. Что же вы так хотите услышать наперед мои действия? Чтобы враг не позволил мне сделать то, что я хочу?

— Президент у вас не спрашивал сегодня — когда вы планируете стать президентом?

— Нет, не спрашивал.

— Вас обвиняют, что вы нарушаете определенные правила — есть фотография, где вы без обуви в Раде.

— Меня очень удивляет эта придирчивость. Я живой человек и всегда нарушала правила. Я людям всегда казалась странной, потому что я люблю лазить по крышам, прыгать с мостов, и это не значит, что я перестану это делать, потому что я стала депутатом. Я не люблю гламурно одеваться, краситься. Я считаю, что люди должны жить настоящей жизнью. Если у человека не заполнена жизнь — он этими мелочами заполняет свои промежутки. У меня жизнь настолько полная, настолько активная, что я считаю — не нужно тратить время моей жизни на такие мелочи.

— Украинский политик может жить настоящей жизнью?

— Может. Если он настоящий человек — то он может жить настоящей жизнью.

— Что должно произойти, чтобы вы пришли в ВР в платье.

— Приду, если будет настроение, если платье будет красивое, если лето будет жаркое.

— Еще вопрос из «Фейсбука»: люди спрашивают, как примирить людей после двух лет войны?

— Отправить агрессора, Россию, домой. Начать говорить, когда России уже не будет, украинцам с украинцами. Улыбнуться. Все ждали от меня каких-то действий. Одни ждали от меня, что я начну стрелять и убивать, как только я выйду, и буду очень агрессивная. Этого очень боялись. Вторые говорят, что я такая белая, пушистая, добрая, а нам воевать надо. Не бросайтесь из крайности в крайность. Давайте оставим улыбку, как многоточие, для того, чтобы мы выбрали, как мы будем улыбаться и через какой прицел. Если нужно. Давайте мы оставим себе этот выбор. Мы не хотим войны — мы хотим мира. Но, к сожалению, за мир надо воевать. Я решу в нужное время так, как нужно. Просто власть должна иметь такое доверие у народа, что народ скажет: «Да, веди». Пока народ не скажет это, то власть народ никуда не заведет. Он по-любому расколется на две стороны. Пока у меня нет такого доверия, я не рискую ни на что, кроме улыбки.

— Спасибо за интересную беседу.