Безусловно, есть еще много не преданных гласности документов, которые могли бы пролить больше света на происходившее в политическом закулисье на начальном этапе Второй мировой войны, в период до нападения национал-социалистической Германии на своего союзника — Советский Союз — 22 июня 1941 года. Это нападение могло произойти и в другое время (что планировалось), и противники могли поменяться ролями, но подтвердило неизбежность столкновения между подписавшими договор о «ненападении» и «дружбе» (23 августа и 28 сентября 1939 года, соответственно) двумя тоталитарными режимами. Война Германии и СССР казалась прогнозируемой также потому, что не было ни одного важного межгосударственного договора, которые Москва и Берлин соблюдали.
Столкновение объяснялось также разными, но в некотором смысле родственными взглядами Германии и СССР на то, каким должен быть мир. Установить задуманный как первым, так и вторым режимом новый порядок мешали, прежде всего, демократические сверхдержавы, исключение которых из игры или, по меньшей мере, ослабление было предварительным условием для всего последующего. Совместный опыт национал-социалистов и коммунистов в уничтожении в свое время германской демократии, или Веймарской республики можно было использовать также в европейском масштабе, и пакт Молотова-Риббентропа стал воплощением этого партнерства.
За день до начала Второй мировой войны — 31 августа 1939 года — Молотов на сессии Верховного Совета СССР пояснил, что сам товарищ Сталин выступает за сближение с Германией, и разоблачил «поднятую западной прессой лживую шумиху» об агрессивных намерениях немцев. Молотов добавил: «Необходимо признать, что и в нашей стране были близорукие люди, которые увлекались упрощенной антифашистской агитацией». Председатель Совета народных комиссаров СССР в то время занимался разъяснительной работой много и основательно. 1 ноября 1939 года в Верховном Совете он указал (цитата из «Правды»): «такие термины, как «агрессия», «агрессор», получили новое конкретное содержание, обрели новый смысл». А именно: агрессором считается не Германия, которая вторглась в Польшу, а английские и французские империалисты, которые объявили войну Германии, сославшись на данные Польше гарантии и идеологические соображения, но начинать войну против идеологии Гитлера не только «бессмысленно, но и преступно». К тому же, Польша была лишь «уродливым творением Версальского договора», поэтому «задача нашего правительства заключалась в том, чтобы протянуть руку помощи живущим в Западной Украине и в западной Белоруссии братьям украинцам и братьям белорусам. Что правительство и сделало. (Бурные продолжительные аплодисменты. Депутаты встали и устроили овацию). Было также отмечено, что «к нам отошла территория в 196 тысяч квадратных километров с населением около 13 миллионов человек».
Вскоре в собственность Сталина перешли также другие территории. Мнимо не участвовавший до июня 1941 года во Второй мировой войне СССР «мирно» расширился, в том числе и за счет оккупированных государств Балтии. Правда, не обошлось и без потерь, в особенности в Финляндии, где, в соответствии с тезисами Молотова, Красная армия, разумеется, была не агрессором, а оказывала помощь. Нормы международного права больше ничего не значили — захват чужих территорий или уничтожение целых государств сопровождались патетическими лозунгами. В Европе было реализовано одно из воззваний изображенного в романе Оруэлла «1984» тоталитарного общества — «война и мир».
Но это напоминает нам что-то очень знакомое.
