Киев — …Было ли брошенное Ангелой Меркель в сердцах после вести о Брексите: «Не факт, что мир в Европе может сохраниться» — действительно сказано в сердцах? Или в миг отчаяния вырвалось сокровенное? И если это так, и мир не сохранится, то будет война? Кого и с кем? Меркель не ответила на этот вопрос. И не ответит. Но Меркель указала на маркер. И этот маркер — возрождение национализма.
Не старушки-пенсионерки за килограмм «овсянки-сэр» утащили Британию из Европы. Не клоуны-популисты, не знающие, какой может быть цена нечаянного Брексита. Выбор был сделан английскими националистами — пещерными или просвещенными, аристократами или забитыми жителями английских деревень — но националистами.
Выстрел в депутата британского парламента, выступавшую за единство с Европой, и крик убийцы в миг преступления: «Британия — прежде всего!» — были этим самым маркером. И, паче чаяния, он не остановил, но возможно даже ускорил процесс. И кто знает, может быть, другое убийство — российскими хулиганами-спецназовцами английского болельщика — и беспомощность континентальной полиции в этом инциденте сказали ему, этому английскому националисту, намного больше.
Не досадная оплошность англичан встревожила Меркель, не поспешность их желания. Она увидела, что количество, как и обещал Гегель, перешло в качество.
Разве еще до английского национализма в аристократическом сообществе Британских островов не разгорелся национализм шотландский? А до этого — ирландский, успокоившийся только после того, как Ольстер получил в ЕС возможность жаловаться на старшего английского брата? А разве не симптомом стали региональные выборы во Франции, где националисты Мари Ле Пен триумфально завершили первый тур выборов, и лишь объединив усилия, Саркози и Олланд сумели спутать националистам карты в их походе за властью?
А выборы президента Австрии, когда в первом туре Норберт Хофер, представитель партии, основанной когда-то бывшими офицерами Вермахта, на 16% процентов опередил своего соперника и снова был остановлен лишь объединением «непримиримых»? А венгерский националист Орбан, поприжавший права и свободы и распространяющий влияние на чужие земли, где живут его соотечественники? А Польша, такая дружелюбная к нам благодаря президенту Дуде, но в то же время порождающая насилие польских националистов над мирным шествием украинцев? А сама Германия, где весною маргинальная, казалось бы, партия "Альтернатива для Германии" вошла в законодательные собрания трех немецких земель?
И, наконец, клоун Трамп, который тревожит не сам по себе, а тем, что выражает чаяния миллионов американцев. Чаяния, до сих пор запрятанные глубоко в подвалы американской ментальности. Все это национализм. Еще пару лет, и процесс станет необратимым. Или он уже необратим? Такое ведь уже было. Роджер Осборн в своей «Цивилизации» пишет о похожем феномене 20-30-х годов прошлого столетия: об ауре надвигающейся войны….
«К 1920-м годам все государства Европы имели демократическое правление; к 1940 году демократия сохранилась лишь в четырех»,— пишет Осборн. И Вторая мировая — не следствие роста национализма, а наоборот, причина. Обретенная многими нациями в течение 50-ти предыдущих лет новая государственность оказалась под угрозой ликвидации со стороны тоталитарных империй — в первую очередь советской и германской. Лига Наций предстала сборищем трусов, Франция и Англия спрятали головы в песок с камланиями о мире любой ценой.
Нации поняли, что обречены. В мире действуют законы Дарвина, говорили вожди, где цивилизацию продвигает естественный отбор, где торжествуют хищники, а травоядные бесследно исчезают, и где тебя некому защитить кроме себя самого. И все начали отращивать клыки и когти и объединяться в военные союзы. Часть ушла под патронат враждующих тоталитарных монстров, другие отважились защищаться самостоятельно. Финляндии в 1940-м это удалось. Мобилизовать на фронт 17% населения и положить за независимость 2% мог только национализм. И генерал Маннергейм это доказал.
Человеку не присуще от природы умирать за абстрактные идеи. Почему же он умирает за нацию, само существование которой как явления многие мировые философы ставят под сомнение? Что же это за идеология такая: «национализм», которая преодолевает природный инстинкт самосохранения? Нет такой идеологии, пишет британский социолог Беннедикт Андерсон. «Либерализм» — есть, «коммунизм» — есть, а «национализма» — нет! Его бессмысленно искать в логических построениях рассудка. У него нет теоретиков с мировой известностью. У него, как и у понятия «нация», нет вменяемого философского определения. Националист и без определения знает, что это такое. А «не-националисту» не объяснишь. Национализм, пишет Андерсон, это какое-то немыслимое по силе единство веры и «бесконечно растяжимых сетей родства».
От веры, религии в национализме — «обещание бессмертия в вечном существовании нации». И вера в премственность нации настолько велика и настолько конкурентна религиям мировым, что аятолла Рухолла Хомейни как-то отождествил Великого Шайтана не с ересью и даже не с демоническим персонажем, а именно с нацией. От «родства» — в нем родственная любовь к каждому безымянному сыну своей нации. А потому, пишет Андерсон, «у современной культуры национализма нет более захватывающих символов, чем монументы и могилы Неизвестного солдата».
И это значит, что каждый, кто плачет над воином, погибшим за родину, незнакомым и неведомым ранее, чье имя и происхождение неизвестны — националист. Каждый, кто идет с гранатой на танк, завернувшись в национальный флаг и поющий гимн как «Отче наш» — националист. И дело не в том, что он знает некую истину, неведомую неверующему, а в ощущении силы, позволяющей справиться с любыми жизненными невзгодами, а значит, заставляющей действовать и действовать плечом к плечу. Национализм настолько императивен, что обладает магическим свойством обращать случай в судьбу. Вникнем в эти слова британского социолога.
Бессмысленно обвинять националиста в варварстве и популизме, убеждать в том, что в межгосударственных союзах легче переживать тяжелые времена. Националист видит в национальном государстве единственное спасение, источник самосохранения нации. Для него это не механизм принуждения, а политический союз равноправных граждан, которому добровольно передается исключительное право на насилие и право распоряжаться его, националиста, жизнью и судьбой во имя жизни нерожденных его потомков.
Конечно, националист — хороший воин, но плохой переговорщик и бизнесмен. И в мирное время его номер — десятый. И все было бы путем, но мир меняется. И меняется не в мирную сторону. И рост влияния националистов — лишь реакция на опасность потери идентичности. Это как высокая температура организма, подвергшегося инвазии. "Английский пациент" — это не первый для Европы случай. Но пока — самый тяжелый.
И причина не в экономическом кризисе, и не в ИГИЛ (организация запрещена в России — прим. ред.) — с исламским фундаментализмом Запад успешно борется уже давно, и даже не в путинской России как таковой. Вирус кроется в проповедуемой Путиным религии «многополярного мира», в котором каждый может грабить и убивать, потому что гуманизм и права человека — миф, и ни общечеловеческих ценностей, ни единого Бога не существует. А есть право сильного и идол тщеславия.
И веривший во всеобщую любовь средний европеец видит, как безнаказанно отторгается Крым, и оккупанты ходят по Донбассу, как русские самолеты бомбят сирийцев, поднявшихся против диктатора, как покупаются европейские политики, и генсек ООН идет на поклон к кремлевскому карлику. Он читает новости о том, что всего 9% немцев согласны защищать армией страны Балтии от России. И он понимает, что точно так же никто не будет спасать и его. И он ищет спасение сам — в старом и надежном.
«Это не смерть Европы, это смерть Евросоюза, — говорит довольная Брнекситом Мари Ле Пен.— Надо объединяться на новых условиях, с учетом национальных интересов».
Торговая гильдия — не лучший инструмент для ведения войны. Консенсус со слабыми странами не способствует наступательной тактике. «Союз со слабыми ослабляет»,— писал Сунь-Цзы. Европейское сообщество мутирует в военный союз. У Британии уже есть сильный союзник, возможно, к ним присоединятся другие. Меркель готова строить свой союз: единое франко-германское государство с жесткой централизацией и собственной армией. Чем не национализм, пришедший из тех давних времен, когда французы и немцы были единым германским племенем? Православный путинец, отец Кураев в ужасе окрестил эту идею «четвертым рейхом».
Скрытое торжество Путина по поводу Брексита понятно. Он стремится сломать единство Европы, подпитывая национализм. Но его помощь они принимают временно, считая евробюрократию более насущным злом. Придет время, и европейский национализм создаст Путину немало проблем. Как и национализм вообще, который всегда был антитезой имперскому мышлению. Двигаясь по миру, он роняет зерна национального сознания и в сфере интересов Кремля — в Казахстане, на родине батька Лукашенко. В самой России грядет война русских и кавказцев, вспомнили о своем национальном прошлом меря и угнетенные нации востока.
И ведь у нас, на Украине, остановить «победоносное» наступление путинских полчищ помог именно национализм. Безбашенный, не знающий меры, а порой и милосердия, но верящий в бессмертие.
И, несмотря на то, что сами себе мы порой кажемся колоссом на глиняных ногах, в изменяющемся мире у нас есть одно огромное преимущество перед Европой: грядущая большая война, на которую ставит Путин, для нас не станет шоком. Мы уже знаем, что по чем на этом кровавом пиру, и наши воины научились умирать за то единственное, эфемерное, «воображаемое сообщество» (Андерсон), которое мы называем Родиной…
