На днях в Риге почти одновременно произошли два события. Министр внутренних дел Козловскис рассказал телевидению о том, что Полиция безопасности лишила несколько десятков иностранцев латвийского вида на жительство. А иностранцы, обладатели латвийского ВНЖ из числа «Новых латышей» (недавних россиян), в ходе публичной дискуссии признались Латвии в любви.
По словам Козловскиса, ПБ недавно получила дополнительное финансирование, активизировала проверку иностранцев — и в итоге десяткам их аннулировали вид на жительство или отказали в продлении оного. Что же до новых запросов, то их почти нет: министр констатировал, что программа «ВНЖ в обмен на инвестиции» фактически мертва. Впрочем, она мертва еще с тех пор, как «входной порог» Латвия повысила до 250 000 евро, а курс рубля резко упал (большинство пользующихся программой, как известно, составляли россияне — оттого-то на нее так и взъелись местные «националы»). Тогда же — в судьбоносном, «крымском» 2014-м — Полиция безопасности стала проверять соискателей, возможных путинских диверсантов, по-настоящему: прежде, если верить прессе, этим занимался один-единственный сотрудник.
Вряд ли добавила энтузиазма иностранцам и недавняя законодательная интрига, когда со всех обладателей «инвесторского ВНЖ» сперва решили брать по 5 тысяч евро за его продление, а потом несколько смягчили требования. В общем, Козловскис подтвердил очевидное: ползучей интервенции с враждебного Востока, проходившей по видом инвестиций в латвийскую недвижимость и принесшей в наш бюджет больше миллиарда евро, положен конец. Злой русак больше не ползет на западный берег Зилупе.
Тем временем интервенты — те, кто все-таки успел закрепиться на латвийском берегу — делились в галерее Happy Art Museum, чем им дорога Латвия. В клубной дискуссии на тему «Новая русская эмиграция» участвовали новые русские эмигранты — переселенцы-активисты, публично заявляющие о своей лояльности латвийскому государству. Включая создателей организации «Jaunie latvieši» — тех самых, что писали известное письмо президенту Вейонису, прося его не утверждать поправки в иммиграционный закон. Послание это, полное кроткого недоумения — отчего образцово-европейская Латвия так сурова к нам, образцовым русским европейцам?— широко цитировалось в местных русскоязычных СМИ и крайне злорадно комментировалось. Насчет поправок — и в первой редакции, и в окончательной — jaunie latvieši и на сей раз высказались критически, но в целом отзывались о Латвии, о здешних порядках и нравах, очень лестно.
Короче говоря, пока наша власть отчитывалась об успехах в борьбе с враждебными пришельцами, пришельцы убеждали себя и власть в собственной дружественности.
Любовь, знаете ли, зла. Кто влюблен, кто влюблен, кто влюблен, и всерьез, не станет смотреть на объект своей страсти трезвыми глазами — даже если объект хамит, придирается, то не пускает в дом, то цинично требует денег. Сколько ни ворчат «старые» латвийские русские о негражданах, издевательствах над русскими школами и мартовских эсэсовских шествиях, большинство россиян (недавних или нынешних), восхищающихся чистотой улиц Вецриги и куртуазностью латвийских чиновников, в лучшем случае от ворчунов отмахивается: подумаешь, отдельные недостатки на фоне общих европейских побед. В худшем — записывает их в число безнадежных «ватников», зомбированных путинской пропагандой: то есть как раз тех, от кого они, российские западники, и ищут отдохновения под сенью ганзейской готики.
Но когда любви нет, призывать к объективности столь же бесполезно. Если ты вынужден делить жилплощадь с нелюбимым и нелюбящим, с тем, кто пусть и не бьет смертным боем, но не скрывает презрения и унижает по мелочи, ты будешь замечать в нем лишь плохое: ксенофобию, национал-популизм, бездарное госуправление, деградировавшую социальную сферу. Отношение «старых» латвийских русских к своему государству не менее эмоционально окрашено, чем отношение «новых» — только с обратным знаком. Чем и объясняются парадоксы: нам неприятно, когда иностранец нахваливает нашу страну, и мы не рады тому, что рядом становится больше наших собратьев по крови языку.
Разделяют нас, как выясняется, более существенные вещи, чем объединяют. Отношения «старых» и «новых» русских латвийцев — это взаимная неприязнь забастовщика и штрейкбрехера, остроте которой не мешает принадлежность обоих к одному и тому же рабочему классу. Привыкший считать, что его права постоянно нарушаются начальством, неспособен проникнуться чувствами активного лоялиста. Хотя именно лояльность новой родине во все времена стремились демонстрировать эмигранты (за исключением разве что нынешних исламистов в Европе, про которых разговор совсем особый).
Однако чем яростней кипят «мыльные» страсти в треугольнике латвийское государство — местные русские — jaunie latvieši, тем очевидней делается наша глубинная общность: латышских националистов, московских либералов и латвийских «крымнашистов». Чем враждебней глядим мы друг на друга, тем больше друг друга напоминаем.
Легко заметить, что российские западники, упрямо восторгаясь Латвией, хвалят ее за все то, чем она отличается от России (улочки, чиновники, худо-бедно соблюдаемые законы). Чем сильней их разочарование в своей стране, тем истовей они идеализируют чужую. И тем больше их раздражают «кайфоломщики», разрушающие иллюзию своим недовольным бубнежом.
Но ведь латвийские симпатизанты российского президента (и правда многочисленные) создают себе похожую иллюзию похожим способом — закрывают глаза на истинное положение дел в России и принимают за реальность картинку федеральных телеканалов. И ровно по той же причине. Потому что чувствуют себя чужими на родине, в Латвии. И потому же недолюбливают российских «белоленточников», тем паче, присягающих на верность латвийской власти.
В обоих случаях и любовь, и нелюбовь проистекают из ощущений беспомощности, унижения, фрустрации — не имеющих ни малейшего отношения к объектам любви и нелюбви.
А чем отличается от тех и других русских не видящий между ними (нами) разницы, призывающий чуму на оба наших дома латышский избиратель-националист? Который голосует за голосистых вещателей о русской угрозе, внешней и внутренней, за стратегов выдуманной гибридной войны, защитников латвийского бюджета от российских денег?.. Он, избиратель, тоже ощущает свою беспомощность перед плюющей на его интересы — реальные интересы! — властью. И тоже не чувствует себя хозяином в собственной стране. Но по той же, описанной Фрейдом схеме, предпочитает вымещать свою неудовлетворенность на товарищах по экономическому и социальному несчастью. На русских.
А когда его совсем прижмет, поступает подобно «новым латышам» (они же «латвийцы») — меняет ПМЖ, только на еще более западное. Как будто от перемены мест итоговая сумма изменится.
