Странная вещь: в Польше, где сегодня вся полнота власти принадлежит националистической (если точнее, то умеренной консервативно-националистической) партии «Право и справедливость» (ПИС), развернулась масштабная кампания против украинских националистов, а прежде всего — против ОУН ((запрещенная в России организация)) и лично Степана Бандеры, которого беспощадно клеймят как «террориста». Дошло до намерений объявить Волынскую трагедию «геноцидом, совершенным против поляков украинскими националистами» и конкретно УПА (запрещенная в России организация).
Вынесем за скобки проблему «геноцида на Волыни» — отметим лишь, что Рафаэль Лемкин, автор и самого термина, и соответствующей теоретической концепции, и международных правовых норм относительно геноцида, нигде и никогда не называл кровавые события на Волыни геноцидом. Зато «классическим случаем геноцида» он считал Голодомор и связанные с ним истребление интеллигенции, уничтожение УАПЦ и разрушение достижений украинизации. Лемкин определял геноцид следующим образом: «В общем говоря, геноцид не обязательно означает немедленное уничтожение нации, кроме случаев, когда осуществляются массовые убийства всех членов нации. Он, скорее, означает скоординированный план разных действий, направленных на уничтожение существенных основ жизни национальных групп, с целью их уничтожения. Целью такого плана будет распад политических и социальных институтов, культуры, языка, национальных чувств, религии и экономического существования национальных групп, а также уничтожение личной безопасности, свободы, здоровья, достоинства и даже жизни лиц, принадлежащих к таким группам». Ясное дело, что гражданин второй Речи Посполитой, участник обороны Варшавы в 1939 году Лемкин на эмиграции в США, где он прожил более четверти века во время войны и после нее, не мог не иметь достаточной информации обо всех аспектах польско-украинского противостояния не только на Волыни, но и на Холмщине, Подляшье, Берестейщине и Галичине в 1940—1944 годах. Если вчитаться в это определение, то этнические чистки, проведенные на Волыни УПА, никак не подпадают под определение геноцида — так же, как и этнические чистки, проведенные Армией Краевой (АК) на Холмщине и Берестейщине в 1942-м. Таким образом, с этим термином следовало бы вести себя куда осторожнее тем, кто претендует на его соответствие международному праву и научным принципам.
Но речь сейчас главным образом не о том, а о «националисте и террористе» Степане Бандере. Да, Бандера был организатором убийства советского «дипломата» во Львове (в действительности высокопоставленного сотрудника ОГПУ) Майлова в знак протеста против Голодомора на Украине и министра внутренних дел Речи Посполитой Перацкого, организатора «пацификации» (умиротворения), жертвами которой стали десятки украинцев и несколько оппозиционно настроенных поляков (за решеткой последних оказалось более пяти тысяч — больше, чем украинцев, которых арестовали более двух тысяч). С 1934 по 1939 годы Бандера был заключен в польских тюрьмах и лагерях, после начала Второй мировой войны вышел на свободу, занимался реорганизацией ОУН (запрещенная в России организация) и только в начале 1941 года возглавил тот ее отлом, который назвал себя «революционным», а неофициально звался «бандеровским». А 5 июля 1941 года он был арестован нацистами за отказ отзывать Акт провозглашения возобновления независимости Украинского государства; сначала его держали в берлинской тюрьме, потом — в «генеральском» отделении концлагеря Заксенхаузен (кстати, вместе с первым главным комендантом АК генералом Стефаном Ровецким) до последних месяцев 1944-го. Все это время (реально — до 1947 года) ОУН-Б руководили другие лидеры. Так в каких же конкретно актах террора против поляков мог провиниться лично Бандера?
Ну, а по поводу его национализма… Да, Бандера всю жизнь стоял на позициях радикально-авторитарного национализма. Но под влиянием чего сын греко-католического священника Андрея Бандеры, деятеля умеренно-консервативных взглядов стал радикальным националистом? Интересный вопрос, не так ли?
Но допустим, что быть националистом и террористом, борющимся против порабощения твоего народа, — это очень плохо. С чего вдруг тогда в нынешней Польше так уважают Юзефа Пилсудского? Ведь он был польским националистом (в начале политической деятельности принимал участие в деятельности социалистической партии — ППС, но, по собственному выражению, сошел с поезда «социализма» на станции «независимость», то есть поставил на первое место нацию и ее интересы), а в придачу еще и организатором терактов.
В студенческие годы Пилсудский принадлежал к весьма радикальной организации «Единство», поддерживавшей контакты с »Народной Волей». В 1887 году он был арестован царской властью, обвинен в подготовке покушения на Александра III и приговорен к пятилетней ссылке в Сибирь.
По возвращении из ссылки Пилсудский стал организатором боевой школы ППС в Кракове. Согласно рапортам начальника Варшавского отделения «охранки» Заварзина, школа массово готовила «убийц и грабителей», хотя в действительности речь шла о боевиках-революционерах. Эти боевики активно проявили себя во время революции 1905—1907 годов в Российской империи; они «экспроприировали» деньги и драгоценности в банках ради получения средств для покупки оружия и развертывания партийной деятельности, освобождали политических заключенных, исполняли смертные приговоры провокаторам и агентам «охранки». Руководил этими боевиками Пилсудский. В 1906 году он выступил одним из инициаторов раскола ППС и создания ее революционной фракции (не похоже ли это на Бандеру?). В 1908-м Пилсудский основал в Галичине Союз активной борьбы, который в 1910-м создал во Львове легальную военизированную организацию под названием «Стрелецкий союз». А в годы Первой мировой войны выступил инициатором создания нелегальной Польской организации военной, совершавшей диверсии в тылу (иногда глубоком) российских войск, прежде всего на территории Польши, однако не только там. И еще одно: именно при премьерстве Пилсудского осенью 1930-го была проведена «пацификация».
И вот Пилсудский — признанный национальный герой Польши (которого, кстати, уважают и»аине — за то позитивное, что было в его деятельности), а Бандера, с польской точки зрения — это ужас, хотя оба националисты, а террористическая деятельность первого несравненно масштабнее организованных вторым терактов.
Я ни в коем случае не идеализирую ни Степана Бандеру (вообще, он «не мой герой», значительно более достойными деятелями ОУН мне кажутся Роман Шухевич и Лев Ребет), ни радикальных украинских националистов. При всем их героизме и преданности не чужим вождям, а своей Родине, позиция обоих отломов ОУН в начале советско-нацистской войны вряд ли заслуживает высокой оценки (вместе с тем замечу, что в обоих этих отломах тогда не было единства в определении стратегии на будущее, в обоих были идейные противники всех разновидностей тоталитаризма). Что на самом деле заслуживает уважения и признания — так это демократический поворот в деятельности ОУН (бандеровцев), произошедший летом 1943 года. Заслуживает уважения и Коммуникат провода ОУН-Б по поводу Волынских событий, выпущенный в октябре 1943 года, когда Роман Шухевич стал у руля УПА и ОУН. В этом Коммуникате Волынские события были оценены как «события, своими формами и размерами вызывавшие кошмары, потрясшие до глубины народы украинский и польский»; в нем отмечалось, что «как по одну, так и по другую, польскую и украинскую сторону, нашлись элементы, давшие себя впрячь сознательно или бессознательно в чужой воз и выполнять работу, которая, кроме вреда для национальных интересов собственных народов, ничего другого принести не может».
Понятно, что и после того военные события, в том числе и украинско-польские конфликты, включая бои между отрядами АК и УПА (как лаконично отмечал последний главный командир УПА Василь Кук, «нас убивали, мы убивали»), содержали немало трагического и не пригодны для упрощенных оценок. Так не пора ли находить действительно квалифицированные и научно взвешенные оценки прошлому?
