Когда российское Министерство финансов недавно призналось, что при нынешних темпах расходования резервного фонда для покрытия бюджетного дефицита деньги в нем могут полностью закончиться к 2017 году, зарубежные обозреватели немедленно ухватились за эту новость. Она быстро стала очередным залпом в дебатах о том, сможет ли Москва и дальше проводить программу модернизации вооруженных сил и продолжать интервенцию на Украине и в Сирии. Она также стала последним примером той проблемы, которую обнаружил Майкл Кофман (Michael Kofman) в американском анализе России за последние два года. Речь идет о склонности американцев «метаться между недооценкой российских вооруженных сил и их переоценкой».
Почему же так трудно составить точную картину возможностей и намерений российской армии?
Известно, что Кремль не отличается открытостью в вопросах обороны и национальной безопасности, а предпочитает держать Вашингтон и Североатлантический альянс в неведении и напряжении. Вместе с тем, возникает такое впечатление, что при оценках России аналитики и обозреватели руководствуются следующим правилом: «Скажи мне, какая угроза со стороны России тебе нужна, и я ее обеспечу».
Хотите, чтобы ВМС США наращивали свои силы и средства в восточном Средиземноморье для противодействия крепнущему боевому потенциалу России в Черном море? Тогда зловеще подчеркивайте, что Россия, захватив Крым, демонстрирует свою мощь, а вместе с ней и свою способность господствовать в этом регионе. Предпочитаете, чтобы США направили силы флота на другие театры военных действий? Тогда говорите о том, что новая российская техника и военные объекты в Крыму уязвимы для ударов авиации наземного базирования, и что эти силы и средства легко можно заблокировать и уничтожить.
Сообщения и оценки, основанные на тех данных, которые удалось собрать, и не дающие заранее определенный ответ о том «вернулась» Россия, или она продолжает приходить в упадок, создают весьма путаную картину. Военные реформы и модернизация в России продолжаются последние два года, несмотря на резкое падение цен на энергоресурсы (что привело к снижению доходов), западные санкции (которые лишили страну доступа к современным технологиям) и уход украинского военно-промышленного комплекса с российского рынка. Владимир Путин демонстрирует готовность максимально сохранять оборонные расходы от сокращения, на котором настаивает Министерство финансов, а также надеется, что демонстрация новых воздушных, наземных и морских систем вооружений в Сирии будет способствовать росту их продаж на мировом рынке. Это помогает избегать полного отказа от программы модернизации.
Если мы представим себе данный вопрос в виде череды уравнений, то это добавит ясности. Итак, при абсолютном сравнении американских и российских вооруженных сил становится предельно ясно, что российская армия по своим боевым возможностям и технике намного отстает от американской. Однако то, что имеется на вооружении у русских, — это гораздо больше, чем в любом другом постсоветском государстве. Эти силы и средства могут бросить вызов даже европейским армиям, если те будут противостоять России в одиночку без американской поддержки. Более старые модели танков советского образца во многом уступают новейшим боевым машинам США, но даже Т-72Б3 и Т-80У сделают свое дело, когда у противника танков меньше или вообще нет. Бомбардировщики Ту-95 можно назвать реликтом холодной войны, однако они прекрасно ведут себя в ходе беспокоящих действий вблизи воздушного пространства НАТО и во время бомбардировок целей, не имеющих противовоздушного прикрытия.
Россия — также одна из немногих стран, обладающих настоящими экспедиционными возможностями. Опять же, в сравнении с США, которые могут быстро перебросить сотни тысяч военнослужащих на любой театр в любой точке земного шара, а затем держать их там длительное время, у России таких возможностей меньше, и они зачастую носят бессистемный и импровизированный характер (например, она использовала старые турецкие грузовые суда под своим флагом для обеспечения экспедиционных сил в Сирии). Россия может отправить скромное оперативное соединение ВМФ в ту или иную удаленную точку мира, и у нее есть десятки хорошо обученных и оснащенных частей и подразделений, способных действовать смертоносно, быстро и эффективно. Это лишь малая доля того, что имеет в своем распоряжении Пентагон; но по сравнению с другими странами, чьи экспедиционные возможности с опорой на собственные ресурсы (и без поддержки США) невелики, Россия находится в более сильном положении.
Если Россия уже завтра остановит свою программу модернизации, но сумеет сохранить достигнутое, у нее будут вооруженные силы, способные осуществлять несколько интервенций небольшого масштаба, а также обеспечивать воспрещение доступа/блокирование зоны на Балтике, в Черном море и в Арктике, из-за чего свобода действий западных стран там будет серьезно ограничена, а для ее обеспечения они будут вынуждены пойти на большие издержки.
Если предположить, что цены на энергоресурсы не вырастут, а решающий перевес в Сирии и на Украине не будет достигнут (из-за чего Россия прекратит свои действия, а западные санкции будут сняты), то Кремлю скоро придется решать, тратить и дальше свои ресурсы на продолжение этих операций или приберечь их для закупок и модернизации. Если возникнут непредвиденные обстоятельства где-то еще, скажем кризис в Центральной Азии в связи со сменой власти, российские силы и средства подвергнутся чрезмерной нагрузке. Но в данный момент Россия не приняла решение о том, что ей делать: прекращать зарубежные операции или отказываться от дальнейшей модернизации вооруженных сил.
Николас Гвоздев — пишущий редактор National Interest. Назначен заведующим кафедрой экономической географии и национальной безопасности Военно-морского колледжа США. Он также внештатный старший научный сотрудник евразийской программы Института внешнеполитических исследований (Foreign Policy Research Institute). Изложенные в статье взгляды принадлежат автору, и могут не отражать точку зрения редакции.
