За неудавшимся государственным переворотом в Турции и попыткой свергнуть Реджепа Тайипа Эрдогана жадно наблюдали в России. Не только потому, что Эрдоган и его авторитарный брат-близнец президент Владимир Путин только что восстановили отношения после инцидента со сбитым Турцией в ноябре российским бомбардировщиком, но и потому что многих интересовало, не может ли против самого Путина быть направлена попытка переворота, и сможет ли он ее выдержать.
«Ну вот смотрите, как это бывает. На примере Эрдогана», — написала в своем твиттере российская телеведущая и в прошлом представительница антипутинской оппозиции Ксения Собчак в субботу утром, 16 июля, когда разворачивались события турецкого переворота.
Проецировать турецкие события на Россию вполне естественно. Как и Эрдоган, Путин апеллирует к консервативным, неевропейским ценностям. Как и Эрдоган, он консолидировал личную власть за долгое время правления, не сдерживая себя сроками, установленными Конституцией. Как и Эрдоган, он начал подавлять свободу слова и собраний и инициировал строгие «антитеррористические» законы, которые закрывают пути оппозиции. Как и Эрдоган, он нанес удар по некоммерческим организациям, назвав их «иностранными агентами», работающими против его режима.
Помимо этого, Россия, как и Турция, — это страна, где военные и дворцовые перевороты имели место в не столь отдаленном прошлом. В 1991 попытка переворота, предпринятая консервативной советской элитой, желавшей избавиться от президента Михаила Горбачева, была пресечена немедленно, но способствовала распаду Советского Союза. В 1993 представители крайне левых и националистов едва не свергли президента Бориса Ельцина, который подавил восстание при помощи военных, которые, как многие помнят, обстреливали из танков здание парламента (занятого его оппонентами). В 1998 году генерал Лев Рохлин, герой войны против сепаратистов в Чечне, был обвинен в подготовке военного переворота и свержения Ельцина, но был убит до того, как заговор начал воплощаться в жизнь. В убийстве обвинили его жену, русские националисты эту версию отвергают.
В конце 2014 и начале 2015 после падения цен на нефть и резкой девальвации рубля поговаривали о том, что у Путина может возникнуть проблема «в его собственном окружении», как выразился бывший нефтяной магнат Михаил Ходорковский. Эти разговоры поутихли, как только экономика стабилизировалась.
За сходствами скрываются существенные различия между турецким и российским режимом. В этих различиях и заключаются уроки, которые и Путин, и Эрдоган могут извлечь из событий прошедшего уикенда.
Путину, скорее всего, ничем не угрожают военные. Российский президент резко увеличил военные расходы за последние годы. В отличие от Ельцина он культивировал теплые взаимоотношения с генералами, его министр обороны Сергей Шойгу пользуется популярностью у офицеров, а последние военные предприятия России — аннексия Крыма и сирийский блиц против врагов президента Башара Асада — способствовали подъему боевого духа. Отношения же Эрдогана с военными характеризовало взаимное недоверие, переворот президенту помогла подавить верная ему полиция. Путин не рассчитывает на поддержку армии или полиции, хоть и старательно следит за сохранением их лояльности: недавно он учредил Национальную гвардию, в которую вошли элитные подразделения различных служб, которые подчиняются ему непосредственно.
В целом создается впечатление, что он гораздо лучше, чем Эрдоган, позаботился о российских службах безопасности. Кроме того, его консерватизм и ностальгия по советскому вполне соответствуют культуре этих служб. Оба лидера пытались взять под контроль свободу слова в своих странах, но подошли к этой задаче по-разному. Правительство Эрдогана при возникновении любых проблем пытается блокировать социальные сети. В прошлые выходные (16-17 июля) Эрдоган сам испытал последствия своей же политики: заговорщики, по всей видимости, нашли способ сделать то же самое, перекрыв трафик социальных сетей. Он резко снизился в первые часы переворота, когда все были в растерянности, не давая Эрдогану призвать своих сторонников выйти на улицы (в конце концов ему удалось сделать это, транслируя обращение с мобильного телефона по телевидению).
Путин еще не осуществлял действий подобного масштаба, хотя его правительство заблокировало ряд оппозиционных сайтов. Вместо этого Кремль вел дорогостоящую войну за умы в социальных сетях, нанимая армии пропутинских троллей. Неясно, однако, насколько они окажутся эффективны, если Путину потребуется защита в случае попытки переворота.
В чем был прав Эрдоган, и, очевидно, неправ Путин, — он дал иностранным и частным СМИ широко, пусть и не совсем свободно, работать в Турции. В результате не государственная, а секуляристская частная медиагруппа Доган, которой принадлежит турецкий телеканал CNN, первая выпустила в эфир Эрдогана, чтобы он сообщил народу о совершающейся попытке переворота. Путин не смог бы найти столь неожиданной поддержки: в прошлом году он вытеснил иностранных издателей с российского рынка, его окружение захватило частные медиакомпании, и даже относительно независимые СМИ оказались в подчиненном положении. Весьма возможно, что при попытке дворцового переворота ручные СМИ будут лишь обслуживать новых хозяев — так же, как сейчас они обслуживают Путина.
Крепкие связи с институционализированной религией — еще одна сильная сторона режима Эрдогана. Муэдзин призвал сторонников президента выходить на улицы и оказывать сопротивление мятежникам, он будил районы города и мобилизовал верноподданных Эрдогана так, как это неподвластно ни одной социальной сети, ни одному телеканалу. Путин искал поддержки РПЦ, участвовал в назначении ее иерархов, но россияне не столь набожны, как большинство турков, и звон церковных колоколов среди ночи не вывел бы их на улицы в поддержку президента. Даже религиозные россияне считают путинский консерватизм отнюдь не искренним.
Путин перековал российскую политику так, что в стране не осталось реальной оппозиции. По своей сути российская демократия однопартийна, она вызывает у избирателей скорее зевоту, чем стремление срочно ее поддержать. При Эрдогане в турецкой политике сохранилась конкуренция. Его 52%, возможно, более весомы, чем 80-процентный рейтинг одобрения Путина, потому что сторонники Эрдогана по-настоящему готовы отстаивать свой выбор перед угрозой альтернативы, которую они знают и которой не доверяют. Сторонники Путина пассивны и часто зависимы от государственной материальной поддержки, которую может с тем же успехом оказать и любой, кто захочет свергнуть президента.
Победа Эрдогана может служить подсказкой Кремлю, что у менее имитативной демократии есть свои преимущества: реальный подход к консервативным избирателям (что требует допущения настоящей либеральной альтернативы) и разнообразие СМИ. Это пошло бы России на пользу. Однако представить себе это сложно. Первые действия Эрдогана после попытки переворота — массовые чистки в военных и судебных структурах — могут лишь укрепить уверенность Путина в правильности его версии авторитарной власти. Он может даже закрутить гайки потуже.
