Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Замедление роста экономики часто можно охарактеризовать как период сомнений и колебаний. Потребители сомневаются, надо ли им покупать новую машину или дом, полагая, что со старой машиной или домом они нормально поживут ещё какое-то время. Менеджеры сомневаются, надо ли им расширять штат или строить новый завод. Насколько сильно нам сегодня следует тревожиться по поводу эффекта подобных сомнений?
Замедление роста экономики часто можно охарактеризовать как период сомнений и колебаний. Потребители сомневаются, надо ли им покупать новую машину или дом, полагая, что со старой машиной или домом они нормально поживут ещё какое-то время. Менеджеры сомневаются, надо ли им расширять штат, покупать новое офисное здание или строить новый завод, в ожидании новостей, которые избавят их от тревог по поводу реализации новых идей. Глядя с этой точки зрения, насколько сильно нам сегодня следует тревожиться по поводу эффекта подобных сомнений?
Колебания часто похожи на прокрастинацию. У человека могут быть смутные сомнения и ощущение необходимости ещё раз как следует подумать; тем временем, мозг начинают занимать другие вопросы и решение не принимается. Спросите людей, чем вызвана их прокрастинация, и, скорее всего, вы не получите чёткого ответа.
Каким же образом подобное поведение становится настолько широко распространённым, что приводит к экономическому спаду? На самом деле, трудно точно назвать причины, заставляющие откладывать деятельность, которая помогла бы стимулировать рост экономики.
В первую очередь на ум приходит идея ответной реакции на поведение других колеблющихся. «Эффект дохода» и стадная психология действительно могут усиливать индивидуальные колебания. Но должен быть какой-то изначальный фактор, который запускает этот порочный круг, — некий базовый источник сомнений.
Одной из возможных причин является потеря экономической «уверенности». Публикуемые регулярно с 1950-х годов индексы уверенности основаны на данных опросов потребителей и предпринимателей на тему восприятия ими уровня деловой активности, а также их ожиданий по поводу будущих доходов и занятости.
Другим возможным источником сомнений является «неопределённость» в сфере экономической политики. Если предприниматели не знают, каким будет регулирование, налоги или, что ещё хуже, не случится ли национализация, они могут отложить принятие решений. Это старая идея, она была высказана ещё во время Великой депрессии 1930-х годов. Однако вплоть до последнего времени этот показатель практически не измерялся.
В 2015 году экономисты Скотт Бейкер, Николас Блум и Стивен Дэвис опубликовали индекс «Неопределённости экономической политики» (EPU) для дюжины стран, который был рассчитан на основе цифровых архивов новостей. Индекс — он охватывает Канаду, Китай, Францию, Германию, Индию, Италию, Японию, Россию, Южную Корею, Испанию, Великобританию и США — создан путём подсчёта ежемесячного количества газетных статей в каждой из этих стран, в которых одновременно упоминаются три термина: «экономика» (E), «политика» (P) и «неопределённость» (U).
Ежемесячный индекс равен общему количеству статьей с этими тремя словами, разделённому на общее число статей в отобранных газетах в данном месяце. Носители языка в каждой из стран помогли подобрать адекватный перевод для этих трёх слов. Индекс рассчитан задним числом для нескольких десятилетий, а в двух странах — США и Великобритании — он начинается с 1900 года. Американский индекс коррелирует с уровнем ожидаемой волатильности фондового рынка, зафиксированным на рынках опционов (VIX).
Авторы обнаружили, что во всех 12 странах высокие значения индекса EPU предвещают экономический спад. В двух странах, где доступны данные индекса за более длительный срок, у него были высокие значения во время Великой депрессии. Но авторы задаются вопросом — вызывает ли спад экономики неопределённость или это неопределённость вызывает спад? Поскольку мы знаем, что люди очень быстро реагируют на действия других людей, подобная причинно-следственная связь, скорее всего, действует в обе стороны, как в замкнутом круге.
Более глубокий и интересный вопрос связан с тем, что именно вызывает ощущение неопределённости. Для ответа на него требуется обобщённая характеристика тех историй и идей, которые могли повлиять на общественные мысли по поводу экономики (или на уклонение от этих мыслей).
Что касается Великой депрессии, то можно задаться вопросом, был ли высокий уровень индекса EPU связан с социальными тенденциями после эксцессов 1920-х годов, подпитывавших страхи перед коммунизмом и (в США) перед Новым курсом. Можно задуматься, способствовал ли страх перед фашистскими режимами и грядущей войной продлению депрессии после прихода Гитлера к власти в 1933 году. То внимание, которое уделялось вышедшей в 1934 году книге Джоханнса Стила «Вторая мировая война», предсказавшей одноименное событие, свидетельствует о том, что страхи перед войной должны были достаточно широко обсуждаться для того, чтобы способствовать возникновению сомнений при принятии решений. Людям, пережившим Первую мировую войну, мысль о сиквеле должна была казаться просто кошмаром.
Разумеется, нельзя доказать, что Великая депрессия действительно затянулась из-за подобных историй или идей. Как мы вообще можем понять, какие истории влияли тогда на мысли людей? С другой стороны, мы можем быть вполне уверены в том, что какие-то из подобных историй действительно влияют на воспринимаемую неопределённость в экономике.
Психологи выяснили, что людям свойственна «аффективная эвристика», то есть склонность связывать воспоминания с эмоциями и позволять этим эмоциям влиять на принятие решений, даже тогда, когда решение никак не связано с причинами эмоций. Противоречивые эмоции могут привести к неспособности планировать («исполнительная дисфункция») и действовать, к колебаниям.
Некоторые из историй, которые мы слышим сегодня (подъём национализма или страх перед проблемами, которые создают иммигранты для традиционных культурных ценностей), вполне могут способствовать росту сомнений и колебаний. Июньское голосование Британии за выход из ЕС (Брексит) было воспринято во всём мире с крайней тревогой, оно стало сигналом политической нестабильности. Увеличение числа терактов добавляет эмоциональный аспект всем этим событиям.
Смогут ли подобные страхи привести к такому росту уровня экономических сомнений, что они вызовут новую мировую рецессию? В данный момент любой ответ на этот вопрос оказался бы слишком обобщённым и неточным. Но учитывая важность последствий, мы не должны уклоняться от размышлений о том, как эти страхи влияют на процесс принятия экономических решений.
В первую очередь на ум приходит идея ответной реакции на поведение других колеблющихся. «Эффект дохода» и стадная психология действительно могут усиливать индивидуальные колебания. Но должен быть какой-то изначальный фактор, который запускает этот порочный круг, — некий базовый источник сомнений.
Одной из возможных причин является потеря экономической «уверенности». Публикуемые регулярно с 1950-х годов индексы уверенности основаны на данных опросов потребителей и предпринимателей на тему восприятия ими уровня деловой активности, а также их ожиданий по поводу будущих доходов и занятости.
Другим возможным источником сомнений является «неопределённость» в сфере экономической политики. Если предприниматели не знают, каким будет регулирование, налоги или, что ещё хуже, не случится ли национализация, они могут отложить принятие решений. Это старая идея, она была высказана ещё во время Великой депрессии 1930-х годов. Однако вплоть до последнего времени этот показатель практически не измерялся.
В 2015 году экономисты Скотт Бейкер, Николас Блум и Стивен Дэвис опубликовали индекс «Неопределённости экономической политики» (EPU) для дюжины стран, который был рассчитан на основе цифровых архивов новостей. Индекс — он охватывает Канаду, Китай, Францию, Германию, Индию, Италию, Японию, Россию, Южную Корею, Испанию, Великобританию и США — создан путём подсчёта ежемесячного количества газетных статей в каждой из этих стран, в которых одновременно упоминаются три термина: «экономика» (E), «политика» (P) и «неопределённость» (U).
Ежемесячный индекс равен общему количеству статьей с этими тремя словами, разделённому на общее число статей в отобранных газетах в данном месяце. Носители языка в каждой из стран помогли подобрать адекватный перевод для этих трёх слов. Индекс рассчитан задним числом для нескольких десятилетий, а в двух странах — США и Великобритании — он начинается с 1900 года. Американский индекс коррелирует с уровнем ожидаемой волатильности фондового рынка, зафиксированным на рынках опционов (VIX).
Авторы обнаружили, что во всех 12 странах высокие значения индекса EPU предвещают экономический спад. В двух странах, где доступны данные индекса за более длительный срок, у него были высокие значения во время Великой депрессии. Но авторы задаются вопросом — вызывает ли спад экономики неопределённость или это неопределённость вызывает спад? Поскольку мы знаем, что люди очень быстро реагируют на действия других людей, подобная причинно-следственная связь, скорее всего, действует в обе стороны, как в замкнутом круге.
Более глубокий и интересный вопрос связан с тем, что именно вызывает ощущение неопределённости. Для ответа на него требуется обобщённая характеристика тех историй и идей, которые могли повлиять на общественные мысли по поводу экономики (или на уклонение от этих мыслей).
Что касается Великой депрессии, то можно задаться вопросом, был ли высокий уровень индекса EPU связан с социальными тенденциями после эксцессов 1920-х годов, подпитывавших страхи перед коммунизмом и (в США) перед Новым курсом. Можно задуматься, способствовал ли страх перед фашистскими режимами и грядущей войной продлению депрессии после прихода Гитлера к власти в 1933 году. То внимание, которое уделялось вышедшей в 1934 году книге Джоханнса Стила «Вторая мировая война», предсказавшей одноименное событие, свидетельствует о том, что страхи перед войной должны были достаточно широко обсуждаться для того, чтобы способствовать возникновению сомнений при принятии решений. Людям, пережившим Первую мировую войну, мысль о сиквеле должна была казаться просто кошмаром.
Разумеется, нельзя доказать, что Великая депрессия действительно затянулась из-за подобных историй или идей. Как мы вообще можем понять, какие истории влияли тогда на мысли людей? С другой стороны, мы можем быть вполне уверены в том, что какие-то из подобных историй действительно влияют на воспринимаемую неопределённость в экономике.
Психологи выяснили, что людям свойственна «аффективная эвристика», то есть склонность связывать воспоминания с эмоциями и позволять этим эмоциям влиять на принятие решений, даже тогда, когда решение никак не связано с причинами эмоций. Противоречивые эмоции могут привести к неспособности планировать («исполнительная дисфункция») и действовать, к колебаниям.
Некоторые из историй, которые мы слышим сегодня (подъём национализма или страх перед проблемами, которые создают иммигранты для традиционных культурных ценностей), вполне могут способствовать росту сомнений и колебаний. Июньское голосование Британии за выход из ЕС (Брексит) было воспринято во всём мире с крайней тревогой, оно стало сигналом политической нестабильности. Увеличение числа терактов добавляет эмоциональный аспект всем этим событиям.
Смогут ли подобные страхи привести к такому росту уровня экономических сомнений, что они вызовут новую мировую рецессию? В данный момент любой ответ на этот вопрос оказался бы слишком обобщённым и неточным. Но учитывая важность последствий, мы не должны уклоняться от размышлений о том, как эти страхи влияют на процесс принятия экономических решений.
Роберт Дж. Шиллер — лауреат Нобелевской премии 2013 года по экономике. Он — профессор экономики в Йельском университете и один из создателей индекса Кейса-Шиллера по ценам на недвижимость в США. Он также автор книги «Нерациональное изобилие», третий выпуск которой был опубликован в январе 2015 года. Его последняя работа — «Выуживание дураков: экономика манипуляций и жульничества» — написана совместно с Джорджем Акерлофом.
