Наш автор Ник Афанасьев вот уже два месяца путешествует по всей России, и делает он это для того, чтобы ответить на два непростых вопроса: «Как живут и о чем думают россияне? И почему они такие?»
В прошлом году в одной сувенирной лавке в Санкт-Петербурге я купил плитку шоколада. На ней была нарисована карта Европы и Азии. И там были изображены три типа территории.
Россия — «территория прежнего государства». Крым — «новая государственная территория». Все остальные страны — «перспективная государственная территория».
Выражение «В каждой шутке есть доля правды», кстати, очень часто употребляется и в России.
Но если говорить серьезно, то 18 марта 2014 года будет обведено красным карандашом в будущих учебниках истории. В этот день Владимир Путин произнес речь в сверкающем золотом Георгиевском зале Кремля. Его непосредственными слушателями были представители российской политической элиты, а перед экранами телевизоров собралась вся страна. Путине объяснил намерение России защищать русских, даже если они живут в других странах. Слишком долго у России не было для этого сил. Российский президент проявил милость в отношении мятежных меньшинств внутри страны и неуступчивость в отношении внешних врагов, прежде всего Соединенных Штатов. Он провел параллели и сравнил сближение Крыма и России с воссоединением Германии. Слушатели вели себя так тихо, что воздух в зале, казалось, просто застыл, когда Путин непреклонно провозгласил возвращение России в качестве великой державы. Президент был в наилучшей форме.
В этот день, 18 марта 2014 года, Путин подписал документ о вхождении Крыма в состав России. Это присоединение базировалось на сомнительном референдуме, в ходе которого, по официальным данным, почти 97% жителей Крыма проголосовали в пользу России. Проведенный референдум не был признан Европой и Соединенными Штатами. Разрыв с Западом был торжественно скреплен подписью Путина.
И вот спустя два года я приехал в Крым. Однажды я уже побывал здесь, и произошло это еще тогда, когда Крым был украинским, то есть примерно за полгода до Майдана. Лето тогда было жарким, в воздухе пахло не революцией, а шашлыками. Все проблемы казались в тот момент далекими — как в географическом, так и во временном отношении.
Столицу этого полуострова связывает с расположенным на самом юге городом Ялта самая протяженная троллейбусная линия — 86,5 километра. В аэропорту даже рекламируют по громкоговорителю этот маршрут. К сожалению, при этом не упоминается о том, что существуют новые и старые троллейбусы. Старые были сделаны в стране, которая больше не существует — в Чехословакии. Они весьма романтично и тяжело покачиваются под своим историческим грузом на горном перевале, ведущем к субтропическом югу Крыма.
Я сижу в самом конце салона, у меня много места, и так продолжается до того момента, пока рядом не усаживается пожилая женщина. «Будет немного тесновато», — говорю я, пытаясь дружелюбно обратить ее внимание на то, что еще много свободных мест. «Да ничего!» — говорит она. На ней розовая блузка, головной платок в горошек и длинная юбка с цветным узором. Через стекла очков на меня смотрят очень живые и немного озорные глаза. Елизавете Даниловне 72 года, она родилась в Крыму и осталась здесь. Вот такие дела.
В то время как троллейбус проезжает по серому Симферополю, Елизавета Даниловна объясняет цель своего визита. Сама она с юга полуострова, из Ялты. «В Симферополе есть книжный базар, — говорит она. — Там все дешевле. Раз в месяц я там кое-что покупаю. Но скоро построят мост. И тогда цены на всем полуострове рухнут».
Она имеет в виду мост через Керченский пролив, который свяжет восточную оконечность Крыма с материковой Россией. Он будет стоить больше трех миллиардов долларов, а откроется он в конце 2018 года, заменив тем самым перегруженное паромное сообщение, связывающее в настоящее время полуостров с метрополией. По нему будут ездить не только автомобили, но и поезда, перевозя товары и туристов. Мало существовало мостов, которые одновременно так много связывали бы и так много разъединяли. Насколько он связывает Крым с Россией, настолько одно его строительство разделяет Россию и Запад.
Поскольку я точно не знаю, куда должен двигаться наш разговор, я только киваю в ответ. Елизавета Даниловна смотрит в окно, наблюдая за тем, как рабочие ремонтируют дорогу, и продолжает говорить. «Да, теперь работы опять возобновились! Работа важна! Нужно работать, а иначе лучше сразу повеситься». Не только ее слова становятся более грубым. Но и ее тон становится более резким. «Раньше эти дегенеративные украинцы все здесь разрушили. Теперь дело движется вперед!»
Когда она произносит последние слова, некоторые отдыхающие с недовольным видом оборачиваются — явно русские с материка, — и они явно считают раздражающим подобный резкий тон в этом месте. Она говорит еще громче. «Нынешнее поколение украинцев — они ведь все потерянные! Это зомби! Они ничего не могу делать. Вообще ничего!» Я спрашиваю у нее, чем она занимается или, может быть, работает. Сейчас или раньше. «Я очень трудолюбивый человек. А трудолюбивый человек делает много очень разных вещей!» Несмотря на дополнительные вопросы, так и не удается узнать, кто эта женщина по профессии. Тем временем она берет в руки газету «Комсомольская правда», проправительственную желтую прессу. Наш троллейбус не без труда преодолевает великолепный горный перевал.
Наша поездка продолжается еще полтора часа, и Елизавета Даниловна угрожающе откладывает в сторону газету. «Да. Человек труда способен на многое! Это как с мужчиной. Ему также нужно много женщин, либо одна за другой, либо он идет налево. Вот такие дела». Две молодые мамы с маленькими детьми на коленях с веселым видом оборачиваются в нашу сторону. Неожиданно троллейбус останавливается. Водитель вновь должен поправить штанговые токоприемники, то есть связь между электрической линией и троллейбусом. Они просто слетели. Водитель быстро справляется со своей задачей — привычно и раздраженно.
Премьер-министр говорит: «Денег нет. Но вы держитесь»
До самой Ялты Елизавету Даниловну нельзя было остановить. «Мы создадим огромные плантации. Руководство уже над этим работает. Почему мы все время должны покупать овощи у турок?» На вопрос о том, как она сама сводит концы с концами, она отвечать не хочет. «Здесь вопрос не о том, что я могу себе позволить на свою пенсию! Если здесь будут плантации, то все будет дешевле!» Мне в этот момент вспоминается популярная в российском интернете сцена, диалог между премьером Дмитрием Медведевым и пенсионеркой в Крыму. Пожилая женщина жалуется на низкую пенсию и высокие цены. Российский премьер говорит: «Денег нет. Но вы держитесь».
В самой Ялте настроение по-летнему расслабленное. На длинной набережной много прогуливающихся людей — они покупают сахарную вату, пьют пиво, ездят не сигвеях и кричат своим детям, чтобы они далеко не убегали. Западных туристов нет, однако они и раньше толпами сюда не приезжали. Один из наиболее красиво расположенных Лениных — перед его глазами Черное море, а за ним возвышающиеся горы — увлеченно наблюдает за происходящим. Рядом с постаментом скейтеры убивают остатки советского бетона, на одном из них футболка с характерной для наркоманов надписью «High Life». Видимого различия по сравнению с украинскими временами нет.
На вопрос об их жизни и о заработках большинство людей здесь отвечают как неполитичные патриоты. Принадлежность к России — да, все это прекрасно, но туристов в Крыму могло бы быть и больше. Раньше, помимо россиян, сюда приезжали многие украинцы и белорусы. По известным причинам теперь их нет. По официальным данным российского туристического бюро, в этом году туристов на одну пятую больше, чем в прошлом. Каждый третий россиянин мечтает о том, чтобы поехать в Крым. Но, как это часто бывает в отношении статистики и реальности…
Наташа выражает мнение многих живущих здесь людей. Ей 37 лет, она, как и многие другие, зарабатывает на жизнь тем, что сдает квартиры туристам, и она почти постоянно общается в приятном стиле в духе сериала «Секс в большом городе» со своими квартирантами, сотрудниками и со всем миром. «Как здесь дела, спрашиваете вы? Да никак!» — говорит она и смеется. Это следует понимать так, что она говорит не совсем серьезно. Мы проходим мимо российского флага. Наташа говорит по телефону уборщице, что все о’кей, если она сегодня не будет убирать. Глядя на флаг, она говорит: «Но мы здесь говорим о России. То есть это, естественно, самая прекрасная и самая великолепная задница, в которой мы все находимся!» Она громко смеется. «Нет, это я не с тобой беседовала», — говорит она в телефон.
«Раньше я брала по 100 долларов за небольшую квартиру на набережной. Сегодня по 30. Но дела идут. Мы справляемся», — говорит она, и в это время звонит второй мобильный телефон. «Ты же понимаешь, какая ситуация», — говорит она и очень громко вздыхает. — Я сама в этом году только два раза залезала в воду! Да и когда мне купаться?»
Дорога между Ялтой и Севастополем одна из самых красивых в своем роде
И Наташа также с нетерпением ожидает завершения строительства моста с материковой частью. В 2015 году россияне, «охваченные национальным порывом», ринулись в Крым. Однако россияне теперь хотели бы приехать на автомобиле, а не прилететь на самолете. «Но кто уже был вынужден с детьми при 35-градусной жаре ждать этого парома, должен быть настоящим садомазохистом, чтобы попытаться еще раз попасть в такую ситуацию».
Дорога от Ялты до Севастополя принадлежит к числу самых красивых в своем роде. Она идет вдоль берега моря все дальше на запад, пологие зеленые холмы и отвесные обрывающиеся в море скалы сменяют друг друга, как пальмы и сосны на пляже. Торговцы продают у пляжа мед, фрукты и лук. Благоговейны эти славянские тропики.
Чем ближе Севастополь, тем больше рекламных щитов, на которых Владимир Путин обращается к народу, появляется вдоль дороги. Цитаты из речей президента, примерно такие: «Мы хотим сделать Крым и Севастополь динамично развивающимися субъектами Российской Федерации». Или: «Права меньшинств, их культура и язык должны быть защищены в Крыму». В самом Севастополе в глаза бросаются другие плакаты, на которых просто на белом фоне красными буквами написано: «Россия для нас больше, чем целый мир». Севастополь — особое место, поскольку еще до референдума он был очень русским. Базирующийся здесь Черноморский флот имеет очень большое символическое значение. Туристы катаются на небольших лодках в многочисленных бухтах, где стоят исторические и современные военные корабли, в том числе те, которые раньше были украинскими и которые Россия вместе с целым Крымом немирным способом получила в 2014 году.
После этого многие туристы покупают магниты на холодильник с изображением каждого отдельного корабля. В Севастополе ракетные и десантные корабли выполняют функцию рекламных мальчиков.
Во время Второй мировой войны этот город был ареной тяжелых боев, как и во время Крымской войны, которую стремившаяся стать великой державой Россия с 1853 года по 1856 год вела, прежде всего, против Франции и Великобритании. Однако этим история Севастополя не ограничивается.
Люди в Крыму считают себя изощренными жителями побережья
Недалеко от центра города ведутся раскопки — это Херсонес. Туда в 987 году приехал великий князь Владимир, правитель киевской Руси. Владимир до этого был ревностным язычником, он поклонялся идолам и, помимо семи жен, имел еще и сотни любовниц. В связи со свадьбой с византийской принцессой он крестился в Херсонесе. Это было началом крещения Киевской Руси.
Спустя более 1000 лет сюда пришел другой Владимир для того, чтобы заявить о важности Херсонеса для России и для всего мира. Временами Крым в целом воспринимается как алтарь.
На набережной в центре города вся эта историческая нагрузка не особенно утомляет. Только один парень, который играет на флейте и собирает деньги в коробку, выступает в поддержку «Донецка», и он напоминает о том, что недалеко от Крыма люди погибают в результате конфликта, хотя, теоретически, там должен быть мир. «Самое главное то, что у нас нет войны», — так звучит наиболее распространенный ответ на вопрос об актуальной ситуации.
К Донбассу и пророссийским сепаратистам некоторые люди в Крыму имеют странное отношение. Они высказываются пренебрежительно. Люди в Крыму чувствуют себя искушенными жителями побережья и региона, который был принят в состав России. Поэтому они считают себя намного выше людей из шахтерского региона Донбасса, которым не повезло, и им не было позволено примкнуть к метрополии.
Некоторые жители Севастополя также высказывают серьезную озабоченность, но делают это с завидным дипломатическим искусством — как, например, один водитель такси, пытающийся объяснить ситуацию: «В экономическом плане ситуация сложная, но и россиянам на материке приходится не легче. Санкции, низкие цены на нефть, вы это знаете. Однако столь же далеки от процветания и украинцы, которые как раз в настоящее время устраивают масштабные протесты против повышения коммунальных тарифов».
«Дать серьезную оценку региональному правительству мы сможем только тогда, когда мост будет закончен. Мы ведь отрезаны от всех — от Украины и от России. Это чрезвычайное положение».
Прогулка вечером по Севастополю имеет что-то общее с путешествием в 1970-е и 1980-е годы. Под незатейливую музыку танцуют около десятка пожилых людей, парами и в одиночку, у большинства из них на лице улыбка, они кажутся счастливыми. В сотне метров от них пожилые дамы поют хором, у них голубые платья, а ансамбль называется «Мечта». Зрителям преимущественно за 70, и они с восторгом аплодируют. Добрые старые советские времена. И возникает мысль о том, что в последние 25 лет было бы нетрудно что-то предложить этим людям, предложить им больше, чем просто заявить о том, что и их жизнь и та система, при которой они жили, были неправильными.
Да, политические системы. У них есть свои ловушки. Как эти ловушки выглядят в нынешней России и, особенно, в Крыму, — об этом хорошо знает Александр Попков. Он адвокат, и занимается он, в том числе, защитой тех людей, которых, по сути, защитить невозможно. Мы встречаемся с Попковым в ресторане в Симферополе, в столице полуострова.
У Попкова рубашка свободного стиля, он говорит мягким голосом и часто улыбается. Многие процессы, исход которых был решен еще до начала слушаний, особо на него не повлияли — так кажется со стороны. Он сам называют свою деятельность «частной юстицией». В политических процессах нет шансов на выздоровление — то есть, на оправдательный приговор. «Все что мы можем сделать — это показать абсурдность обвинений и наилучшим образом сопровождать осужденного», — говорит Попков.
Недавно он принимал участие в одном деле, которое попало и в заголовки иностранной печати. Украинский кинорежиссер Олег Сенцов был обвинен в терроризме и приговорен к 20 годам лишения свободы. Он и его коллега якобы подожгли входную дверь отделения кремлевской партии «Единая Россия» в Симферополе, а также планировали взорвать находящиеся в городе две статуи Ленина. Прокуратура опиралась, в основном, на высказывания одного из обвиняемых, свалившего вину на своего коллегу. Его зовут Геннадий Афанасьев — лично я его не знаю, он не мой родственник и не свойственник.
Позднее Афанасьев отказался от своих показаний и заявил, что они были сделаны в результате применения жестоких пыток.
Такие правозащитные организации как «Мемориал» назвали Сенцова и Афанасьева политическими заключенными и подвергли резкой критике российские власти. Афанасьев был приговорен к семи годам заключения в лагере, он долго находился в одиночной камере и был направлен весьма отдаленное место на севере России, в Республику Коми. Попков посетил его в лагере. Афанасьев недавно был освобожден в рамках украинско-российской сделки и сегодня живет в Киеве.
«Я начинал работать как следователь у военных», — рассказывает Попков за бокалом пива в расслабленной атмосфере ресторана в этот теплый летний вечер. «Один раз я вел расследование в отношении дезертира. Я думал, что его назначенный судом защитник меня просто испепелит. Однако во время заседания суда он задавал лишь вопросы о финансовом положении этого парня, убежавшего из своей части. Назначенный судом защитник хотел узнать, может ли он что-то заработать в результате этого дела. Когда выяснилось, что ничего заработать не удастся, он просто сел и сделал так, — сказал Попков и положил свою голову на руку, как это происходит в том случае, когда человеку все глубоко безразлично. — Я подумал, что я плохо вижу. Но так все здесь происходит».
Я хотел узнать у Попкова о том, что его мотивирует в ситуации, когда все его дела заранее проиграны. Впервые он ненадолго задумался, как будто это он сам себя об этом спрашивал.
«Речь идет о том, что политические заключенные имеют защиту. В противном случае силовики в России стали бы всевластными». Силовики — это сотрудники спецслужб и военные, часто с хорошими связями на самом верху, и они редко бывают щепетильными. «А недавно, примерно шесть месяцев назад, — говорит Попков, заметно приободрившись, — одного мне удалось освободить». Это не было политическое дело. Речь шла о «сироте, о бедном парнишке», на которого хотели «повесить» убийство. «Мы в суде, на самом деле, обменялись аргументами, и, в конечном итоге, он был освобожден. Это было приятное чувство. Такие дела, естественно, меня подпитывают».
За соседним столом неожиданно возникает шум. Две женщины, которые сидели за ним и пили вино, о чем-то спорят с официанткой. «С какой стати мы должны пересаживаться? Мы что — маленькие девочки?» Но через какое-то время они уходят. За освободившийся стол садятся трое мужчин лет по 35. Короткая стрижка, натренированные плечи, жесткий взгляд. Один из них достает записывающее устройство, нарочито ставит его на край стола и улыбается, глядя в нашу сторону. Они заказывают самую большую пиццу и время от времени откровенно посматривают в нашу сторону. Так заканчивается этот вечер.
На следующий день Попков говорит: он не уверен в том, что это были «сотрудники». Мне самому показалось, что эти люди пришли туда не случайно. Мне трудно сказать, почему все случившееся не вызывает особого беспокойства у Попкова. То, что за ним ведется наблюдение, удивления не вызывает — в конечном счете, он входит в узкий круг людей, которые рискуют оказывать сопротивление системе, используя средства самой системы. Кроме того, он работает в Крыму. Особую сложность он описывает так: «Известно, что российские власти ведут наблюдение за мной и за моими коллегами. Но и с украинцами существуют проблемы, поскольку любая российская юридическая деятельность в Крыму является незаконной. Иногда ситуация, действительно, становится сложной».
Через несколько минут становится очевидным, насколько узок круг тех людей, к которому принадлежит Попков. Я рассказываю ему о том, что я был в Сочи, где Попков также работает. Я был там в 2012 году на Паралимпиаде, по заданию газеты Tagesspiegel. До меня там побывал Ларс Шпаннагель (Lars Spannagel) из спортивной редакции газеты Tagesspiegel и сделал репортаж об одном из строителей, работавшем на олимпийских объектах. Мардироса Демерчяна (Mardiros Demertschan) лишили заработной платы, а еще избили и унизили. Короче говоря, Демерчян был одним из тех маленьких людей, которым Олимпийские игры принесли одно несчастье. Читатели газеты Tagesspiegel проявили сочувствие к нему и собрали деньги — более 1000 евро. Я передал ему эти деньги. В комнате, которая была черной от плесени, я увидел сломленного мужчину и его жену, которые до конца еще не сдались. Они были более чем удивлены, получив толстую пачку денег от незнакомого человека. В любом случае, они были благодарны, хотя было понятно, что этой суммы недостаточно для того, чтобы решить все их проблемы. Все это я рассказываю Попкову, но вдруг он прерывает меня и говорит: «Да, я знаю. Я представлял интересы Демерчяна в суде».
Затем Попков рассказывает о том, что этот несчастный Демертчян недавно вновь вынужден был предстать перед судом. Полицейские обвиняют его в лжесвидетельстве. Он утверждает, что они его избили. Полицейские это отрицают. То есть, Олимпийские игры продолжают преследовать Мардироса Демерчяна. Попков говорит: «Это известный и печальный случай, и он свидетельствует о том, как в России обращаются с людьми». Затем он добавляет: «Что касается плесени в комнате… Это проблема в районе Сочи, и это связано с климатом. Кто не борется с ней надлежащим образом, у того плесень все поедает».
Граффити и плакаты с изображением Путина
Поражает вот что: Россия огромна. Но тот человек, который устанавливает контакт с людьми, выступающими против определенных структур власти, постоянно наталкивается на одних и тех же людей.
Одного и того же человека можно часто увидеть также в центре Симферополя. На граффити и на плакатах присутствует изображение Владимира Путина. Президент на корабле, и подпись: «Крым — наше общее достижение». Или вывески на одной недавно отреставрированной церкви, даже четыре огромные вывески, которые указывают на то, что работы были проведены под покровительством Путина. За церковью установлен советский танк, напоминающий о Великой отечественной войне, то есть о Второй мировой войне. Вера, история и взгляды здесь часто объединяются.
Немного дальше, за танком, находится недавно установленный памятник. Он посвящен «вежливым людям», то есть российским солдатам без знаков отличия, которые занимали стратегически важные пункты и удерживали украинских солдат в их казармах.
Это было исключительно бурное время — весна 2014 года, когда на Украине господствовала революция и в Крыму тоже, — но под совершенно другими символами. Я немало прочитал об этом более чем запутанном конфликте, и самые важные сцены из репортажей звучали примерно так: командир одного российского подразделения, окружившего украинские казармы, говорит с командиром украинцев. При этом он тоже является этническим русским. Российский командир говорит: «Вы окружены. Сдавайте ваше оружие и освобождайте казармы». Украинский командир говорит: «Вы же знаете, что русский солдат никогда не сдается».
У памятника «Вежливым людям» я пытаюсь устроить своеобразное публицистическое упражнение. Вот его смысл: в течение часа сидеть в центре города и наблюдать за тем, что там происходит. Сам памятник находится в начале пешеходной зоны, а за ней расположена недавно созданная небольшая площадь, а чуть в стороне возвышается солидное здание регионального правительства Крыма.
Сам памятник состоит из фигуры солдата и фигуры девочки, которая протягивает солдату цветы, а еще есть кот, который смотрит на солдата. Не проходит и минуты в течение этого часа, чтобы люди не остановились рядом с ним и не сфотографировали бы самих себя или своих друзей. Многие дотрагиваются до кулака солдата или до носа кота. «Посмотри, какая она милая, эта кошечка!» — вот самая распространенная фраза. Никто здесь долго не задерживается и не принимает никаких националистических поз. Это, скорее, привлекающий внимание объект из категории: ах, интересно, и чего тут только нет.
