В 1990-х годах новым кошмаром для Европы стала так называемая «русская мафия». Это была непомерно раздутая угроза, устремившаяся на запад вместо советских танков. В 2000-х годах русская мафия превратилась в клише из боевиков. Но сейчас она возвращается на повестку, поскольку появилась серьезная обеспокоенность, что организованная преступность стала пятой колонной Кремля в его попытках подорвать европейскую безопасность.
Как дома, так и за границей российские бандиты и шпионы зачастую тесно связаны между собой. Преступников подозревают в том, что они участвуют в заказных убийствах чеченских боевиков в Турции. Русских киберпреступников Кремль использует в виртуальных войнах в Грузии и на Украине; они взламывают правительственные системы Германии и Польши. А табачные контрабандисты в Прибалтике, похоже, собирают средства на проведение операций по усилению российского политического влияния. Но это улица с двусторонним движением, и российские разведчики, а также сотрудники служб безопасности зачастую становятся на скользкий путь и начинают работать на преступников.
Причина такого симбиоза ясна и понятна. Россия ведет геополитическую борьбу против Запада, но ей не хватает экономической и мягкой силы ее противников. В таких условиях она вынуждена использовать тайную и нетрадиционную тактику, чтобы восполнить имеющийся дефицит. С такой точки зрения преступное сообщество это очевидный плюс.
Европейские службы безопасности очень медленно осознают размах этой угрозы. Давно уже идущее в Испании следствие по делу операции «Тройка» все ближе и ближе подбирается к Кремлю. А в этом месяце глава Федерального криминального бюро Хольгер Мюнх (Holger Münch) предупредил об экспансии «российско-евразийской организованной преступности» в Германии. Его вмешательство, будучи серьезным и необходимым вкладом в забытые дебаты, подчеркивает то, что Европа не в полной мере осознает масштабы проблемы. Если мы говорим о «европейской организованной преступности», то понимаем под этим корсиканских крестных отцов, сирийско-шведских предводителей банд и всех тех, кто между ними. Точно так же, «российско-евразийская организованная преступность» включает в себя слишком много самых разных типов и форм, а поэтому такое определение не имеет реального смысла.
Такое недопонимание возникает из-за того, что полиция получает недостаточно средств, ресурсов и полномочий, дабы понять глубинные политические связи и социологические субкультуры преступников, которых она должна арестовывать и привлекать к суду. Когда правоохранительные органы пытаются разобраться в этих группировок, они имеют обыкновение смотреть на них слишком упрощенно, используя устаревшие понятия типа «вор в законе», которое появилось в жестоком преступном подполье и получило распространение в сталинских лагерях ГУЛАГа. Российская организованная преступность стала наследницей этой яркой и страшной истории, но в ней сегодня фигурируют уже не гулаги. Да и понятие «вор в законе» пришло в упадок с распадом Советского Союза.
Европа нуждается в более систематическом и тонком понимании «российско-евразийской организованной преступности», и особенно ее связей с российским аппаратом безопасности. Организованная преступность несомненно зачастую сближается с государством, а в некоторых областях ее используют в интересах российской элиты. Классический пример тому — российские хакеры, получившие определенную степень безнаказанности в обмен на свою готовность время от времени наносить удары по врагам Кремля. Но это не мафиозное государство, ибо политика там не подчиняется целиком и полностью преступной наживе. Это также не то государство, в котором весь преступный мир является инструментом.
Многие из этих группировок по сути дела расстались с Россией, и у них нет оснований для сотрудничества с Москвой. Скорее, те группировки, которые могут представлять угрозу безопасности в Европе, можно отнести к одной общей категории, назвав ее организованной преступностью с российской основой. Руководят ли ею живущие в Москве грузины или ответвление славянской банды из Санкт-Петербурга, независимо от этнической принадлежности и языка они действуют за рубежом, но у них в России есть собственность, семьи, родственники и прочие слабые места, которым Кремль может угрожать, а может и поддержать. Как и всегда в России, истина сложна, в ней много нюансов, и она спорна. Организованная преступность это не какая-то простая пешка в руках государства, но и полностью независимой ее тоже нельзя назвать. Зачастую ей приходится работать в тех параметрах, которые задает Кремль.
В 1994 году российский президент Борис Ельцин предупредил, что его страна превращается в сверхдержаву преступности. Сегодня Владимир Путин, похоже, стремится к такому же статусу, но совершенно по-другому. Он считает зарубежную организованную преступность с российской основой не угрозой, не помехой, а потенциальной благоприятной возможностью. Геополитическое соперничество России с Западом продолжается, и понимание характера данной угрозы становится все более важным для европейской безопасности.
