Три товарища — Рома, Максим и Олег — с оружием в руках сражались против собственной страны — и распрощались с жизнью. В то время как война в Восточной Украине активизируется, растет количество вдов — без надежд, денег и мужей.
На полях:
Факты: Война в Восточной Украине
В апреле 2014 года пророссийские сепаратисты взяли под контроль Донецк и Луганск в Восточной Украине и создали так называемые «народные республики». К тому моменту Россия аннексировала Крымский полуостров. Сепаратисты были противниками нового правительства в Киеве, которое пришло к власти после волнений на Майдане в январе-феврале 2014 года. Через несколько недель началась полномасштабная война между мятежниками и российскими солдатами с одной стороны и Украиной с другой.
Первое соглашение о перемирии было подписано в сентябре 2014 года, но более или менее соблюдается лишь Минское соглашение-2, подписанное в феврале 2015 года. Согласно ему, обе стороны должны отвести тяжелое вооружение от линии соприкосновения. Сепаратисты должны также отвести наемников, что соблюдается лишь отчасти.
В ходе войны убито 9 470 человек. Почти 22 тысячи ранены, а еще один миллион жителей бежал с Украины. Это официальные цифры ООН, реальные цифры могут быть выше.
Весной 2016 года началась эскалация военных действий, хотя ими охвачены немногие районы. Стороны обвиняют друг друга, но, по словам ОБСЕ, пассивность не проявляет ни одна из сторон.
Репортаж
3 мая 2016 года. Двое мужчин, одетых в черное, подводят Ольгу Федоровскую к гробу. Они регулярно подносят к ее рту воду из наполовину пустой зеленой пластиковой бутылки. Она пьет воду так, как будто это кислород. Мучительный вой. Всхлипы, тонущие в шуме вентиляции. Мы на похоронах Олега Федоровского. Днем раньше похоронили лучшего друга Олега, Максима.
Завтра в землю опустят гроб с телом последнего из троицы, Ромы. Два товарища Олега погибли одновременно, сражаясь против Украины. Не прошло и суток, как перестало биться и сердце Олега. Но что с ним произошло? «Снайпер застрелил», — слышим мы откуда-то сбоку. Произнесено это было немного нерешительно, как будто причина смерти была в высшей степени неясной.
Священник кладет на гроб хлеб. У него серое, обветренное лицо — и именно он внушает наибольший страх среди всех этих до зубов вооруженных людей в похоронной процессии.
«У всех нас в жизни разные дороги, у кого-то она короче, чем у других. Солдаты попадают прямо к Богу», — говорит священник.
Ольга в последний раз целует бледное лицо мужа. На голове у него белая лента, которая частично закрывает перевязанный левый висок. Священник подает знак могильщикам, они тушат сигареты и вбивают гвозди в крышку гроба.
И Олега спускают в бездну, в последний раз.
Рыдания Ольги перемешиваются с выкриками ее сына. Полноватый 19-летний парень стоит чуть в стороне от похоронной процессии, он всхлипывает все громче. Его товарищи неуверенно держатся где-то сбоку. Они курят, а глаза их скользят по площади.
Ина Лаевская, женщина в военной форме с угольно-черными волосами, вынимает из кобуры пистолет и идет к полю. За ней следует примерно 20 солдат.
Они будут стрелять в воздух — последнее «прощай» Олегу.
«Не успеваю перестать плакать, как мы тут же теряем нового солдата», — говорит Ина Лаевская.
Именно Ина приносит родным весть о том, что их солдат убит. Именно она присматривает за вдовами, следит за дисциплиной на базе. Именно она и пригласила нас на похороны.
В батальоне «Восток» ее зовут просто «мама».
Сейчас она садится в военный автобус вместе с солдатами.
Они отправляются назад — на фронт.
Конфликт в Восточной Украине начался с того, что мятежники в масках захватили здания областных учреждений в Донецке и Луганске весной 2014 года. Они протестовали против украинской языковой политики и против свержения президента Януковича после революции на Майдане.
Вначале на улицы во имя национализма вышли бабушки, анархисты и шахтеры. Но после того, как во время демонстрации в Донецке в марте 2014 года был убит проукраинский демонстрант, произошел поворот к насилию.
Через два месяца в Донецке и Луганске уже полным ходом шла война. Мятежники получили оружие и солдат из России. В борьбе против своих бывших соотечественников Украина использовала авиацию. С тех кровавых майских дней в 2014 года на войне погибли, по меньшей мере, 9 470 человек. Только в июне было зарегистрировано 100 убитых, примерно 20 из них — мирные жители. Но это только те цифры, которые подтверждает ООН. Подлинная цифра может быть гораздо выше.
В середине февраля 2015 года между сторонами конфликта было заключено перемирие, но бои на фронтах продолжаются. И в последние три месяца они существенно активизировались. И Украина, и мятежники теряют больше солдат, нежели готовы признать, а ООН полагает, что обе стороны врут, говоря о потерях. И гражданское население страдает больше, чем раньше. Еще никогда после августа 2015 года не погибали и не были ранены столько гражданских за один месяц.
Вместе с тем боевой дух оставляет желать лучшего по обе стороны линии фронта. На украинской стороне солдаты разочаровались в правительстве и поняли, что, судя по всему, Донецк им не взять. Солдатам сепаратистов надоело перемирие, удручающее экономическое положение и то, что голос российских солдат-разведчиков в так называемой народной республике становится все слышнее.
6 мая 2016 года. Солнце начало выглядывать из-за плотных туч и дождевых облаков. Но дома у Ольги Федоровской все темным-темно. Три дня назад она похоронила мужа, с которым делила ложе на протяжении 20 лет. А поженились они всего две недели назад. Она стоит в темной комнате и не знает, куда деть руки. У стола, на котором переполненная пепельница, сидит ее отец. Он протягивает вперед руки, хочет ее обнять. Рука. Что-то, за что можно ухватиться, хоть за что-то.
«Когда приехала скорая, чтобы забрать Олега, его младший сын спрятался, не захотел смотреть», — говорит тесть. Он кричит это, как будто бы реакция пятилетнего внука иллюстрирует несправедливость войны.
«Зачем эта война? Зачем? Зачем?»— всхлипывает тесть.
Мы обнимаем его, он отвечает на объятия жадно и отчаянно. Тесть никак не может отпустить нас. Он только плачет. Олег был для них всем, они его любили.
«Мой муж никогда войны не боялся, но в последние две недели что-то изменилось. Он не хотел возвращаться на фронт», — говорит вдова.
Ина Лаевская, «мама» из батальона, тоже в комнате. В руке она держит одинокую розу. Поставила на пол пакет с консервами.
После каждой церемонии она ездит по вдовам, чтобы уделить им внимание.
По розе на каждого человека.
Сегодня у нее — одиннадцать роз и столько же пакетов в багажнике. Нам предстоит навестить десять вдов и одну мать. Дома у Ромы Жулыкова вдова Марина поставила на стол портрет мужа. Шесть дней тому назад его убили — на глазах лучшего друга Олега.
«Я сыновьям говорю, что он принял пулю за товарища. Больше ничего не хочу знать о том, как он умер», — говорит она.
Ина Лаевская обнимает ее. Они стоят, не двигаясь. Только слезы капают.
Когда в Донецк весной 2014 года пришла война, Рома Жулыков работал строителем и ночным охранником. Он охранял больницу и видел, как каждый день в ворота ввозят раненых мирных жителей. И там, на своем посту, он решил пойти на войну.
«Но сначала он хотел денег для семьи заработать. Поехал в Россию и работал там на стройке. Его не было три месяца», — рассказывает вдова.
— А он сказал, почему пошел на войну?
«Он о войне мало говорил, говорил только: „А кто пойдет, если не я?“ Вот такой был человек».
Старший сын Данил достает трубу. Через несколько дней ему предстоит играть на празднике, посвященном родине. Патриотические гимны — такой теперь репертуар у школьного оркестра. Мать подзывает его к себе и обнимает.
«Ведь папа же был хороший, правда? Он заботился о нас, да?»
Мальчик выглядит немного растерянным, прижатый к одетому в черное телу матери. Она нежно гладит его по волосам, а потом отпускает.
«Это ж дети», — объясняет она Ине.
«С сегодняшнего дня я разрешила им смотреть мультфильмы».
Ина говорит, что ее муж — герой, так она называет всех солдат. Чуть раньше сегодня она погладила по животу беременную вдову и сказала ей, голос ее был полон решимости:
«Когда-нибудь и он будет сражаться за нас».
Вдова кивнула, глаза ее были влажными от слез.
За неделю до этого. Мы стоим перед солдатским кладбищем в Донецке, но начальник кладбища не хочет нас пускать. В прошлый раз, когда мы тут были, мы вошли без разрешения. Насчитали 14 выкопанных могил. Ждали ли они 14 новых погибших? Если они заполнены сейчас, неделю спустя, может ли это служить доказательством того, что сепаратисты теряют гораздо больше солдат, чем рассказывают общественности? Неделей раньше на кладбище было всего 300 солдатских могил. Почти половина из них — безымянные. Вместо этого на перекладине креста тонким фломастером написан номер и выведено: «Неизвестный солдат». По данным Красного Креста, в Донецке открыты дела о трехстах пропавших без вести. Там не захотели говорить о том, личности скольких уже установлены, или же сообщения о пропавших без вести пришли из России. По данным последнего доклада ООН за июнь 2016 года, сейчас на оккупированных территориях без вести пропавшими числятся 430 человек.
Может быть, кто-то из них покоится здесь? Или же это кто-то из тех 25-ти тысяч российских солдат, что, по мнению украинской разведки, находятся на Украине? Наши источники в рядах мятежников говорят, что русские, не имевшие какого-то высокого звания, получают анонимную могилу в Донецке.
Начальник кладбища свирепо смотрит на нас. Да, он тут всему начальник, но, прежде чем впустить нас, он должен позвонить какой-то женщине в офис. В какой офис, он, к сожалению, сказать нам не может. И вдруг нам дают трубку, и мы ее слышим. Она кричит, что мы пишем про то, чего нет, и что нас на кладбище не пустят.
— А кто вы такая?— спрашиваем мы.
«Не ваше дело!» — отвечает она.
Короткие гудки. Повесила трубку.
Звоним пресс-секретарю Министерства обороны Андрею. Он хорошо знаком с нашей переводчицей. Когда она ему звонит, у него всегда такой игривый голос. Но не сейчас.
«Вы не можете войти на кладбище, оно заминировано», — говорит он.
«Да ладно, ничего оно не заминировано. Там куча народу, да мы и сами там раньше были», — говорит переводчица Алекс.
Андрей на другом конце провода обескуражен. Не может ни объяснить свою ложь, ни продолжать лгать.
«А что ты хочешь, чтобы я сказал? Вам на кладбище нельзя».
Церковный служитель из соседней часовни рассказал нам, что военные машины привозят трупы все чаще, но что священника не приглашают.
«Может, у них свой священник есть», — говорит он.
«А может быть, у солдат другая вера, не как у нас».
В начале войны ОБСЕ (Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе) сообщала о грузовиках с трупами, которые пересекали границу с Россией. Ходят слухи о мобильных печах для кремации, массовые захоронения находят постоянно. Верховный комиссар ООН по правам человека не нашел доказательств первому, но последнее уже стало частью войны. В первое лето на телах были признаки того, что люди были казнены. С осени 2014 года в районах, которые раньше находились у линии фронта, было обнаружено несколько братских могил. В основном в них лежали солдаты, но были и гражданские лица.
«Верховный комиссар ООН по правам человека считает, что большинство из захороненных погибли в боях. Но в некоторых могилах могут находиться также и трупы казненных», — пишет сотрудник комиссара Равина Шамдасани (Ravina Shamdasani).
У сепаратистов своя версия того, что они делают с мертвыми телами. И в этой истории нет места братским могилам.
«Когда мы находим неопознанный труп, мы пытаемся выяснить, наш он или украинский. Если труп принадлежит Украине, мы отдаем его им», — говорит пресс-секретарь сепаратистов Эдуард Басурин в беседе с Dagsavisen.
— А если это русский солдат-наемник?
«Если у солдата есть родственники в России, мы помещаем тело в цинковый гроб и отправляем семье. Если нам ничего про родственников неизвестно, тогда мы хороним солдата здесь», — говорит пресс-секретарь сепаратистов.
Ответы он бурчит себе под нос. Потом протягивает большую — как у медведя — руку. И приветливо прощается с нами.
Седьмое мая, восемь дней прошло со дня, когда Рому убили на фронте. Два дня после того, как его похоронили. На улице у дома, где живут Марина и двое маленьких сыновей, пошел дождь. Дорогу размыло. На улице сейчас только местные алкаши, они ковыляют по грязи, гундосо переговариваясь и пряча свою утреннюю выпивку в коричневые пакеты.
В доме маленький Данил упражняется на трубе. Концерт в День победы приближается семимильными шагами.
«До войны Рома много работал, а потом на фронт ушел. Мальчики его не так часто видели», — говорит Марина.
Светлые обои в гостиной заполнены мальчишескими рисунками. От пола и до потолка. Мальчишкам разрешили рисовать прямо на стенах. Марина смотрит на нас, видно, что ей плохо.
«Да, собирались вот ремонт делать, но…»
Она поднимается, хватается за голову.
«Когда Роме было 12, его мама умерла, он к бабушке переехал. А в 25 лет уже заработал достаточно денег, чтобы купить вот этот дом. Он построил его своими собственными руками. Ванная, туалет, пол. Он все сам сделал. Рома не хотел деньги на газ тратить, так что мы топим углем. Но когда он уходил на войну, то поставил газовое отопление. «Чтобы вам не надо было искать уголь и дрова», — вот что он сказал.
Марина показывает нам алтарь с фотографией мужа. Она говорит, что поставила туда фотографию, чтобы он мог видеть своих сыновей. Во всяком случае, так она говорит детям.
«Я знала его как мужа и отца. Но не знаю, что он был за человек. Мне кажется, вы должны поговорить с Александром, его другом. Он знал его с другой стороны, чем я».
Через несколько минут мы, мальчишки и Марина оказываемся дома у Александра Величко. У него участок немного побольше, на полках больше безделушек, а в кухне мебель получше.
В мае 2014 года он вступил в (Союз) «Донбасс» вместе с Ромой. Это была гражданская организация для тех, кто хотел с оружием в руках бороться за независимость Донецка.
Александр научил Рому и других мужчин в «Донбассе» обращаться с оружием. Но сам держался в стороне от фронта.
«У меня спина была не в порядке, ходил с палкой. Ну, как только я с другими в „Донбассе“ познакомился, палку тут же выбросил, но было трудно. Вся моя родня убежала, а мать умерла. Я потом в Крым поехал, чтобы в соленой воде покупаться. Она исцеляет», — рассказывает Александр.
— Рома говорил о войне?
«Нет, никогда. Или… иногда он говорил про других там, на фронте. О том, как ели кашу, или о чем-то забавном, что друг другу говорили».
Он смотрит на свои кулаки. Сильные рабочие руки, лежащие на коленях.
«Рома был отличный парень. Он видел красоту в старых вещах. Он мог заставить работать то, что сломано. В последний раз я видел его в прошлое воскресенье. Он как будто знал, что это в последний раз. Со всеми захотел поздороваться, даже со старыми соседями из деревни, откуда он был родом. Тетки, дядья, всех хотел повидать… может, чувствовал что».
Александр достает старый ноутбук и показывает фотографии, сделанные в то время, которое уже ушло.
«Посмотрите, Рома немного похож на „Черепашку Ниндзя“. Мы его так называли. А здесь он у пушки. Он всегда был такой веселей, Рома».
Их было три товарища: Олег, Рома и Максим. Девушка Максима, Люба, тоже считала себя частью их компании. Мы встречаемся с ней в ее маленькой квартирке в пригороде Донецка. На столе — пустые водочные бутылки, полные окурков пепельницы и полупустые упаковки с лекарствами.
«Я тут не прибиралась с тех пор, когда Максим был еще жив. Мы обычно вот тут в постели валялись, праздновали, когда было свободное время. А потом кто-то звонил с фронта, надо было торопиться назад», — рассказывает Люба.
Ей 34 года, у нее два маленьких сына. Их фотографии на стене, рядом с портретом солдата, который нарисовала Люба. Лицо и руки нарисованы нечетко, так что солдат этот мог быть кем угодно. Мужчиной или женщиной. Ею самой или кем-то еще. Готовым к атаке или застывшим от страха. Это неизвестный солдат в Любиной интерпретации.
Она завербовалась на войну уже осенью 2014 года и тут же отправила сыновей к бабушке. До этого у нее никакой работы толком не было. Она просто рисовала.
Но сейчас она нашла для себя нечто более важное, чем материнство и любительское рисование.
«Сначала я была санитаркой, но потом меня выгнали».
Глаза ее на и без того напряженном лице суживаются.
«Не хочу объяснять, почему».
Но Люба не из тех, кто бросает оружие, и вскоре она вернулась на фронт. На этот раз как солдат. Здесь она встретила Олега и Максима. Она сразу же подружилась с первым, а со вторым у нее начался роман.
«У Максима уже была жена. Я была его фронтовой женой», — говорит Люба.
Прошло восемь дней с того дня, когда были убиты Максим и Рома. А через неделю погиб Олег. Люба показывает не очень четкие снимки, сделанные мобильным телефоном. На них — группа солдат, сидящих вокруг стола, на котором карта.
«Вот это Олег. Лицо плохо видно. Может, это был знак», — произносит Люба.
Через два часа после того, как была сделана фотография, командир попросил двух добровольцев пройти подземный туннель. Выбрали Максима и Рому, а Олег и Люба караулили на другом конце туннеля.
«Рома свистел. Не знаю, почему, но он свистел. Мы его называли „Шастный“, честный. Он говорил мало, потому что был человек скромный. Но насколько я понимаю, он боялся за свою семью», — говорит Люба.
Люба и Олег услышали хлопок и тут же бросились бежать по туннелю. Они нашли Рому мертвым, а Максиму оторвало обе руки.
«Он был у меня на коленях, пока не умер. А потом я закрыла ему глаза», — рассказывает Люба.
Она плачет. От слез лицо ее смягчается.
Олег и Люба принесли погибших товарищей на базу. На следующий день был канун православной пасхи.
«Я была дома со своей семьей, а Олег дома со своей. Во второй половине дня он мне позвонил, сказал, что нам надо возвращаться на фронт. Голос был веселый. „Скоро буду“, — сказала я».
Она замолкает, думает о чем-то.
«У него сын месяц тому назад женился. Мы танцевали до ночи, так весело было. Невозможно понять, что жить ему так недолго оставалось. Но сейчас, когда Олега больше нет, я думаю, что многие в батальоне захотят уйти. Они не будут воевать без него».
— А вы как же?
«Буду одна воевать».
Рассказ обрывается. Люба смахивает слезу. Ставит чайник. Закуривает.
— А что случилось с Олегом?
Выражение ее лица становится неуверенным. Она закрывает рот рукой, пряча зевок.
«А разве вы не знаете? Вам что, никто не сказал? Что он застрелился?»
— Нет…
«Я на 15 минут опоздала. Когда пришла, он был уже мертвый. То, что произошло с Ромой и Максимом, так на него подействовало… А может, забыл, что оружие было заряжено…»
