Двадцать пять лет назад, 21 августа 1991 года, в условиях т.н. путча Верховный совет Латвии принял конституционный закон «О государственном статусе Латвийской Республики». Этим актом была провозглашена полная независимость государства и отменен определенный ранее переходный период для восстановлении власти латвийского государства de facto. О тех событиях рассказывает один из политических лидеров того времени, бывший председатель Народного фронта Латвии Дайнис Иванс.
Diena: Неизменно присутствует тезис: в случае таких небольших государств решающим является то, как договорятся «большие парни». Этот тезис относится и к этапу восстановления независимости, и, откровенно говоря, к сегодняшнему дню. Мол, «будет так, как Кремль договорится с Вашингтоном»…
Дайнис Иванс: Ну, именно, «большие парни» и заинтересованы, чтобы наши люди так думали. Но для меня они не значат абсолютно ничего.
Мы (Музей Народного фронта) сейчас участвуем в проекте «Августовские хроники», в котором будут обобщены сообщения для прессы, которые Верховный совет выпускал в августе 1991 года, и там очень четко обозначено, что все решали мы сами. Не только в январе 1991 года, когда мы сыграли важную роль в судьбе империи, но и в августе. Правда, в январе мы были готовы, как действовать. Я в то время находился в Хельсинки, и в соответствии с решением Верховного совета должен был оставаться там и случае переворота и организовать сопротивление. Разумеется, мы не знали точной даты, но было ощущение, что в январе что-то произойдет. Был разработан план ненасильственного сопротивления, но мы думали и том, как строить баррикады. Все происходило очень стремительно, и нападавшие растерялись — они в своих кабинетах ЧК не привыкли думать быстро, спланировали свои действия еще в ноябре предыдущего года и считали, что все пойдет как по маслу.
Августовский переворот фактически стал неожиданностью, хотя в целом атмосфера была тяжелой, и ничего хорошего ожидать было нельзя, происходили убийства, взрывы… Постоянно поддерживалась напряженность, чтобы наша сторона — тогдашние правительства Латвии, Эстонии и Литвы — «нарвались» и появилась бы причина ввести чрезвычайное положение. И утром 19 августа мы проснулись, ничего не зная. Поняли только, что, очевидно, организаторы путча извлекли уроки из январских ошибок и ночью заняли мосты, поэтому сельскохозяйственная техника из Земгале или Курземе не сможет прибыть в Ригу, как это было во время январских баррикад. Средства связи отключены, за исключением «высокочастотной линии» в Верховном совете, по которой мы могли попытаться дозвониться до путчистов в Москве — при условии, что они поднимут трубку… Здания телевидения и радио захвачены.
Меня путч застиг утром 19 августа в Швеции, где я находился на организованных МИДом этой страны курсах. Полномочия действовать, оставаясь в случае путча за границей, у меня по-прежнему были, но мы поняли, что надо ехать в Латвию. Какой смысл оставаться, если нет никакой коммуникации? Эстонский коллега Эдгар Сависаар добирался до Эстонии на судне, с которого сошел на каких-то эстонских островах. Янис Диневич прилетел в Ригу на самолете «Аэрофлота», а я летел через Копенгаген. Шведы не внесли меня в список пассажиров на тот случай, если бы кто-то стоял у трапа, чтобы снять. Добрался успешно. Депутаты Верховного совета находились в своего рода изоляции, но было решено в определенное время и в определенных местах расклеивать листовки и говорить с людьми, чтобы информировать их о происходящем. Мы постоянно искали в новостях ВВС и «Голоса Америки» информацию о том, что происходит в России, потому что там все решалось…
— Не кажется ли тебе, что народы успешнее мобилизуются, когда есть ясный враг? В свое время такой был, а теперь мы стали немного равнодушными…
— Что касается начального этапа восстановления государства, то я бы сказал, мобилизовало не столько общее понимание, против кого надо выступить, сколько чувство угрозы для нации. По статистике СССР латышей было, кажется, 51%, а фактически, я думаю, менее 50%, если принять во внимание хотя бы весь воинский контингент, который нигде не учитывался. Когда пытаюсь восстановить в памяти настроения августа 1991 года, то мне кажется, что доминировало, в том числе и среди политиков, которые позже натворили различные свинства, осознание, что возвращаться к тому, что было, никто не хотел. И было также ощущение, что возможностей не много. Если путч победит и будет установлен кровавый режим, то надо бороться не на жизнь, а на смерть, потому что других вариантов нет. Если Горбачев восстановит свою власть, а мы не восстановим свою независимость, то будем тянуть резину и продолжим медленно вымирать.
Вообще я не так пессимистичен. К примеру, агрессия против Украины увеличила ряда ополчения, армию укомплектовать легче… Свобода — это нечто большее, чем государственная независимость. Свобода предусматривает ответственность. Люди уезжают, потому что у них есть такая возможность, которую, в свою очередь, дала независимость. Но осознают ли они свою ответственность, которую возлагает свобода?
