Когда в августе 1991-го путчисты пытались спасти агонизирующую советскую империю, ГКЧП не дождался народной поддержки. В тот момент казалось, что советский проект окончательно и бесповоротно отправлен на свалку истории. Но спустя четверть века по СССР тоскуют миллионы, а руководство РФ превратило эту ностальгию в мощное пропагандистское оружие. И поклонники, и противники считают Путина реставратором Советского Союза — хотя оснований для этого немного.
Представим, что обычный советский школьник Коля Герасимов нашел в подвале машину времени и отправился в прекрасное далеко. Что он увидит в России XXI века? Премьер-министра Медведева, издевающегося над низкими учительскими зарплатами. Главу Роснефти Сечина с новой супругой и новой яхтой за 150 миллионов долларов. Реакционных церковников, насаждающих мракобесие при поддержке властей. Пещерных расистов, обзывающих чернокожего американца Обаму «обезьяной». Бульдозеры, демонстративно уничтожающие продукты питания. Журналиста Киселева, с упоением фантазирующего о радиоактивном пепле в эфире государственного телевидения… Словом, мальчик Коля увидит тот самый «звериный оскал капитализма», которым его пугали в школе.
По иронии судьбы, у путинской России больше общего не с СССР, а с карикатурным советским представлением о загнивающей загранице. В Российской Федерации успешно материализовались все старые антизападные страшилки — при том, что на реальном Западе уже давно не встретишь столь разительных социальных контрастов, запредельной коррупции, махрового клерикализма, расизма, ксенофобии и милитаристской истерии.
Но вопиющее несоответствие РФ советским идеалам не мешает апеллировать к советскому прошлому и эксплуатировать ностальгию по несуществующей стране. Разумеется, это не возрождение СССР — это игра в СССР. Пропагандистский симулякр в духе ролевиков, изображающих вымышленное Средиземье или страну Семи королевств. Только, в отличие от безобидных ролевых забав, кремлевская игра разрушает реальные судьбы и убивает по-настоящему.
Ставка Кремля на ностальгирующих обывателей оказалась беспроигрышной. Каким бы мрачным и деспотичным ни был Советский Союз, с ним все равно будут связаны сентиментальные воспоминания. Подобное отношение к прошлому распространено во всем мире, и проблема постсоветской ностальгии не в том, что она неестественна, а в том, как ее используют.
Американец может любоваться автомобилями 1950-х, исчезнувшими «Хадсонами», «Нэшами» и «Де Сото» — но при этом не начнет расхваливать политику маккартизма или расовую сегрегацию. Француз может пересматривать черно-белые картины с Бурвилем и Габеном, но это никак не повлияет на его отношение к режиму Четвертой республики. Австралиец может заметить, что в его детстве мороженое было вкуснее, но глубокомысленных идейных выводов из этого не сделает.
Зато всякий ностальгический штрих, связанный с СССР, — от любимых кинофильмов до пломбира за 19 копеек — преподносится как достижение советской системы и стимулирует мечты о возрождении сверхдержавы. Разумеется, Путин не вернул страждущим ни ушедшее пионерское детство, ни комсомольскую юность, ни другие сентиментальные мотивы времен СССР.
Стоит нацарапать на бумаге корявый овал с ручками-ножками — и мы узнаем в этом рисунке человечка, мысленно добавив недостающие детали. Стоит предъявить народу новую холодную войну, диктаторскую власть, увешанных медалями ветеранов — и народ узнает СССР, домыслив остальные советские атрибуты.
Весной 2014-го Кремлю помогло именно то, что образ возрождаемой сверхдержавы дорисовывался самостоятельно. В Крыму предвкушали возвращение золотого времени, когда полуостров был всесоюзной жемчужиной, самым престижным из доступных курортов. На Донбассе живо представляли, как вернется шахтерская слава и положение привилегированного региона, обеспеченного высокими зарплатами и всевозможными льготами. Происходящее воспринималось именно так, поскольку в ностальгическом сознании все советские приметы тесно переплелись друг с другом: антиамериканизм — с патернализмом; ядерные ракеты — с копеечными продуктами; танки Т-72 — с отсутствием олигархов и т. д.
А потом оказалось, что знакомая обертка наполнена совершенно другим содержимым. Что вслед за обличением США приходит не колбаса по 2.20, а девальвация рубля, безработица и стремительный рост цен. Что пафосные Парады Победы спокойно сочетаются с олигархической роскошью и урезанием социалки. Что, вновь став столицей, Москва не добавила конкурентоспобности крымскому турбизнесу. Что вместе с русскими танками на Донбасс вернулся не брежневский застой, а разруха и беспредел в худших традициях бандитских девяностых.
Сколько бы в воюющей Украине ни проклинали «совков», путинский косплей СССР ударил по ним больнее, чем по нам. Мы принимаем гибель прежнего мира как неизбежность, приспосабливаемся к новым реалиям, боремся ради будущего — а они страдают бесцельно.
Война растоптала все идеалы постсоветского обывателя, привыкшего к государственной опеке и панически боящегося перемен. Вместо стабильности — наибольшие потрясения с начала 1990-х; вместо дружбы народов — окончательный разрыв между украинцами и россиянами; вместо социальной защищенности — сакраментальное «денег нет, но вы держитесь».
С подачи Кремля миллионы людей пожертвовали будущим, надеясь вернуться в идеализированное прошлое. Но никакого возвращения в СССР нет, не будет и быть не может — есть жестокая и циничная игра, в которой ностальгирующим массам отведена роль пешек. Чем выше поднимутся ставки, тем сильнее пострадает несчастный гомо советикус. А передумать и выйти из игры ему уже никто не позволит.
