Жизнеспособность российской политической и экономической системы, созданной Владимиром Путиным, часто становится предметом анализа и размышлений как российских, так и зарубежных экспертов, которые выдвигают самые разные гипотезы и прогнозы. Некоторые обозреватели уже давно говорят о том, что структурные экономические проблемы (хроническая коррупция, неблагоприятный деловой климат, чрезмерная зависимость экономики от углеводородов) и рост масштабов политических репрессий в конечном итоге приведут к краху системы. Украинский кризис и резкое падение цен на нефть в 2014 году дополнили список аргументов, указывающих на то, что путинизму грозит очень жесткая посадка: пессимисты прогнозируют неизбежный и уже нависший над Россией крах. Другие аналитики, хотя и признают существование в России серьезных проблем — как структурных, так и событийных — но все же указывают на ряд признаков восстановления после кризиса 2014 года и настаивают на том, что Кремль сумеет продержаться на плаву в обозримом будущем и, вполне возможно дождаться существенных перемен в положении России. Множество поклонников Путина, со своей стороны, указывают на его заоблачную популярность и смелые внешнеполитические шаги, заявляя, что серьезная угроза нависла скорее над сбитым с толку и потерявшим управление Западом, чем над энергичной и целеустремленной Россией.
Прогнозировать сроки заката путинского режима — это бесплодная затея, поэтому я не буду даже пытаться сделать это. Траектория России в краткосрочной и среднесрочной перспективе будет зависеть от тысячи решений, которые еще только предстоит принять, и от событий и перемен, которые мы, вероятнее всего, неспособны предвидеть. Зачастую поверхностный анализ перспектив России основывается на краткосрочных проекциях и ограниченном наборе показателей. Несомненно, утверждения, которые мы не так давно слышали со всех сторон, о том, что российская экономика или рубль пустились в «свободное падение», сегодня кажутся преждевременными, но такими же преждевременными выглядят теперь и хвастливые заявления Путина, сделанные им в начале 2015 года — заявления о том, что Россия уже преодолела самый тяжелых этап кризиса. Можно говорить о том, что ожидаемое восстановление экономического роста (хотя и довольно слабое) к 2017 году ознаменует собой конец кризиса — или что фокус кризиса просто сместился с ВВП и рубля на снижение реальных доходов населения, национальный и региональные бюджеты и падение доходов российских предприятий. Подобным же образом сокращение оборонного бюджета на 2016 год на 5% можно расценивать либо как решение, принятое в состоянии абсолютной паники и сигнализирующее о том, что у режима уже заканчиваются варианты действий, либо как взвешенную финансовую меру, принятую правительством, которое полностью контролирует ход событий.
Как бы то ни было, экономика сыграет огромную роль в судьбе путинизма. Я не предлагаю никаких всеобъемлющих прогнозов, я предлагаю ознакомиться с несколькими моими наблюдениями — в первую очередь, с идеей о том, что общепринятая концепция новейшей экономической истории России окутана заблуждениями, которые затрудняют оценку нынешней ситуации и объективный прогноз возможной будущей траектории России.
Некоторые аналитики утверждают, что Кремль будет избегать радикальных структурных экономических реформ из-за — по крайней мере отчасти — якобы катастрофических последствий перестройки Горбачева. На самом деле в период перестройки не было проведено никаких коренных структурных реформ. Горбачев был уверен, что социализм — это абсолютно жизнеспособная экономическая система, которую просто нужно было немного скорректировать — более рациональный план и более жесткая трудовая дисциплина — чтобы она начала приносить плоды. Полумеры Горбачева, не имевшие ничего общего с целенаправленными коренными реформами, не смогли ни реанимировать социализм, ни заложить основы для новой постсоветской рыночной экономики. Поэтому перестройку нельзя считать образцом — положительным или отрицательным — для глубоких структурных реформ.
Другое и довольно странное мнение заключается в том, что России стоит избегать рыночных реформ, потому что злонамеренный Запад и его наивные/льстивые российские приспешники уже однажды — в 1990-х годах — навязали России неолиберальную экономическую политику, что привело к катастрофическим последствиям. На самом деле экономическая ситуация лихих 90-х в России была намного более сложной и во многом противоположной всеобщему ложному представлению о ней. Стремление Горбачева реанимировать социализм привело к тому, что, когда Советский Союз наконец рухнул в 1991 году, у возникших после его исчезновения государств в распоряжении были лишь едва заметные зачатки тех институтов, которые необходимы для рыночной экономики. Когда Россия начала подниматься из руин, оставшихся после краха Советского Союза, у нее не было ни фондового рынка, ни коммерческой банковской системы, ни торгового права, ни законов, защищавших от рэкета и преступного сговора, ни налоговой системы, которую можно было бы использовать для получения доходов в рамках рыночной экономики — и это только часть проблем. Социалистическая экономика в сочетании с низким ценами на нефть сделала страну банкротом, а неспособность властей в 1980-х годах подготовить ее к переходному периоду обернулась хаосом, когда Россия попыталась выстроить сложную рыночную экономику, не имея для этого никакой институциональной базы.
Более того, если бы шоковая терапия была своего рода спортивным соревнованием, и Польша Лешека Бальцеровича (Leszek Balcerowicz) была бы твердой «10», тогда России Егора Гайдара можно было бы поставить в лучшем случае «4». Первые шаги России были довольно многообещающими: она сделала болезненный, но абсолютно неизбежный шаг, отпустив большую часть цен. Однако в отличие от Польши центробанк России долгое время не мог взять под контроль денежные ресурсы, что привело к жестокой инфляции. Правительство настаивало на необходимости сохранить существенно более низкие (по сравнению с экспортом) цены на сырье, чтобы защитить российскую промышленность в период перехода к рыночной экономике. На практике двухуровневая структура цен на ценные сырьевые товары позволила группе россиян извлечь огромную выгоду из перепродаж, что послужило началом карьеры многочисленных олигархов и лишило государственную казну доходов, в которых она отчаянно нуждалась. Та приватизация, которая прошла в России, была совершенно непрозрачной и привела к обогащению ограниченного числа людей, не сумев при этом справиться с проблемой монополий и задачей реформировать систему управления компаний — и еще больше опустошив государственную казну. Новые хозяева приватизированных компаний реорганизовывали их не для того, чтобы сделать их более прибыльными, а для того, чтобы воспользоваться их активами для личного обогащения.
Критики лихих 90-х совершенно справедливо утверждают, что в то время западные партнеры давали множество экономических советов, однако большая часть этих советов попросту игнорировалась. Политика, которую вели российские власти до финансового кризиса 1998 года, в лучшем случае лишь отдаленно напоминала шоковую терапию по польскому образцу или неолиберальную экономическую ортодоксию. В результате Россия получила чрезмерную порцию шока и не получила практически никакой терапии.
Советские граждане искренне верили в то, что капитализм — это адская система, в рамках которой горстка сказочно богатых людей безжалостно эксплуатирует и обрекает на нищету народ, не имеющий ни прав, ни защиты. Осознав, что после 1991 года им придется строить капитализм на обломках социализма, россияне начали создавать его, руководствуясь именно таким его пониманием — на самом деле оно не имело ничего общего с западной практикой.
Еще одно парадоксальное убеждение, которое сейчас бытует в некоторых кругах в России, заключается в том, что расцвет путинской России настал тогда, когда Россия перестала имитировать Запад, отвергла его экономические советы, поднялась с колен и начала вести независимую политику, соответствующую ее собственным интересам. Однако реальность, как обычно, намного сложнее, и она во многом отличается от общепринятых представлений о ней.
Во-первых, ключевым элементом расцвета путинской России стал цикличный рост цен на энергоресурсы, который не имел никакого отношения к фактической политике Кремля. В отличие от его неудачливых предшественников, Путину не приходилось импровизировать в жестких условиях дефицита средств.
Во-вторых, Путин, у которого нет экономического образования, умеет признавать экономический талант там, где он есть, поэтому ответственными за макроэкономическую политику он сделал таких компетентных специалистов, как Алексей Кудрин и Герман Греф. Они добились впечатляющих результатов, сумев справиться с инфляцией, минимизировать суверенный долг, покончить с задержками зарплат и пенсий, сбалансировать бюджет и создать фонды для управления доходами от продаж российских углеводородов. Коротко говоря, они наконец начали проводить ориентированную на рынок макроэкономическую политику, когда Запад уже перестал предоставлять России консультации в этом вопросе. По иронии, Россия никогда не следовала экономическим моделям Запала настолько неуклонно, как во времена, когда Кремль публично отрекался от Запада и всех его практик.
В-третьих, именно в тот период времени произошел всплеск торговли с Западом и резкий рост западных инвестиций. Россия имела доступ к западным финансовым рынкам, реализовывала на Западе свои деловые интересы и привлекала все больше иностранных — в первую очередь западных — инвестиций. Более того, именно в путинскую эпоху российская элита установила самые тесные личные связи с Западом, покупая недвижимость и отправляя своих детей в западные школы и университеты, создавая там свои компании и даже приобретая двойное гражданство. Таким образом, вместо того чтобы сбросить с себя западные экономические оковы, как утверждает распространенный миф, Россия при Путине прошла процесс глубокой интеграции с Западом — и пережила расцвет, которого не было никогда прежде. Если бы этого не произошло, Москва могла бы попросту отмахнуться от западных санкций, введенных в 2014 году, а не искать судорожно средства на покрытие дефицита российского бюджета и поддержку ослабевших корпораций.
Несмотря на множество серьезных экономических трудностей России, все, кто предсказывает внезапный и близкий экономический крах, будут разочарованы. Экономика в путинской России, несмотря на то, что многие ее аспекты губительно сказываются на инициативе и кошельках россиян, вряд ли окажется такой же разрушительной, какой была экономика Советского Союза. Более того, в отличие от эпохи лихих 90-х, сегодня в России уже существует большая часть базовых институциональных элементов рыночной экономики, не говоря уже о команде талантливых экономистов, которые смогли справиться с последствиями экономического спада 2014 года. Сумев провести российскую экономику через довольно тяжелый период, они теперь выступают за проведение коренных реформ, которые помогут России пережить длительный период низких цен на энергоресурсы и высокой напряженности в международных отношениях.
С другой стороны, текущий макроэкономический подход России подвергается критике со стороны Сергея Глазьева и его единомышленников из Столыпинского клуба, которые выступают за стимулирование экономики посредством щедрого государственного финансирования «национальных проектов» и называют реиндустриализацию главным двигателем нового этапа устойчивого экономического роста. Путин долгое время держал Глазьева на посту советника, хотя почти никогда не прислушивался к его экономическим советам. Если бы Путин вместо этого назначил Глазьева ответственным за экономическую политику России, тогда мы очень быстро получили бы огромную, холодную, вооруженную ядерными ракетами Венесуэлу, которой действительно грозил бы неминуемый катастрофический крах.
Что касается российской экономики, нет никаких причин полагать, что Путин вообще хочет делать выбор между системными рыночными реформами и возвращением к командной экономике. Как написал Максим Трудолюбов, «Кремлю не нравится ни один из предложенных способов лечения нынешних экономических недугов». Он добавил: «Управляемый тупик, возможно, является более приемлемым вариантом по сравнению с потенциально разрушительным ростом». Отказываясь делать выбор в пользу той или иной программы действий, Кремль рассчитывает продержаться — в условиях очень медленного роста — до тех пор, пока Россия снова не будет спасена новым витком роста цен на энергоресурсы. Учитывая предложенные альтернативы, такая тактика, возможно, является самым безопасным вариантом действий. Однако стоит напомнить, что Россия уже переживала внезапные и резкие спады в 1998 и 2009 годах, но именно длительный застой брежневской эпохи в конечном счете уничтожил Советский Союз. Если Кремль откажется от проведения структурных реформ и ограничится косметическим ремонтом, руководствуясь страхом перед вероятностью новой перестройки, Путин рискует на собственном опыте убедиться в тяжести последствий перестройки.
