Наш автор Ник Афанасьев вот уже два месяца путешествует по всей России, пытаясь найти ответы на сложные вопросы: «Как живут и о чем думают россияне? И почему они такие?»
Я уже почти перестал надеяться на то, чтобы во время бесконечной поездки на поезде по России поговорить за стаканом водки с совершенно незнакомыми людьми. Так положено, однако традиции умирают — повсеместно. Я знаю, я знаю, что вы сейчас подумаете — завел старую шарманку о пьяных русских. Но верно и следующее утверждение — клише больше говорят нам о тех, кто в них верит, чем об объектах их этнологических проекций. Но я также знаю, что существуют дни для подобного рода заумных фраз — а есть просто веселые дни.
Поезд продолжал свой путь к северу от Монголии или к востоку от Китая — никакого значения это не имело. Далекое путешествие уже всех достало — все это веселое безделье, во время которого одни люди все время спят, а другие непрерывно смотрят в окно на поля. Я сидел в своем купе, где было еще три человека.
Федор — ему около 50 лет, у него пять детей от трех разных жен. Федор похож на Германа Гессе — очки как у интеллектуала на загорелом и худом носу. Васе около 40 лет, он за прошедшие две недели выпил свою «двухлетнюю норму». Я думаю, с помощью этой информации он хотел подчеркнуть, каким целеустремленным человеком он является. Он возвращался от своей любимой любовницы, проживающей в Алтайских горах, к своей нелюбимой супруге.
А еще в купе была 40-летняя Вера, которая ничего подобного из своей жизни рассказать не могла.
На самом деле, у трех этих людей были другие имена. И они только что познакомились друг с другом.
Подозрительным было то, что все они имели какое-то отношение к Российским железным дорогам, к РЖД. Федор и Вася работают в структуре РЖД, а в тот момент они находились в отпуске. Что касается Веры, то к РЖД имел отношение ее муж. В этом, собственно, нет ничего подозрительного, и я использую это выражение специально потому, что все время эти трое считали меня подозрительным. Или «агентом». Комедия, да и только. Привет, герр агент. Немецкий агент. Иностранный агент. В какой-то момент я заснул под громко сказанное слово «агент», а когда проснулся, Федор крикнул: «Иди сюда, агент, мы будем тебя расспрашивать». На что я в шутку сонным голосом сказал: «Так не пойдет, агентов сначала спаивают, а после этого они все сами выбалтывают». На самом деле, это была не шутка. Мои слова и не были интерпретированы как шутка. Вася во время продолжительной остановки сбегал за пивом и принес четыре двухлитровые бутылки. Никаких пленных в этой истории про агентов не было. Но поначалу я не мог понять, что из этого получится. Но я не повел бы себя иначе, если бы да кабы.
Сначала мы пили пиво — очевидно, что это было только начало. У Васи с собой была кедровая водка. Собственного изготовления.
Неделей раньше я был гостем исконно русского сообщества Нового века (New Age Community), все члены которого предпочитали именно кедровую водку, и поэтому мне это показалось особым знаком, то есть — не сидеть, сложа руки, а действовать.
Итак, мы продолжали пить. У нас была еще колбаса, оставшаяся от предшественницы Веры. Люди выходят, выходят из поездов дальнего следования, и от некоторых остается только колбаса.
Я вовсе не хотел подчеркивать боеспособность армии США
Васин телефон постоянно издавал характерный звук в тот короткий период времени, когда работала сотовая связь, и тогда он выходил в коридор, где его телефон был подключен к розетке, и пытался передать SMS-сообщение своей любимой любовнице, а затем, не переставая ругаться, возвращался. Связи опять не было. Радиомолчание в эфире.
«Я тебя больше, вообще, не понимаю, — в какой-то момент сказал Вася. — Ты считаешь, что американцы что-то могут… Да они все — неженки! Мы, русские мужики, мы порвем себя за Россию, и поэтому мы всегда будем побеждать! Я тебя больше, вообще, не понимаю!» Вася немного возбудился.
Я совершенно не хотел подчеркивать боеспособность армии США, и это, на самом деле, последнее, что я хотел бы делать — ездить по миру и прославлять какую-либо армию. Я только один раз возразил, когда Федор и Вася слишком сошлись на том, что русские всему миру могу дать такого пинка… такого… но: только подождите! Вера только молча кивнула, но она и не пила со всеми остальными. Снаружи были березы. Вася выпил еще кедровой водки. Затем еще добавил. Сначала тост («За РЖД!») Затем нужно выдохнуть. И…
«Люди говорят, что я ненормальный, потому что у меня пять детей, и потому что я не живу вместе ни с одной из жен», — сказал Федор. Я ответил: «Да, я бы тоже так сказал».
«Вот теперь я опять тебя понимаю», — сказал Вася. Самый умный пить не перестает. Так делал и Вася. Стемнело.
«Ха, теперь послушайте меня!» — сказал Федор через некоторое время, обращаясь к двум другим попутчикам. Он меня разоблачил. «Этот агент говорит, что он ничего плохого не видит в том, если его дочь будет лесбиянкой! Вы только послушайте его!»
«Я тебя просто не понимаю», — говорит Вася, на этот раз, скорее, с грустью. После этого он еще выпил кедровки.
Федор посмотрел на свои часы. «Опаздываем на час! Этого просто невозможно! Через пять лет, на самом деле, уже не будет РЖД! Лавочка развалится!» Вася и Вера кивнули.
Вера не пила водку вместе со всеми, но она говорила с этими двумя на равных. Она точно знала, какой семафор что значит, почему люди в майках снаружи на рельсах никогда не работают в тот момент, когда поезд проносится мимо — «им это запрещается — правила безопасности!» — эти трое, в любом случае, много знали — по крайней мере, для проводницы. Они постоянно пытались ее развеселить, но она не поддавалась. Она работала одна, хотя на таких длинных маршрутах обычно работают два проводника.
«Настоящий скандал!» — сказал Федор.
«Виновата компания РЖД», — сказал Вася и выпил еще водки.
«Ну вот, мы и открыли бутылку», — сказал я. Мы выпили еще.
Недавно я прочитал повесть Венедикта Ерофеева «Москва — Петушки». Великолепная алко-проза, классическое произведение, алко-культура времен агитпропа.
Будет жить в веках.
Вот примерный перевод: «Надо, чуть проснувшись, немедленно чего-нибудь выпить, даже нет, вру, не „чего-нибудь“, а именно того самого, что ты пил вчера, и пить с паузами в сорок-сорок пять минут, так, чтобы к вечеру ты выпил на двести пятьдесят больше, чем накануне. Вот тогда не будет ни дурноты, ни стыдливости, а сам ты будешь таким белолицым, как будто тебя уже полгода по морде не били».
Вася еще выпил. «Я переезжаю к ней, на Алтай», — сказал он. «А что в ней такого хорошего?» — спросила Вера.
«Запиши все это, дорогой агент!»
Вася выпрямился. Провел рукой по своим непослушным волосам. «Один час, не больше, то есть не больше часа мы занимались чем-то другим…»
Вера сказала: «Секс — это еще не все».
«Запиши все это, дорогой агент», — услышал я в какой-то момент. Затем Федор и Вася опять пошли покурить в тамбур между двумя вагонами, где колеса грохочут сильнее всего. Промежуточная палуба сухопутного поезда. Вера сказала: «После этого будет вонять в купе. Будете спать снаружи!»
Ерофеев так описал свою проблему с пьянством — и я опять излагаю его слова приблизительно — в противном случае это было бы слишком утомительно: с первой дозы по пятой Ерофеев мужал, становился все сильнее, но с шестой дозы по девятую он размягчался и оказывался под столом. Но ведь это так просто! В течение многих лет Ерофеев, этот воспевший пьянство поэт, мучился, пока не нашел решение: нужно одним махом выпивать стаканы с пятого по девятый. Но выпить их нужно идеально, то есть в воображении. На самом деле, нужно сконцентрироваться на том, что после пятой дозы сразу идет десятая, и поэтому все искусство выпивки состоит в следующем: нужно убедить себя в том, что шестая является десятой. После этого человек только мужает и мужает — от шестой (десятой) до 28-ой (32-ой), то есть «до того предела, за которым следует безумие и свинство».
Мы выпили еще по стаканчику
Вася и Федор пошли покурить. Я пошел вместе с ними. Проводница нас засекла. Она сказала, что вышвырнет нас из поезда. Кроме шуток. «Но ведь мы же все из РЖД!» — воскликнул взволнованный Вася. «Да пошли они все!» — сказал Федор. Проводница больше ничего не могла сделать, хотя свет вырубился.
Через некоторое время я, бродя по поезду, застукал ее за курением. С еще одной проводницей, и обе они были в своей служебной форме. Я многозначительно на нее посмотрел, то есть взглядом между шестой и девятой дозой. В ее ответном взгляде не было и следа вины.
Когда я вернулся в купе, Вася опять пытался передать SMS-сообщение. «В какой же стране мы живем?! Нет приема! Опять нет связи!».
За окном поезда простиралась лишь бесконечная тайга и больше ничего. Мы тогда выпили еще по одной — «за женщин!» Скоро предполагалась длинная остановка. Время посетить круглосуточно работающие магазины.
«Нет, нет, нет, ни в коем случае! — сказала Вера. — Хватит пить. Здесь уже нет никакого воздуха. Я сообщу о вас проводнице!» И она сказала это совершенно серьезно.
А я только подумал: она не может нас выдать после того, как мы много часов просидели вместе. Одна женщина, два железнодорожника и один шпион! Я вытащил свой ноутбук и застучал по клавишам.
Федор лег спать. Я не знаю, стал ли он считать еще раз, сколько у него детей и от скольких жен.
