В феврале 1946 года Джордж Кеннан (George Kennan) отправил из Москвы «длинную телеграмму», в которой представил анализ первоисточников советской внешней политики, который стал интеллектуальной основой политики сдерживания, проводившейся Соединенными Штатами во время холодной войны. Телеграмма пришла самый в разгар переоценки американской политики в отношении СССР — после того, как зародившиеся благодаря антигитлеровскому альянсу надежды на то, что союзники будут продолжать сотрудничать и в мирное время, разбились о суровую реальность в виде подозрительности и враждебности Советского Союза. Как отметил автор биографии Кеннана Джон Гэддис (John Gaddis), эта телеграмма не привела к изменению политики США, но она помогла окончательно сформировать позицию высокопоставленных чиновников администрации. «Она была геополитическим эквивалентом медицинского рентгеновского снимка, проникавшим в самую суть тревожных симптомов и позволявшим сначала внести ясность, затем понимание и, наконец, выбрать курс лечения», — пишет Гэддис.
Сегодня нам нужен такой же анализ, поскольку мы оказались в аналогичной ситуации. Два года назад действия России, аннексировавшей Крым и спровоцировавшей дестабилизацию на востоке Украины, бесповоротно перечеркнули все гипотезы и прогнозы, которые определяли американскую политику в отношении России после произошедшего 25 лет назад распада СССР. И по этой причине больше уже нельзя утверждать, что Россия интегрируется (хотя и медленно и урывками) с западным сообществом и является подходящим партнером для решения глобальных проблем. Кроме того, сама Россия уже не заинтересована в этой интеграции (если она вообще когда-либо была в этом заинтересована). Наоборот, она позиционирует себя в качестве уникального государства, намеренного оспаривать мировой порядок, в котором доминируют США, и пересматривать его во многих аспектах — в том числе в решении острых геополитических проблем вроде украинской, а также в отношении к ценностям, которыми руководствуется западное общество. Это отнюдь не значит, что время от времени Россия и США не будут сотрудничать по отдельным вопросам. Только сотрудничество это будет основываться не на осознании общих ценностей и не на общем видении справедливого мирового порядка. В этих условиях не может быть и речи о «стратегическом альянсе с российской реформой» (фраза президента Клинтона), «стратегическом партнерстве» (президента Джорджа Буша-младшего) и «перезагрузке» (президента Обамы). Время требует новых отношений — без иллюзий в отношении России и того, куда она движется.
Правда, повторить успех Кеннана сегодня невозможно. Мы живем в другом мире, в котором роль России не так велика, как та роль, которую когда-то играл Советский Союз. Российско-американские отношения уже никогда не будут определять международную обстановку в той же степени, в какой отношения между СССР и США определяли ее в годы холодной войны. Россия, в отличие от СССР, уж не будет находиться в центре американской внешней политики и служить той призмой, через которую мы рассматриваем все другие важнейшие внешнеполитические вопросы. Ставки сейчас уже не так высоки — даже при том, что Россия с ее ядерным арсеналом по-прежнему является единственной страной, способной за тридцать минут уничтожить Соединенные Штаты как функционирующее общество. Точно так же мы не можем сегодня взять и применить в отношении России предложенный Кеннаном рецепт сдерживания. Каким бы эффективным он ни был во время холодной войны, он неприемлем в глобализованном и все более многополярном мире. Главная задача уже состоит не в том, чтобы изолировать и победить экзистенциального врага. Сегодня она заключается, скорее, в создании устойчивого равновесия сил, которое позволяет продвигать интересы США за счет обеспечения мира и безопасности и развития сотрудничества между геополитическими соперниками в решении глобальных транснациональных угроз.
И все-таки Россия является важным игроком, поскольку она противостоит Соединенным Штатам и для достижения своей цели стремится сплотить другие государства. Это противостояние происходит в то время, когда возглавляемый США мировой порядок находится в условиях усиливающегося давления, связанного с мощными геополитическими, технологическими и идеологическими изменениями во всем мире. Новый характер российско-американских отношений, который, наконец, уже вырисовывается, позволит многое понять о новом мировом порядке и о нашей способности отвечать на стоящие перед нами вызовы.
Прежде всего, мы должны подчеркнуть, что мы стремимся понять характер угрозы, исходящей от России — а не от ее нынешнего лидера президента Путина. Это не то, что является предметом обсуждения в США, авторы которых зациклены на Путине и демонизируют его как непосредственную причину российской угрозы — словно он действует вне исторического и политического контекста. Однако он много сделал для восстановления исторических связей, которые, на его взгляд, были разорваны Ельциным — даже если мы и не согласны с его специфическим прочтением истории и ее значения для современной России. Подобно своим предшественникам со времен Петра Великого, который вывел Россию в Европу в качестве великой державы, он уверен, что Россия — как политическое и духовное сообщество — может выжить только как великая держава. Авторитет его подкрепляется элитами, которые (за исключением незначительного меньшинства) разделяют это мнение, находящее отклик и у широких слоев населения. Уход Путина вряд ли изменит суть российской угрозы — насколько бы ни отличались стиль и тактика его преемника.
Центральное место в формировании российского стратегического мышления занимает характер российского государства. Несмотря на поверхностное сходство, это государство (последним вариантом которого был СССР) по своей сути отличается от западных аналогов. Оно никогда не создавалось как эманация общества, направленная на защиту прав граждан, сглаживание последствий конфликтов между ними и содействие общему благу. Скорее всего, оно возникло как посторонняя сила, призванная навести порядок в обществе неуправляемых и мятущихся людей. «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет; да и пойдите княжить и володеть нами», — так описано создание Русского государства в документе XIII века «Повесть временных лет».
Новые правители не принадлежали к местным славянским племенам — они были скандинавскими варягами, воинами-торговцами, которые отправлялись торговать через славянские земли. Они пришли как купцы, а их сделали еще и князьями. Государственное и частное — что на современном Западе (теоретически) строго разделено — в России переплелось. Правители управляли своими владениями, словно частными поместьями. Граждан, наделенных основными неотъемлемыми правами, как таковых не было — были только подданные или слуги, более или менее привязанные к частным поместьям или к государству. Имущественные права были условными, зависели от службы государю и законом защищены не были. Великие московские князья — а позднее и их потомки, русские цари — теоретически обладали абсолютной властью и управляли своими княжествами и царствами исключительно в собственных интересах. Как выразился выдающийся ученый, специалист по русской истории Ричард Пайпс (Richard Pipes), «это государство не выросло из общества и не было навязано сверху. Оно, скорее, росло бок о бок с обществом и постепенно поглотило его».
Это всеохватывающее государство было основной и решающей силой в российской истории. На его основе возникла огромная многоконфессиональная империя, которая прирастала новыми народами. Преданность государству в лице государя составляет основу российской идентичности. Не будет преувеличением сказать, что без государства не было бы России — по крайней мере, так считают ее правители. Поэтому их основной задачей на протяжении всей истории было сохранение и развитие государства. И именно восстановление государства после глубокого кризиса первого постсоветского десятилетия нынешнее руководство России считает одним их своих величайших достижений. И то, что правители отождествляют себя с государством (независимо от того, насколько оно удобно по нашим меркам и коррумпировано), сути дела не меняет.
Эта миссия предполагает, чтобы руководители защищали государство от внутренних и внешних врагов.
Внутри страны это подразумевает жесткий контроль над населением, поскольку, когда люди выступают в качестве самостоятельной политической силы, это всегда своего рода враг, деструктивная сила, пушкинский «бессмысленный и беспощадный» бунт (народное восстание). Это был урок, извлеченный из великих крестьянских восстаний под предводительством Степана Разина и Емельяна Пугачева в XVII и XVIII веках соответственно.
Глобализация лишь осложняет эту задачу, поскольку она позволяет иностранным державам оказывать непосредственное влияние на людей, противодействуя государству. Исходя из своего собственного опыта, российские власти считают частные иностранные компании и организации — будь то корпорации, СМИ, религиозные организации и гражданские общества — инструментами в руках враждебных западных государств, а не самостоятельными и полноправными субъектами. То же самое касается и российских организаций, получающих финансирование из-за рубежа. За последние несколько лет российские специалисты выработали четкое представление о том, как Соединенные Штаты используют такие компании и организации для осуществления смены власти на постсоветском пространстве (Украина, Грузия, Киргизия) и в других местах для расширения геополитического влияния США. Те, кто сидит в Кремле, сами убеждены, что конечной целью США является смена режима в России. При этом они твердо верят, что имеют право и обязаны жестко ограничивать и строго контролировать деятельность работающих в России иностранных или финансируемых из-за рубежа организаций, а в крайнем случае — изгонять их из страны или закрывать. Они по-прежнему полны решимости не стать жертвой американской гибридной войны.
В международном плане для защиты российского государства на большей части безликой великой Европейской равнины необходима стратегическая глубина. Начиная с середины XVI века, Россия неустанно расширяет свои границы, присоединяя неорганизованные территории или захватывая земли у государств, находящихся в состоянии упадка. В середине XVII века Россия продвинулась за Урал и через малонаселенную Сибирь вышла к Тихому океану. К концу XIX века она уже была готова аннексировать Маньчжурию, несмотря на сопротивление Японии и США. Начиная с 1700 года, Россия продвигалась на запад в Центральную Европу, победив Швецию и Польшу, и на юг — в сторону Черного моря и на Кавказ на фоне ослабления Османской и Персидской империй. В середине XIX века она покорила слабые государства Средней Азии. При этом она создала крупнейшее континентальное государство, занимавшее примерно одну шестую часть суши земного шара.
Экспансия России прекратилась лишь тогда, когда она столкнулась с противодействием таких же геополитических сил — германскими державами (Пруссией и Австрией, а позднее — с объединенной Германией) на Западе, Китаем, а со временем и Японией на Востоке, и Британской империей — на юге. Такая диалектика экспансии и сопротивления, сохранявшаяся на протяжении веков, привела к созданию нового геополитического пространства России — простиравшегося примерно на территории бывшего Советского Союза или Российской Империи. Это та сфера влияния, которую власти России считают важной для своей безопасности. Вот почему они так яростно сопротивляются тому, что, на их взгляд, является американскими посягательствами на эту сферу на протяжении последних 15-ти лет — например, расширению НАТО и созданию военных баз в Центральной Азии в связи с операциями в Афганистане. Это основная причина агрессии России в отношении Украины, начиная с 2014 года.
Внутренние и внешние императивы слились в одно целое и подпитывают постоянное чувство уязвимости, лежащее на поверхности сознания правителей России. Внешняя экспансия влечет за собой появление все большего количества людей с темными, сомнительными верноподданническими настроениями, что ведет к повышению расходов на поддержание внутреннего порядка. Эта ситуация обострилась в XIX веке с ростом национализма — мощной политической силы в Европе. Националистические движения среди поляков, финнов, балтийских народов, румын, украинцев и различных кавказских народов на окраинах империи были постоянной угрозой для ее внутренней стабильности и внешней безопасности. В этих условиях российские правители всячески пытались мобилизовать ресурсы для обеспечения внутреннего порядка и защиты от внешних врагов. Они постоянно и по мере необходимости направляли свое внимание и усилия то на внутренние, то на внешние угрозы — в нескончаемом стремлении к абсолютной безопасности.
В такой обстановке российские правители должны были создать экономический и технологический потенциал, чтобы обеспечить жесткую силу, необходимую для решения обеих задач. Начиная с 1700 года, все крупные реформы — начатая Петром I европеизация, великие реформы Александра II, сталинская индустриализация и горбачевская перестройка — задумывались как государственные проекты, направленные на достижение этой цели, и проводились жесткими методами против воли крайне консервативного общества. Поскольку все великие державы до того времени были западными (или в случае с Японией — вестернизированными) государствами, от которых Россия в технологическом плане, как правило, отставала, и потому, что хозяйственная деятельность в России была тесно переплетена с политической структурой, российских правителей волновал вопрос о том, какие элементы западной политической системы должна перенять Россия, чтобы догнать Запад технологически. Россия всегда стремилась перенимать у других как можно меньше, чтобы по возможности сохранить фундаментальные черты, свойственные российскому государству. В советский период этот процесс ненадолго прекратился, поскольку большевики думали, что нашли свой, «незападный» путь к модернизации, но эти иллюзии развеялись, когда в 1970-е годы страна вступила в длительный период застоя. До прихода Горбачева их усилия окупались сторицей. Независимо от того, насколько отсталой и бедной Россия, возможно, выглядела по европейским, а затем и западным меркам, российское государство было одним из самых успешных, если судить по тем критерием, которые российские правители считают важными — то есть, контроль над территорией, геополитическое влияние и международный авторитет. Во всяком случае, до распада Советского Союза в 1991 году Россия не только неустанно расширяла свою территорию в Европу и Азию, но и дважды спасала Европу от господства одной державы — когда вводила свои войска в самое сердце континента и разгромила наполеоновскую Францию и гитлеровскую Германию. Подобных успехов не добивалась ни одна европейская или азиатская держава.
Нынешние правители России надеются повторить успех своих предшественников и за счет восстановления и сохранения позиции России как великой державы избежать такого же катастрофического провала, который потерпел Горбачев. Это сложная задача. Российское государство (а то и все россияне) столкнулось с одной из самых острых проблем за последние три-четыре столетия — угрозой, связанной со сложившейся геополитической ситуацией и внутренней дилеммой.
Геополитически Россия больше не является динамическим ядром Евразии — центром, из которого она распространяла свое влияние и обеспечивала себе стратегическую глубину. Теперь она сама стала объектом влияния. Россия испытывает давление на трех фронтах — в Азии, Европе и на Ближнем Востоке. А теперь, в период экономической неопределенности, открывается новый, четвертый фронт в Арктике. Китай обогнал Россию, став ведущим торговым партнером всех государств Центральной Азии; кроме того, Пекин уводит у Москвы российские восточные регионы — экономически, а в перспективе, возможно, и стратегически. Европейский Союз даже во время нелегких испытаний по-прежнему, как магнит, притягивает бывшие советские республики — Украину, Грузию и Молдавию. Ближневосточные экстремистские исламские движения проникают в Центральную Азию и (что еще опаснее) в республики с преобладающим мусульманским населением внутри самой России — на Северном Кавказе и в Поволжье.
Ситуацию усугубляет то, что ресурсы России меркнут по сравнению с ее конкурентами. Экономики Китая, Евросоюза и США по-отдельности в пять-шесть раз превышают экономику Россию. Отставание от Китая (и, возможно, от США) только растет. Технологически США и Европа намного превосходят Россию, стремительно обгоняет ее и Китай. Европа, возможно, испытывает такую же демографическую «усталость», как и Россия, но численность населения США остается высокой, а в Китае оно почти в десять раз больше, чем в России.
Эти реалии формируют геополитические контуры стратегии России. На протяжении последних 25 лет эти базовые показатели вносятся в официальные документы, озвучиваются в заявлениях руководителей и проявляются в конкретных действиях. Российская стратегия последовательна — даже если возможности Кремля по ее осуществлению и могут вызывать сомнения.
В центре этой стратегии находится попытка вновь подтвердить первенство России на постсоветском пространстве, восстановить сферу влияния, которая по определению должна быть у всех великих держав. После распада Советского Союза российские лидеры испробовали для достижения этой цели различные институциональные механизмы — Содружество Независимых Государств, Организацию Договора о коллективной безопасности и совсем недавно — Евразийский союз. Однако ни в одной из этих организаций полноценно не участвовала Украина — бывшая советская республика, которая обладает вторым после России экономическим потенциалом и занимает даже более важное стратегическое положение на северном побережье Черного моря. Если Москве не удастся заманить (или силой загнать) Украину в какую-нибудь возглавляемую Россией структуру, то ей придется хотя бы не допустить вступления Киева в организации, неподконтрольные Москве — такие, как НАТО или Европейский Союз. Именно в этом и заключается суть нынешнего кризиса в Украине.
С достижением этой цели связана и политика наращивания присутствия России в Арктике. Из-за изменения климата Москва была вынуждена впервые в истории активно отстаивать там свою позицию, чтобы обеспечить себе доступ к богатым ресурсам этого региона и контроль над потенциально прибыльными северными морскими путями. Попытки расширить свои суверенные права как можно дальше на север отражают помимо прочего и традиционное стремление обеспечить себе стратегическую глубину.
За пределами постсоветского пространства Россия стремится к балансу между двумя крупными стратегическими экономическими зонами — Европой и Восточной Азией. Она хочет пользоваться экономическими преимуществами взаимодействия с обеими и при этом помешать любой из них подрывать ее позиции на постсоветском пространстве. Диверсификация торговых отношений в восточном направлении позволяет уменьшить чрезмерную зависимость от Европы, на которую приходится половина общей внешней торговли России и которая обеспечивает России три четверти прямых иностранных инвестиций. Но Россия должна поддерживать прочные отношения с Европой в качестве рычага влияния в отношениях с Китаем — учитывая нынешнюю изоляцию России от Европы из-за санкций, введенных из-за Украины, Китай будет использовать слабость России для достижения торговых и стратегических преимуществ.
Другим аспектом этой стратегической «эквилибристики» являются попытки усложнить процесс объединения Европы, не допустить укрупнения этого союза, который превзошел бы Россию по численности населения, благосостоянию и мощи — во многом подобно США сегодня. Цель состоит в том, чтобы ослабить такие негативные факторы, как чрезмерная зависимость от Евросоюза в сфере торговли (Россия может настраивать государства друг против друга, чем она занимается в энергетических вопросах, по крайней мере последние пятнадцать лет), а это уменьшает значение угрозы безопасности. При этом Москве надо будет не столько провоцировать разногласия в Евросоюзе, сколько эксплуатировать те, которые уже возникли по таким вопросам, как миграция, бюджетное управление, дефицит демократии и так далее. И Россия делает это таким образом, что это не исключает ее дальнейшего сотрудничества в сфере торговли и безопасности с ключевыми европейскими государствами.
В вопросах взаимодействия с Ближним Востоком существует совершенно другая проблема — она касается не интеграции, а скорее борьбы с распространением экстремизма. Подход Москвы в соответствии со своим представлением о ключевой роли государства в международных делах заключается в том, чтобы поддерживать существующие режимы, действующие против народных сил — будь они либеральными, демократическими, экстремистскими или какими-то еще. Именно этой логики придерживается Россия, оказывая сейчас поддержку режиму Асада в Сирии и противодействуя тому, что Кремль считает дестабилизирующим вмешательством США во внутренние дела ближневосточных государств с целью смены режима.
Последний геополитический элемент этой великой стратегии — стремление приструнить США, заставить их в ходе реализации своих интересов учитывать и интересы других великих держав (прежде всего России). Такова цель России, пытающейся добиться поддержки против мирового порядка с доминирующей ролью США и создания нового многополярного мира, основанного на суверенитете государств и взаимном уважении (по крайней мере среди великих держав). В качестве стратегического противовеса США Кремль надеется использовать Китай; а в качестве альтернатив международных экономических и военных структур, в которых доминируют США или Запад, использовать такие организации, как БРИКС (группа, в состав которой входят Бразилия, Россия, Индия, Китай и ЮАР) и Шанхайская организация сотрудничества.
Именно в этих геополитических рамках Россия видит транснациональные угрозы — такие, как распространение оружия массового уничтожения, международный терроризм, транснациональная преступность и даже изменение климата. Эти угрозы существуют не вообще, а только на определенных территориях, и поэтому борьба с ними всегда предполагает геополитические последствия. Кроме того, Кремль считает, что негосударственные участники политических процессов являются в основном инструментами государственных сил, которые используют их для достижения преимущества в глобальной конкуренции за власть и престиж. Он считает, например, что иранская ядерная программа и ИГИЛ (организация, запрещенная в РФ — прим. ред.) — это не просто случаи распространения ядерного оружия и терроризма, а (что гораздо важнее) средства, которыми манипулируют другие силы в попытке изменить баланс на Ближнем Востоке. В Кремле убеждены, что США воспринимают ситуацию точно так же и используют терроризмом, нераспространение ядерного оружия и продвижение демократии как дымовую завесу для укрепления своих геополитических позиций.
Сможет ли Россия успешно осуществить такую сложную амбициозную стратегию, не до конца ясно. В данный момент она изо всех сил пытается защитить свои позиции на постсоветском пространстве от посягательств Китая и Запада и угрозы радикального ислама. Но ясно одно — чтобы добиться успеха, Россия должна восстановить свой исторический динамизм; она должна модернизировать и диверсифицировать экономику с тем, чтобы получить возможность подкреплять свои великодержавные амбиции. Суть любой стратегии — соответствие целей и средств. И если средства отсутствуют, их необходимо создать — иначе стратегия обречена на неудачу.
В поисках этих средств Россия в очередной раз столкнулась с необходимостью догонять Запад. Как и прежде, Кремль будет пытаться получить как можно больше выгоды от экономической модернизации и при этом ограничить до минимума то, что можно было бы перенять от Запада для изменения политической системы — с тем, чтобы сохранить устои российского государства. Сейчас это может показаться более простой задачей, поскольку стремительный рост Китая свидетельствует о том, что в современную эпоху к власти и могуществу можно прийти и незападным путем. Но почти наверняка это — заблуждение, не учитывающее существенные различия между культурами России и Китая. Поэтому сегодня в России и возникла дилемма.
Горбачев понимал, что в нашу современную информационную эпоху качество человеческого капитала важнее количества, и для внедрения инноваций нужно не принуждать, а стимулировать. Что, в свою очередь, влечет за собой отход от традиционного российского государства — то есть пересмотр самой концепции государства и создание новой — согласно которой государство служит народу и наделяет его правами, поддерживая его экономически и политически с тем, чтобы он мог создавать ресурсы, необходимые для защиты государства. Конечной целью Горбачева было трансформировать советский коммунизм (крайнюю форму традиционной российской политической системы) в европейскую социальную демократию, которая ознаменовала бы начало новой жизни. Но Горбачев не сумел воплотить свои идеи в эффективную политику, и вместо укрепления могущества России уничтожил Советский Союз.
Судьба Горбачева не дает покоя кремлевским лидерам, когда они стремятся конкурировать с США, Китаем и другими существующими и новыми державами. Вместо того чтобы изменить концепцию российского государства, они пропагандируют патриотизм, преданность государству в его традиционном виде в качестве основы легитимности власти на фоне того, как эта власть расправляется с политической оппозицией и ограничивает пространство для плодотворных дискуссий и новых идей. К тому же в условиях западных санкций власти прибегли к импортозамещению как способу создания конкурентоспособной экономики. Но оно не стало — и не будет потом — стимулом для инноваций и творчества, имеющих решающее значение для модернизации в XXI веке.
Власти России, таким образом, столкнулись с дилеммой — они могут либо сохранить традиционное российское государство, либо вновь сделать Россию великой державой, но они не в состоянии сделать и то, и другое (даже если новый вид государства не гарантирует статуса великой державы, а только предоставляет такую возможность). Однако они решили попытаться совершить невозможное. По этой причине Россия оказывается в уязвимом положении (и властям это известно) — что она пытается маскировать при помощи провокационной риторики и действий, чтобы напомнить миру о российском могуществе и убедить собственный народ, что страна снова на подъеме. Однако проблемы это не решит.
Россия (которая находится в состоянии упадка и оказалась перед лицом необходимости решать судьбоносную задачу по переосмыслению себя) не является той растущей угрозой, какой ее часто изображают США. Любая угроза, стоящая перед Соединенными Штатами, имеет свои пределы, и, если подходить к этому с уверенностью и спокойствием, с ней можно справиться. Даже попытки разрушить мировой порядок, в котором доминирующую роль играют США, направлены не столько на то, чтобы вытеснить США как глобального лидера, сколько на то, чтобы добиться нашего уважения. Но отражение угроз не должно быть единственной или даже главной составляющей нашей политики в отношении России. Несмотря на стоящие перед ней проблемы, Россия в отдаленной перспективе останется значительной мировой державой и будет действовать в одиночку или совместно с другими государствами в целях содействия или в ущерб американским интересам. В некоторых областях, например, в вопросах стратегической стабильности и нераспространения ядерного оружия, сотрудничество между США и Россией имеет принципиальное значение. В других вопросах — таких, как безопасность в Европе, на Ближнем Востоке и в Восточной Азии — сотрудничество с Россией может облегчить нашу задачу.
Поэтому в сегодняшнем неспокойном мире в условиях глобализации политику сдерживания в отношении России нельзя считать продуктивной. Но и стремиться к политике, основанной на поиске оснований для сотрудничества, нам тоже не следует. Скорее, нам нужна политика, которая продвигает американские национальные интересы. Безусловно, это означает, что в рамках нашей политики мы будем сочетать конкуренцию и сотрудничество, противодействие и компромиссы, исходя из наших интересов и действий России. И в соответствии с нашими интересами и действиями России этот набор политических шагов будет меняться. И здесь решающее значение будет иметь правильный подбор политических действий. Что повлечет за собой изменение нашего традиционного подхода к миру, согласно которому мы обычно стремимся рассматривать другие страны как партнеров или противников, представляем проблемы в черно-белых тонах, предпочитаем решать проблемы, а не обходить их, настаиваем на решении вопросов по отдельности «с учетом их значимости», а не анализируя связи между ними, а также отказывается устанавливать четкие приоритеты в пользу решения проблем по всему миру. Мы должны учесть это и изменить свой подход к России, а также к другим крупным державам.
Кроме того, мы должны воспринимать Россию в глобальном контексте. Сегодня мы во многом видим ее через призму Европы, что неизбежно ведет к углублению разногласий между нами, поскольку мы опять начинаем вспоминать о холодной войне. Хотя, по мнению многих, это вполне нормально по отношению к стране, которая перестала быть мировой державой и создает нам очень серьезные проблемы в Европе. Но, если Россия не является мировой державой, то она является евро-тихоокеанской державой, и роли, которые он играет на двух концах континента, предполагают различные перспективы и возможности для США. Например, в Северо-Восточной и Центральной Азии Россия может быть важным игроком в формировании гибких коалиций, которые мы могли бы использовать, чтобы направлять развитие Китая таким образом, чтобы оно происходило не в ущерб основным американским интересам. В любом случае, вряд ли имеет смысл проводить в Европе политику, направленную на ослабление позиций России и толкать ее в сторону Китая, не продумав при этом, как мы могли бы смягчить неизбежные последствия нашей европейской политики, которые возникнут в Азии. Точно так же мы не должны допустить, чтобы из-за напряженности в Европе было разрушено то, что до сих пор считалось плодотворным сотрудничеством в Арктике, и спровоцировано геополитическое противостояние в суровом и хрупком регионе, привлекательным для нашего сотрудничества. В Европе, мы, конечно же, не можем пренебрегать вызовами со стороны России. Много внимания было сосредоточено на том, чтобы успокоить наших уязвимых союзников по НАТО путем расширения военного присутствия альянса у российских границ. Все это необходимо, но, предпринимая ответные действия, мы должны избегать чрезмерной милитаризации, как мы это делали во времена холодной войны. Лучшим барьером на пути российской экспансии, как показывает история, служит наличие у ее границ сильных, боеспособных и благополучных государств. В этом свете мы с нашими союзниками должны прикладывать больше усилий для решения многочисленных политических и социально-экономических проблем, от которых сегодня страдает Европа.
Такому подходу недостает ясности, моральных основ и прочего, что так ценится в американском внешнеполитическом сообществе со времен Второй мировой войны. Но неоднозначность — это сегодняшняя реальность, и власти США должны проявить свою политическую мудрость и в этой неоднозначной ситуации найти способ продвигать американские интересы. Нам потребуется время, чтобы привыкнуть к этой новой эпохе и выработать навыки, необходимые для того, чтобы справляться с ее вызовами. Наша задача осложняется тем, что нам нельзя оглядываться назад и ориентироваться на американскую дипломатическую практику последних лет. Мы должны учиться на опыте великих европейских государственных деятелей XIX века, которые понимали, что необходимо сочетать взвешенность и чувство меры с пониманием цели и возможностей — при условии, что мы отвергнем их готовность к применению силы, которая привела бы к катастрофическим последствиям, учитывая разрушительную мощь современного оружия. Но их умение маневрировать при продвижении интересов своей страны, не сбиваясь при этом с выбранного пути, очень пригодилась бы в сегодняшнем мире. Такой подход должен сделать нашу политику понятной для всех ведущих стран, и, учитывая недавние действия России и ту угрозу, которую она представляет, отработку этого подхода лучше всего начать на отношениях с ней.
