Газета Нью-Йорк Таймс недавно опубликовала интересную статью, предполагающую, что Россия убивает диссидентов, критиков, изгнанников, бывших чиновников и других вероятных врагов, нередко прибегая к яду. Известные такие случаи включают в себя смерть Александра Литвиненко, отравленного полонием в Лондоне в 2006 году, и Александра Перепиличного, который умер на утренней пробежке в 2012 году, но в его теле позднее обнаружили следы редкого ядовитого растения.
В этом тревожном материале меня поразило то, что такая политика продолжается десятилетиями. Как совершенно ясно сказано в Times, политическое убийство, в частности, с помощью яда, прочно укоренилось в некоторых ключевых органах советского-российского государства и восходит ко временам НКВД, если не к царскому режиму. Лев Троцкий, например, ничем не угрожал Иосифу Сталину в 1940 году, но тот все равно добился убийства Троцкого в изгнании в Мексике. Обращение с диссидентами и другими оппонентами подобным образом стало стандартной оперативной процедурой. Значительные бюрократические усилия были направлены на сохранение этих возможностей в репертуаре Москвы, даже в тех случаях, когда убитые были всего лишь мелкими возмутителями спокойствия, и их убийство приносило международной позиции России гораздо больше вреда, чем если бы их оставили в покое.
Короче, это поведение относится к вредным привычкам, которые Москва никак не может бросить.
Но в этом отношении Россия вовсе не одинока. На самом деле, большинство (или все?) страны имеют вредные привычки в виде прочно укоренившихся, но сомнительных практик, к которым прибегают даже после того, как их стало нечем оправдать (даже если когда-то они были оправданны). Как учит нас обширная литература о действиях бюрократии, такие привычки сохраняются вследствие приверженности к ним части государства, желающей продолжать следовать тем же путем. Попробуйте сказать ВВС, что пилотируемые самолеты устарели. Ликвидировать укоренившиеся агентства трудно (и намного труднее, когда они секретные), поэтому дурные привычки продолжают жить и после того, как перестают быть полезными. Привычки могут также сохраниться благодаря обращению к общим ценностям. Другая причина — наличие хорошо организованных и заинтересованных групп общества, защищающих их сверхурочно, хотя привычки уже причиняют серьезный вред.
Возьмите, к примеру, США. Американские должностные лица не могут прекратить распространять демократию, несмотря на то, что эти попытки часто оборачиваются против них. Отчасти это связано с тем, что демократия, права и свободы вплавлены в американскую политическую культуру, и критикам трудно убедить сторонников этой идеи в том, что многие общества могут оказаться в худшем положении, если внезапно станут демократическими. Эта политика существует также благодаря тому, что разнообразные правительственные агентства, неправительственные организации и гибридные структуры (вроде Национального фонда поддержки демократии) привержены этому предприятию. Поощрение демократии — не всегда плохо, но США продолжают делать это, даже если последствия скорее всего будут отрицательными. Мы не видим никаких признаков отказа от этой вредной привычки.
Подобным образом правительство США упорно считает, что может решать серьезные политические проблемы с помощью воздушных сил и «точечных ликвидаций» в далеких странах. В определенных случаях такая практика может оказаться эффективной (например, похоже, таким образом удалось ослабить в Ливии террористическую организацию «Исламское государство» (организация, запрещенная в РФ — прим. пер.)). Но попытки выиграть с воздуха сложную войну против повстанцев потерпели крах в Ираке, Йемене, Афганистане и других местах. Несмотря на это, Пентагон и ЦРУ сохранили приверженность этим средствам. К тому же они дают президентам дешевую возможность «сделать что-нибудь», не присылая войска, и в итоге этот рефлекторный ответ на запутанные проблемы в далеких регионах стал еще одной дурной привычкой.
Наконец, наши «особые» отношения с некоторыми ближневосточными государствами — Израилем, Египтом, Саудовской Аравией — служат классическим примером вредной привычки, которую мы никак не можем бросить. Все эти отношения в прошлом имели смысл, хотя и тогда их следовало обусловить хорошим поведением наших партнеров. Но стратегические и моральные обоснования каждого из этих партнерств со временем ослабли. Тем не менее, «особые» отношения сохраняются и даже расширяются, несмотря на отрицательные последствия.
В этом, кстати, преимущество богатой и очень безопасной сверхдержавы. Глобальная сверхдержава может позволить себе несколько вредных привычек. Но то, что их можно себе позволить, не превращает пороки в добродетели.
Другие страны имеют свои вредные привычки. После обретения независимости Израиль выбрал политику жестких ответных действий против палестинских федаинов, проникавших через плохо защищенные границы на линии прекращения огня 1948 года. Эта политика предусматривала также атаки против иорданских, египетских и сирийских сил, чтобы вынудить правительства этих стран обуздать федаинов на своих территориях. В начале 1950-х годов это имело смысл. Как показал Йонатан Шимшони в книге «Израиль и конвенциональное сдерживание», эта политика отлично сработала в отношении Иордании. Но в Египте она привела к раскручиванию спирали враждебности и сыграла серьезную роль в провоцировании войн в 1956 и 1967 годах.
Сегодня, разумеется, политика возмездия означает применение сильной Армии обороны Израиля против слабых палестинских группировок, что ведет к непропорциональным потерям среди мирного населения. Ущерб для международного имиджа Израиля превосходит потенциальные стратегические выгоды, но Тель-Авив не готов бросить эту привычку. Палестинцы тем временем увязли в своих вредных привычках — от внутренних распрей и коррупции до контрпродуктивных форм сопротивления. Эта практика отбрасывает их национальные чаяния на десятки лет назад.
А как насчет Германии? Неудивительно, что, пережив гиперинфляцию в 1923 году, послевоенная Германия стала очень чувствительна к поддержанию стабильности валюты и к фискальной ответственности. Как заметил Кристофер Алесси (Christopher Alessi): «Германский Бундесбанк был основан в 1957 году в качестве пятого, полностью независимого центрального банка в мире. Перед ним стояла одна простая, но в то же время всеобъемлющая цель: поддерживать стабильность немецкой марки с помощью ограничения инфляции».
Этот взгляд продолжает доминировать в германском подходе к экономике. По этой причине во время кризиса 2008 года Берлин настоял на жестких мерах по урезанию расходов, что привело к затягиванию кризиса и возложило тяжкое бремя на некоторые европейские страны. То, что было разумным в 1950-х годах, в 2009 году таковым уже не являлось. Но германские лидеры вместо этого сосредоточили свое внимание на дурных привычках греков и других стран, преуменьшив свою роль в создании кризиса и свою жесткую приверженность фискальной традиционности.
Может ли страна отказаться от вредных привычек? Конечно, может. Германия и Япония имели очень дурную привычку завоевывать соседние страны, но обе страны успешно избавились от нее во благо. США долго терпели рабство и сопутствующий расизм, но уже век или более того старательно избавляются от этого негативного наследия, хотя и не безупречно. Лидер Сингапура Ли Кван Ю, как известно, сумел превратить коррумпированный портовый город в модель честности, несмотря на его недемократические черты. Египетский лидер Анвар Садат бросил дурную привычку Гамаля Абдель Насера к лидерству в арабском мире и сосредоточился исключительно на продвижении интересов Египта.
Но, как мы знаем, отказаться от дурной привычки нелегко. Как показывают примеры Германии и Японии, иногда от привычки получается отказаться только в случае национальной катастрофы. Так бывает с зависимыми людьми, опустившимися на самое дно. Бросить вредную привычку труднее, если действия и последствия скрыты от глаз, говорим ли мы о российском увлечении отравлениями или о чрезмерно энергичных попытках Агентства национальной безопасности «собрать все». А если дурные привычки прочно связаны с существующими политическими институтами, как бывает в коррумпированных обществах, то выкорчевать их практически невозможно.
Все это напоминает нам, что мы должны быть — мое любимое слово — реалистами в отношении вероятности мгновенного преображения сложных обществ. Этот факт должен обнадеживать, так как позволяет отделить успешную политику от оппонентов, которые ошибочно хотят отказаться от нее. Но это также означает, что изжившую себя политику так же трудно уничтожить, как кудзу. Когда в следующий раз вы подумаете, что некий харизматичный лидер, заняв должность, все исправит, то подумайте еще раз.
