«Если бы переворот удался, никого из нас четверых уже не было бы в живых». Депутат Партии справедливости и развития Хасан Карал (Hasan Karal) прибыл в Париж с тремя другими парламентариями, чтобы рассказать о ночи 15 июля. Сам он потерял школьного товарища, другой коллега отсиживался в обстрелянном здании парламента, а третий прятался у друга, «сняв револьвер с предохранителя».
Хасан Карал стал одним из первых, кто понял, что происходит. Тогда он «сразу же позвонил в службу безопасности» президента Турции. «Мы перевозим президента в другое место, — ответил ему голос охваченного паникой телохранителя. — Бога ради, помогите нам!»
В конечном итоге, «за шесть часов с попыткой переворота удалось справиться, — напоминает его коллега Халил Озджан (Halil Özcan). — Народ в едином порыве показал приверженность демократии, партии и флагу». Все еще не отошедшие от потрясений депутаты утверждают, что за путчем стоят сторонники укрывшегося в США в 1999 году имама Гюлена.
«Государственный переворот был направлен против турецкой демократии, — подчеркивают они. — В то же время страны, которые являются колыбелью демократии, не торопились его осудить».
Недовольство большинства
Такое недовольство разделяют и большинство турок: по их мнению, Запад не проявил даже минимальной солидарности и не оценил всей тяжести ситуации и демократического порыва народа перед танками путчистов. Об этом свидетельствовала и демонстрация 7 августа, на которой собрались более миллиона человек.
Многие турецкие официальные лица руководствуются тут поговоркой «молчание — знак согласия», тогда как 2 августа президент Эрдоган сделал следующее заявление: «К сожалению, Запад поддерживает терроризм и встает на сторону путчистов». «Ни один европейский чиновник не отправился в Турцию, (…) их волновало лишь то, что будет потом», — отметил 3 августа турецкий посол во Франции Хаккы Акил (Hakki Akil).
«Волна репрессий, которая охватила Турцию после попытки путча 15 июля, представляет собой серьезное посягательство на свободу и правовое государство, — писал 4 августа в Libération Робер Бадентер (Robert Badinter) словно в подтверждение слов посла. — Восстановление гражданского мира не может служить оправданием подобных мер, которые представляют собой тяжелый удар по правому государству с длительными последствиями».
Получается, мы наблюдаем за очередным этапом диалога слепого с глухим, который на протяжении вот уже многих лет прослеживается в отношениях Запада и Турции? Оба лагеря убеждены в своей правоте, напирают на собственное представление мира и осуждают некие недоказуемые порывы другого.
По сути, каждая сторона придает словам и понятиям разный или даже противоположный смысл. Однако все проясняется, если понять, что Турция и Запад неодинаково воспринимают три основополагающих концепции: государственный переворот, терроризм и демократия.
Начнем с государственного переворота. По словам президента Эрдогана, речь шла о настоящем путче, устроенном неким тайным сообществом, которое пустило глубокие корни в турецком государстве и обществе. Этим переворотом дирижировал укрывшийся в США имам, и он был нацелен на разрушение демократии с помощью беспрецедентного насилия. Опять-таки, если верить президенту Турции, он не удался лишь потому, что турецкий народ вышел на улицы и встал перед танками. Таким образом, население осуждает попытку переворота и оправдывает ведущиеся без устали «чистки».
Европа этого не отрицает, хотя и понимает, что верные власти полиция и армия тоже сыграли ключевую роль. Она осудила действия путчистов. Но она считает произошедшее неловкой и обреченной на провал попыткой (настоящие инициаторы и их планы нам неизвестны), которая была направлена против двинувшегося по авторитарному пути режима. Запад осуждает непропорциональные масштабы официальной реакции Турции, «нездоровое единство, которое охватило все турецкое общество», как пишет профессор политических наук Жан Марку (Jean Marcou).
Иначе говоря, для одних речь идет о настоящем кровавом государственном перевороте против народной власти, с которым нужно разобраться любыми средствами, тогда как другие считают все балаганом и предлогом для укрепления диктаторской власти.
Без сомнения, западные правительства и СМИ серьезно недооценили масштабы путча и реакцию народа, а также поддержку общественностью и политическими силами власти и прежде всего Эрдогана. Кроме того, вялая реакция Европы и отсутствие проявлений солидарности с ее стороны были крайне отрицательно восприняты турецкой общественностью (с полным на то основанием).
Неправильное применение слова «терроризм»
Использование президентом Эрдоганом понятия терроризм в отношении попытки путча представляет собой другой пример разных интерпретаций. Путчисты открыли огонь по штабу полиции, зданиям спецслужб, парламенту и президентскому дворцу, а также стреляли по толпе, что повлекло за собой большие жертвы и разрушения (общее число погибших, в том числе участников переворота, достигло 246 человек).
Раз те пытались терроризировать население, Анкара называет их террористами, приравнивая их к «Исламскому государству» (террористическ5ой организации, запрещенной в России — прим. ИноСМИ) и Рабочей партии Курдистана, на которых лежит ответственность за множество терактов в Турции за последние месяцы.
Подобное определение очевидно является неправильным и необоснованным. Но тем самым Анкара стремится увязать реакцию на путч с войной западных стран против терроризма. Сам Эрдоган в частности приводил в пример режим чрезвычайного положения во Франции и Турции.
Логическое следствие: на фоне западной критики по поводу репрессий Анкара обвиняет Запад в «поддержке терроризма». Что опять-таки представляет собой искаженное представление понятий.
Цель и средства
Третий и самый важный момент: использование понятия «демократия». Путч поставил демократию под угрозу исчезновения. И именно ее пытается восстановить президент, устраняя врагов с опорой на сплотившийся вокруг него народ. Все политические партии примкнули к этой волне. Некоторые даже считают, что пришло время воспользоваться этим единством для формирования настоящей демократии. Европе и Западу следовало бы понять это и поддержать Турцию в этот важнейший период, чтобы та окончательно закрепилась в этом лагере.
Звучит притягательно. Об этом говорят турецкие консерваторы и либералы и даже европейские политологи. Однако не стоит опережать события. Еще задолго до путча западные СМИ и правительства с тревогой следили за усилением авторитарного уклона режима Эрдогана. Брюссель и Вашингтон говорят скорее о турецкой «демократуре», чем демократии, и не слишком-то верят ловкой риторике Эрдогана, который напирает на свою демократическую легитимность (она основана на безусловных успехах на выборах на протяжении последних 14 лет) для оправдания собственного права все делать и решать, не отвлекаясь на «юридическое крючкотворство».
Демократия — это, бесспорно, данная народом власть, но в неменьшей степени и защита общественных свобод и правового государства. Цель (режим, который хотят установить) определяется задействованными средствами. По всей видимости, эти основы демократии в Турции уже забыты, а впечатляющая волна репрессий усиливает беспокойство Запада. Радикальные заявления президента Эрдогана (недавно он вновь упомянул возможность восстановление смертной казни) и его вольности с соблюдением прав, объясняют такую сдержанную позицию.
Короче говоря, тут мы опять имеем дело с двумя параллельными и чуждыми друг другу риториками, хотя Запад, нельзя не признать, остается верен своим ценностям, а демократия в своем изначальном понимании соответствует именно его восприятию.
Неспособность сторон понять друг друга не назвать чем-то новым в международных отношениях. Но в этот период истории Турции и Европейского Союза мы вступаем на очень опасную территорию.
Мы не пойдем так далеко, как Айше Заракол (Ayşe Zarakol) и не станем сравнивать ненавистного Эрдогану Фетхуллаха Гюлена с Гольдштейном, врагом народа номер один из романа «1984». Однако подмена понятий, неверная оценка ситуации и систематические подозрения других в коварных замыслах могут нанести ощутимый ущерб. В нашем случае речь может идти о разрыве подписанного Турцией и ЕС в марте договора по беженцам, переориентации режима в сторону еще более популистского и авторитарного политического ислама, военном крахе восточного фланга НАТО и остановке вхождения Турции в западный лагерь.
