«Там, где евреев нет»
Печальная и абсурдная история Биробиджана, Еврейской автономной области России
Автор: Маша Гессен
Летом 1932 года Биробиджан, расположенный примерно в 6000 километров от Москвы, вблизи китайской границы, переживал многочисленные бедствия — наводнения, гибель скота, обрушение наспех построенных зданий. Хуже всего были насекомые, в том числе, комары и другая кровососущая мошкара. Зимой, длившейся большую часть года, температура опускалась ниже минус 30 градусов по Цельсию.
Тем не менее, евреи со всего мира, особенно говорившие на идише представители левых кругов, стремились в это удаленное место, предназначенное советским правительством для еврейской автономной области. Туда переезжали энтузиасты из таких далеких городов, как Лос-Анджелес и Буэнос-Айрес. Давид Бергельсон, вероятно, лучший стилист из писавших на идише в то время, посетил Биробиджан вскоре после жуткого летнего потопа и выразил свое восхищение: «Мириады рек сверкают на солнце, долины сужаются и расширяются, пространство тайги и смешанных полей». Вскоре он заявил, что хотел бы переехать туда.
В конце 1930-х годов сочетание идиша с коммунизмом, которым гордились приверженцы идеи Биробиджана, казалось опасным. Сталин уничтожил многих лидеров Еврейской области. Впрочем, уцелевшим дали волю, когда понадобилось заручиться поддержкой американских евреев для советской борьбы против нацизма. В конце 1940-х годов это, в свою очередь, стало доказательством шпионажа. Биробиджан, всегда бывший не более чем отдаленной идеей для группы советских чиновников и евреев-марксистов, был оставлен чахнуть.
Почему же появилась эта идея? Одной из основных причин стала ужасающая нищета еврейского населения СССР в 1920-х годах, в частности, на Украине. Евреи занимались, в основном, торговлей, всегда бывшей экономически ненадежным делом, а теперь еще и осуждаемым как занятие мелкой буржуазии. Предложения переселить евреев в колхозы Крыма и других районов поближе к центру России, чем далекий Биробиджан, оказались нереальными, во многом из-за сопротивления местного населения.
Так как национальная автономия еще казалась новому советскому режиму привлекательной концепцией, влиятельные еврейские коммунисты выдвинули идею о создании места, где любовь к Карлу Марксу и Шолом-Алейхему (одна из главных улиц Биробиджана была названа в честь этого писателя на идише) могли стать фундаментом для строительства еврейской родины. Их приверженность к СССР была сравнима с их неприятием сионизма, хотя в своих пропагандистских целях они смело «выдирали страницы» из сионистского репертура, перефразировав, например, знаменитую фразу Теодора Герцля: «Если захотите, то это не будет сказкой».
Гессен рассказывает свою историю грамотно, хотя и немного небрежно. Практически не описаны поселения в деревенском стиле, образовавшие еврейский Биробиджан, геополитические мотивы образования этой области не выражены до конца, влияние известного историка и идеолога еврейской автономии Семена Дубнова часто упоминается, но не получает определения. Вместе с тем, Гессен, обычно пишущая на такие темы, как Владимир Путин и террористы, атаковавшие Бостонский марафон, рассказывает увлекательную историю в «Там, где евреев нет». Самые запоминающиеся части книги — это размышления Гессен над проблемой отсутствия дома, которую пережило ее собственное поколение евреев. Она была подростком в Москве 1980-х годов. Она столкнулась «с относительно мягкой формой дискриминации», и ее еврейская идентичность «была совершенно негативной, так как определялась непричастностью».
Это позволяет ей лучше оценить побуждения сторонников «вероятно, самой плохой идеи в мире», из-за которой поселенцы продолжали приезжать и после Второй мировой войны, вооруженные «надеждой, подорванной трагедией, но все еще живой». По похожим причинам, разумеется, другие люди примерно в то же время, но в гораздо большем числе отправлялись в Палестину. Они отчаянно хотели жить под мягким синим небом на суровой земле. Биробиджан вскоре потерял свое значение. Судьба Израиля оказалась совершенно иной. Впрочем, сейчас как никогда еврейская мечта о нормальной жизни кажется труднодостижимой.
