Третий президент Украины Виктор Ющенко в интервью телеканалу «112 Украина» рассказал, как отдал Гройсману план для премьер-министра, пойдет ли он в политику, откуда в соцсетях его фото на блошином рынке, а также возможно ли вернуть Крым в ближайшие годы.

в Приднестровье, в Абхазии, в Нагорном Карабахе, в Осетии — это явления одного порядка, которые носят геополитический признак. Конфликт, где с одной стороны есть Россия, начиная от Нагорного Карабаха, а другие — страны бывшего Советского Союза. То, что происходит у нас на востоке — это не конфликты Украины с Россией. Это — геополитический конфликт между средневековым азиатством России и либеральной, самой свободолюбивой, демократической европейской политикой. Это конфликт раба и свободного человека. Это конфликт двух геополитик. Десятки раз был прав Черчилль, когда говорил: « Присмотритесь политики внимательно — от Балтийского моря до Черного, Каспийского до сегодняшнего дня стоит неразрушенный железный занавес». Это — два мира. И это суть конфликта. И поэтому, когда мы в решения нашего конфликта не втягиваем страны ядерного клуба, которые подписали гарантии политического суверенитета Украины и территориальной целостности, а сегодня ведем переговоры и верим подписи некоего Захарченко и пробуем через него устроить некий мир… Захарченко не является источником войны. Давайте определимся — мы бьем по ослу или по мешку? Мне кажется, это неправильный сигнал миру. Это мировая, геополитического измерения проблема, наших национальных украинских инструментариев слишком мало. Хотя, безусловно, у нас должна быть своя домашняя работа, которую мы должны, безусловно, выполнить.

— Почему наша украинская дипломатия оказалась неспособной ответить на эти вызовы? Почему журналисты уже редко видят Климкина? Может, нашим дипломатам не хватило профессионализма, идей или денег?

— Мне кажется, что нам подали ложный сценарий регулирования. Это не наш сценарий. Возможно, с самого начала были благородные мотивы. Например, начать диалог с врагом. В любом случае — это надо. Возможно, на первых днях или на первых неделях этого и было достаточно. Но когда мы понимаем, что это геополитический конфликт, то его надо регулировать геополитическим инструментарием. Для этого надо делать геополитические форматы, а не форматы с бандитами, от которых ничего не зависит. Я думаю, что здесь большой вред принесла дипломатия Запада, когда предложила такой вариант. Ведь этот вариант был предложен не непосредственно Путиным. Через Запад Путин представил этот план.

— Удалось ли нам развалить эту, собственно, советскость и построить, создать другую реальность?

— Когда мы говорим об этой азиатской центричности Москвы и окрестностей, которые она держала последние 30 лет, то это один из корней бед нашего сегодняшнего состояния. В Польше, Чехии, Литве, которые использовали свой шанс, было евроцентричное формирование сознания, своей политики и т. д. У нас веками этого не было. Наша кабала была Москва. Внешняя политика базировалась через Москву, через азиатское восприятие окружающей среды и всего мира. Безусловно, это принесло большой вред, даже для украинской политической и дипломатической тактики, когда мы очень часто, как и большинство украинского населения, сначала недоверчиво смотрели на Запад. Но есть и другая правда. Возможно, Запад сегодня слаб, как никогда. Безусловно. Европе не хватает цельной политики, которую бы можно было трансформировать одним голосом или хотя бы согласованно. Есть три-пять европейских стран, которые через свои двусторонние отношения с Россией перебивают тот контекст, который формирует евросообщество по России. Мы можем говорить о том, как хорошо работают санкции, а все страны оливкового пояса в Европе будут говорить о том «а сколько же можно?». Очевидно, что у Европы нет Черчилля, и пристраиваться Европе к тем процессам, которые сегодня идут в Восточной Европе, сложно, как никогда. Но болезненная правда в том, что сегодня в Европе есть семь конфликтов. Есть кипрский конфликт — он холодный, и шесть конфликтов на востоке Европы.

— Европа ощутимо левеет, и к власти могут прийти те люди, которые, как мы знаем, являются друзьями Путина. Мы видим, что если не победит Клинтон, то по-другому у нас будут выстраиваться отношения и с США. Мы не знаем, к кому будет благосклонен Китай. Что вы можете об этом сказать и как должна вести себя Украина в этой ситуации?

— У нас была такая концепция с 1994-го года, и она была уникальна. Таким комплектом инструментариев не владели ни поляки, ни литовцы — это Будапештский меморандум. Где пять крупнейших стран мира выдали гарантию о том, что мы будем жить вечно — на своей территории и в своем политическом строе. Но мы почему-то начали апеллировать не к этому арсеналу. Канцлер Германии не зря ездила к президенту США с одной мотивацией — «мы имеем план и по этому плану мы урегулируем то, что происходит». В Европе идут фундаментальные процессы. Я, например, с оптимизмом встретил результаты британского референдума относительно членства в ЕС. Я — европеец, я радуюсь, что евросемья — это один из лучших крупных проектов интеграционного плана, но в последние, возможно, десять лет политика, которая происходит в ЕС, формирует очень много вопросов. Это не гибель ЕС, но это вопросительный знак, что надо концепты пересмотреть и модель формирования такой политики.

— А есть ресурс у Европы это сделать?

— Во Франции 40% людей говорят о том, что что-то происходит не так. В Голландии говорят, что они должны быть следующими, чтобы поставить этот вопрос на повестку дня. В Европе есть много наций, которые не готовы ставить вопрос выхода, а готовы ставить вопрос ревизии. Это уже хорошо — это форма коррекции европейского позиционирования. На востоке Европы происходит шесть конфликтов, и Европа не представлена в переговорном процессе никем.

— Не разочаровала ли вас команда Порошенко, сам Порошенко? Как вы считаете, сможем ли мы с этой командой делать реформы?

— Мне бы хотелось, чтобы мы очень быстро пришли к выводу, что потери, которые мы сегодня несем, показывают, что у нас один из самых больших нерешенных национальных вопросов — вопрос внутренней национальной интеграции. На повестке дня должен стоять вопрос создания украинской политической нации. Мы говорим, что у нас слабое единство, что нас легко развести по языку, церкви, памяти, героях. Насчет Порошенко, то я не сторонник давать персонифицированную оценку, потому что это плохая практика. Порошенко работает в условиях, в которых я не работал, и президенты Кучма с Кравчуком не работали. Конечно, есть большая персонифицированная ответственность за то или иное состояние политики, но, с другой стороны, я апеллирую к тому, все ли мы, как нация, делаем для того, чтобы стать такими, как поляки, как литовцы. Мы можем надеяться на то, что нам нужен Гавел, но не делать ту домашнюю работу, которую при Гавеле делал каждый чех. Вячеслав Максимович говорил: «Украина начинается с тебя». В 2010-м году у нас было две силы, которые боролись за власть на Банковой. Сейчас говорят, что Янукович виноват в том и в том. А мне кажется, что виноваты 14 млн, которые стоят за ним, потому что они порождают то, что называется персона, которая воплощает их идеалы к тому, что называется национальным. Потому что, когда мы говорим о нации — это вершина единства людей. Ничего высшего не бывает в масштабах единства — только нация есть суть сообщества. Нация базируется на 5-6 фундаментальных вещах. И если у нас тех фундаментальных вещей нет — так Порошенко виноват сейчас? Или Яценюк виноват, или Янукович?

— Народ виноват?

— В значительной степени. Если мы хотим быть успешными и с высокими достижимыми целями, как поляки, словаки, литовцы, мы должны сделать ту национальную работу, которую они сделали за последние 50 лет.

— Каковы ваши прогнозы на этот политический сезон? Доживет ли правительство Гройсмана до весны?

— У меня была встреча с премьер-министром, и я ему откровенно говорил, что я очень хочу, чтобы он был успешным, потому что Украина задержалась в ожиданиях хотя бы какого-то успеха. Чтобы мы закрепились, и чтобы мы не катились на дно, и чтобы нам на дне не стучали снизу, что есть еще куда падать. Есть очень успешная экономическая формула, которую я бы хотел, чтобы правительство взяло на вооружение. Мой поход к премьеру был обусловлен одним — я хотел, чтобы он принял мой план. Мы должны жить в понятной экономической доктрине.

— А когда вы заносили ему этот план?

— Возможно, месяц назад.

— Он его прочитал, как вы думаете?

— Мы с ним сидели один на один, и я ему рассказывал, как среагирует экономика, если будет со стороны правительства вот такая система действий. Мы сегодня имеем валовой продукт — 2 трлн 219 млрд. По оценкам экономических экспертов, он должен иметь прирост — 0,5%. А моя миссия была: если мы хотим интересно прожить год — мы должны начать от 5%. А для этого надо вложить в национальную экономику примерно 15 млрд долл. Инвестировать.

— Где их взять?

— С 2,2 триллиона — 55% производится в тени. На первой операции каждый второй бизнес не сотрудничает с властью. Почему мы живем, как дикари в Африке? Кому-то не нравится фискальное администрирование, кому-то регуляторная политика, кому-то таможенная политика. Коррупция никогда не была причиной — она всегда следствие чего-то, что не устраивает. Тогда формируется асимметричная модель отношений, и возникают теневой сектор и коррупция. В компетенции правительства взять на себя 3-5 причин. У меня такое было в 1999-2000 гг. У нас тогда уровень теневой экономики был 108%. У меня каждый месяц в Украинском доме — «власть-бизнес». Я сажал все правительство и спрашивал, что нам нужно сделать, чтобы выйти на финансовый, экономический диалог. За девять месяцев мы пришли к теневой экономике — 39%. В сентябре мы выплатили долги по пенсиям за предыдущие три года, из-за того, что изменилась суть наших отношений.

— Сегодня смертность у нас в два раза выше, чем рождаемость. Через десять лет пенсионеров у нас будет 60-70%, а другие будут их кормить. Мы сможем построить нормальную экономику в таких условиях?

— Можем. В 2006 году мы по четырем территориям имели абсолютный прирост населения. В 2004 году смертность у нас была 17%, и демографическая ситуация была такая, как сейчас. Когда мы только пришли формировать политику семьи — мы начали с сирот и интернатов. Как закрыть интернаты, как передать ребенка в семью? Это Павленко, как министр, очень хорошо делал. Мы понимаем, что сегодня для молодой украинской семьи тема социальной бедности является актуальной темой. Мы тогда сделали трехкаскадную систему стимулирования рождаемости детей. Меня называли, что я тот президент, который финансирует проституток, меня это задевало, но меня тогда не понимали.

— Главное, чтобы проституток не было в политике.

— И то правда. Но тогда четыре территории, включая столицу, имели абсолютный прирост населения. Это была логичная, последовательная государственная политика. И очень простая: дай мотивацию — горы перевернут. Можно то же самое говорить и про финансы, и про экономику. Если мы сегодня достигаем 20% «осветления» теневой экономики (это на уровне Уганды или Сомали), то мы имеем дополнительные поступления в бюджет 188 млрд. Дефицит государственного бюджета сегодня — 70 миллиардов. Я утверждаю — нет у нас дефицита. У нас дефицит отношений, дефицит ресурса. Достичь 5% можно через уникальный, деловой диалог «власть-бизнес». Каждый год от нас вывозится 12-15 миллиардов через офшоры. Это причина, которую надо демонтировать, и эти 15 миллиардов каждый год у нас должны оставаться.

— Как вы считаете, справится ли Луценко с этим «торнадо» коррупции?

— Нам надо помнить, что в основе нашей коррупции лежит политическая коррупция. Судья или прокурор по природе — не сам коррупционер. Его назначают и ставят для того, чтобы он обслужил политически коррумпированную систему. Поэтому, обслуживая политическую коррупцию, они становятся коррупционерами не по природе, а по функциям. Основы политической коррупции еще не задели. Она подает заявки на обслуживание, и здесь очень важно, чтобы генеральный прокурор этот Монблан, который стоит перед ним, как причину всего прочего, хорошо понимал.

— Пойдете ли вы в составе Радикальной партии на следующие выборы?

— В позиции Радикальной партии мне нравится ясное артикулирование. Хотя я не понимаю, почему Радикальная партия отстаивает отсутствие рынка земли, например, стоят на моратории, как и некоторые другие левые партии. Это гиблое для страны. Где еще работает аграрная экономика в мире по такой модели, как мы сейчас живем?

— Кто придумал историю о том, что вы торговали вышиванками?

— Если вы меня в субботу в половине десятого утра за последние 40 лет хотите увидеть — приходите на блошиный рынок. Я там не торгую, но последние 35 лет я коллекционирую украинские этнические сельские вещи. И поэтому, когда я прихожу в субботу, у меня есть три-четыре точки, где я сажусь, продавец дает мне чашку кофе, и мы сидим разбираем, что он через экспедицию привез из украинского села в тот музей, который я делаю. И вот меня застукали совершенно милые девушки.

— Пойдете ли вы с Радикальной партией на выборы?

— Я не собираюсь идти в политику.

— Представляете ли вы Олега Ляшко президентом Украины?

— Я хотел бы, чтобы его политическую платформу больше понимали в украинской нации.

— Действительно ли вы хотите занять город г. Гонтаревой?

— Нет.

— Почему нет результатов расследования относительно Иловайска?

— Не могу прокомментировать.

— Считаете ли вы справедливыми тарифы на газ?

— Нет.

— Готовы ли вы заполнить завтра личную е-декларацию?

— Да.

— Нужно ли уже сегодня срочно вводить земельный рынок?

— Да. Мы опоздали на 25 лет.

— Возможна ли деоккупация Крыма в ближайшие годы?

— Да. Но для этого нужно одно условие: российский режим — это фашистский режим. С падением этого режима мы решим наши территориальные вопросы.

— Согласны ли вы с идеей референдума по Донбассу?

— Я бы поддержал эту идею, потому что люди хотят.

— Самый профессиональный политик в Верховной раде?

— Пинзеник.

— Есть ли смысл продолжать минские заседания?

— Думаю, нет.

— Ваша любимая актриса?

— Наталья Сумская.

— Есть ли фильмы, которые вы пересматриваете снова и снова?

— «Белая птица с черной отметиной».

— Любимый поэт?

— Тарас Григорьевич Шевченко.

— Несколько строк сможете прочитать?

— «Я так її, я так люблю свою Україну убогу,
Що прокляну Святого Бога. За неї душу погублю».

— Какие три шага мы должны сделать сейчас навстречу реформам?

— Я предложил бы новый экономический пакет.

— Спасибо.