Когда Фэй Пурдхэм (Fay Purdham) было пять лет, она сказала, что хочет стать матерью. Только проблема в том, что в то время Фэй носила имя Кевин. «Моя мама сказала, что я хочу быть отцом, а не матерью, — вспоминает Фэй. — Я ответил, что нет, что хочу быть именно матерью. В этот момент мама поняла, что ее ребенок — особенный». Сейчас Пурдхэм около 30 лет, она живет в Ньюкасле, на севере Англии, и надеется, что пересадка матки «станет следующим этапом для трансгендеров». Она фантазирует о том, как стать «ноющей беременной мамашей с толстенными лодыжками и большими следами от растяжек. Только представьте себе, что можно выносить собственного ребенка. О, как мне это по душе».
Участница конкурса Мисс Трансгендер Великобритании (Пурдхэм финишировала третьей в прошлом сентябре) выбрала вторую из доступных возможностей. Она надеется собрать 100 тысяч фунтов стерлингов через Go Fund Me, чтобы оплатить услуги суррогатной матери, которая выносит ее ребенка, зачатого из семени, замороженного до операции по смене пола, которую она сделала в возрасте 21 года. Ее история привлекла внимание прессы. В прошлом октябре Daily Mail написала: «Модель-трансгендер хочет стать первым человеком в Великобритании, который будет своему ребенку и отцом, и матерью».
В репродуктивной медицине понятие материнства было расширено, чтобы включить наряду с биологической матерью мать-донора яйцеклетки и приемную мать. Сегодня добавилась четвертая категория: мать-трансгендер. Помимо прочих вариаций, это может означать мужчину с маткой, который до операции по перемене пола был женщиной и который прекратил принимать гормонозамещающие препараты, чтобы забеременеть, а также женщину, до операции бывшую мужчиной и заморозившую сперму, чтобы родить ребенка с помощью суррогатной матери. Проще говоря, материнство и отцовство больше не определяются исключительно хромосомами и половыми органами, с которыми мы родились, а гендером, с которым мы решаем соотносить себя.
В 2014 году Меган Стэблер (Meghan Stabler), управляющая компании, женщина-трансгендер, удостоилась звания «Работающая мать года» от издания Working Mother. Она стала первым трансгендером, удостоенным этого звания. В 2013 году калифорнийское некоммерческое издание Forward Together опубликовало электронные открытки ко Дню Матери под названием «День Мамы по-нашему», чтобы отразить сложную гендерную реальность. В прошлом году президент Барак Обама заявил, что гендер не должен быть препятствием для усыновления или опекунства.
Организации стараются следовать в том же русле. В том же году, когда Стэблер удостоилась своего звания, благотворительный нью-йоркский фонд помощи при аборте единогласно постановил отказаться от термина «женщина», чтобы не вызывать враждебного отношения у мужчин-трансгендеров, желающих прервать беременность. Североамериканский союз акушерок (MANA) в избранных параграфах своего устава постановил заменить «женщина» и «мать» на «беременный индивидуал», «беременный родитель» и «рожающий родитель».
Шаг MANA не остался без критики. Группа уважаемых акушерок выразила свое беспокойство. В открытом письме они выступили против «ускорения тенденций… на отрицание материальной биологической реальности и дальнейшего разрыва наших связей с природой и с телом», что «возымеет негативные последствия для женщин».
Решается судьба определения женщины и матери, а также того, кому позволено быть ими. Работающая мать года Стэблер написала в The Huffington Post, что является самой обычной матерью, ставящей своей целью сочетать домашние обязанности с профессиональной карьерой. Ее заявление вызвало вопросы: не является ли материнство врожденной способностью, как нас учили, химической реакцией любви и самопожертвования, связанной с " трансформирующим" процессом беременности и рождения детей? Или это можно приобрести? Наконец, мать-трансгендер подчеркивает равенство или усугубляет различия?
Вокруг претензий на «женственность» развернулась ожесточенная битва. «Материнство совершенно очевидным образом — женское. Не будучи женского пола, человек не может репродуцировать», — написала Шейла Джефрис (Sheila Jeffreys), убежденный критик трансгендеров и автор книги «Болезненный гендер: феминистический анализ трансгендерной политики» (2014). Джефрис утверждает, что на протяжении истории мужчины заявляли претензии на женщин и их репродуктивную биологию. Она считает, что женщины-трансгендеры сегодня повторяют то же самое. Это «еще одна глава в правах мужчин и их попытках взять под контроль тело женщины и репродуктивную функцию. Женщины должны притвориться, что их тела не имеют значения».
В ответ транс-движение осудило Джефрис как «отвергающую трансов радикальную феминистку» (TERF). Активисты-трансгендеры считают Джефрис и тех, кто разделяет ее взгляды, людьми, не признающими меньшинства, уже страдающего от сильной дискриминации, в рамках которой репродуктивные права имеют большое значение.
Активисты утверждают, что для борьбы с предрассудками язык должен быть более охватывающим. Беременность, к примеру, следует называть не «женским делом», а «делом носителя матки», пишет блогер-трансгендер Эммет Стоффер (Emmett Stoffer). Ассоциируемые с женским телом термины, такие, как «яичники», «влагалище» и даже «женщина» служат примером циз-гендреных привилегий («циз» в данном случае означает человека, чье самоопределение совпадает с врожденным гендером). В записи на сайте Everyday Feminism Луна Мербруха (Luna Merbruja), координатор съезда 2014 года сети «Международные цветные женщины-трансгендеры», выступила против «постоянного осточертевшего напоминания о том», что у «настоящих женщин» бывает менструация. Открытое обсуждение циклов, по ее мнению, служит для уязвления тех, у кого не бывает кровотечений.
В результате происходит путаница. Известные трансгендеры, вроде олимпийской чемпионки Кэйтлин Дженнер (Caitlyn Jenner) «хотят, чтобы их называли женщинами, даже если организация, предоставляющая услуги аборта, считает этот термин дискриминационным. Так что же, единственные „законные“ женщины — это те, кто раньше были мужчинами?» — спросила журналистка Элинор Беркетт (Elinor Burkett) в статье в The New York Times под заголовком «Что определяет женщину?».
Под гендером все чаще понимается нечто, что мы выбираем и (буквально) изменяем. Это считается также спектром, в котором человек размещает себя (или его размещают) между мужчиной и женщиной. Человек может родиться с мужскими половыми органами, выглядеть, как мужчина, и в прошлом жить, как мужчина. Но если такой мужчина определяет себя, как женщину, то мы должны относиться к нему именно так. Этот масштабный эксперимент по самоопределению, отвергающий биологию и выводящий вперед самовосприятие, способен подорвать, разрушить и развеять освященный идеал врожденной «матери».
Вместе с подъемом политики определения доступ к современной медицине помог раздвинуть физические и психические границы. Врачи могут сделать влагалище или пенис из кожи, люди могут пересадить себе или удалить грудь, вырастить или потерять волосы и пройти пластическую операцию, чтобы изменить черты лица. Пересадка матки пока еще в начале своего пути, но то, что она вскоре может стать частью предлагаемых услуг, говорит само за себя.
Но в этом дивном новом мире материнство остается священным, как ни странно. Одна из причин, по которым эта очень традиционная (кто-то скажет, невыносимая) роль имеет столь большое значение для таких, как Пурдхэм или Стэйбл, заключается в крайне гибкой сегодняшней концепции гендера: если пол, полученный при рождении, больше не определяет женщину, то последним критерием остается материнство.
Биологический детерминизм в западной традиции утверждает, что дети неким образом «завершают» нас. «Существует вера в то, что женщины предназначены природой или запрограммированы на то, чтобы быть матерями», — говорит Андреа О’Рейли (Andrea O’Reilly), пионер в исследовании материнства в Йоркском Университете Торонто. Соответственно стать родителем считается главным путем к самореализации, и стремление к материнству считается инстинктивным, неким позывом, проявляющимся в определенном возрасте. О’Рейли утверждает, что на самом деле быть матерями учит общество — «так мы воспитываем девочек».
Тот факт, что материнство — культурное понятие, зависящее от времени и места, становится понятен при рассмотрении разных концепций того, что такое мать, и как она должна вести себя. У многих аборигенов, например, в Австралии, детей воспитывает не только биологическая мать, но и многочисленные «тети» в тесно спаянных обществах. В викторианскую эпоху отпрыски аристократических семейств часто оказывались на попечении кормилиц, нянек и гувернанток. Напротив, «супер-мама» из Америки 1950-х — начала 1960-х годов ознаменовала собой историческую веху. Показанная в популярной культуре в телесериале «Счастливые дни» актрисой Мэрион Каннингэм (Marion Cunningham), она была белой представительницей среднего класса, скромной сторонницей единобрачия. Эта мама в фартуке (продукт пригородного стандарта) оставалась дома и целиком посвящала свою жизнь мужу и детям.
Сейчас понятие матери переживает серьезные социальные изменения на Западе в результате женской эмансипации. Главным изменением стало понимание того, что женщина может иметь и карьеру, и детей. По данным Ancestry. com, доля работающих матерей в США выросла на 800% с 1860 года. И все больше женщин отказываются от материнства. Американское статистическое исследование в 2014 году показало, что 47,6% женщин в возрасте от 15 до 44 лет ни разу не рожали детей. Среди женщин в возрасте от 40 до 44 лет бездетных было 15,3%.
Но старые привычки трудно умирают. Полки в магазинах игрушек прогибаются под тяжестью кукол, детских колясок и маленьких игрушечных кухонь. Напротив, хотя мальчиков воспитывают в том духе, что они должны стать отцами, никто не учит их тому, что отцовство — неотъемлемая часть их пола и самих себя. «В 20 лет женщины порабощены мифом о красоте, а в 30 — мифом о материнстве», — говорит Мэй Фридман (May Friedman), профессор исследования женщины в Университете Райресона в Торонто. О’Рейли согласна: «Считается, что женщина может быть космонавтом, но все равно должна стать матерью».
Короче говоря, материнство по-прежнему считается чем-то интуитивным и естественным. Честное обсуждение двойственности материнства, в том числе, сожалений и несчастья, или полного отказа от попыток родить детей, в лучшем случае остается чем-то неловким, а в худшем — табу. Мы можем изменять гендер по желанию, но общество по-прежнему крепко держится за принцип воспитания девочек как будущих матерей и считает материнство высшей ценностью и главной целью в жизни.
Что это означает для родителей-трансгендеров? Среди прочих интеллектуальных вопросов, с которыми вынуждено иметь дело движение трансов, есть и необходимость заменить идеал совершенной матери на более нейтральный и менее загруженный термин «хороший родитель». Но действительно ли это так? Родители-трансгендеры совершенно неодинаковые. Многие женщины-трансгендеры настолько же преклоняются перед материнством, насколько понимают гендерные стереотипа. Как жалуется Пурдхэм: «Я никогда не смогу испытать ту связь, которая возникает с выношенным тобой ребенком». Интуитивное материнство и высокие каблуки — и то, и то связано со старыми представлениями о женской красоте.
Для нового поколения трансгендеров это имеет большое значение. Одно из самых важных изменений за минувшие десятилетия связано с тем, когда и как трансгендеры становятся родителями. Раньше большинство из них имели детей до того, как меняли пол. Известным примером может служить писательница и путешественница Джейн Моррис (Jan Morris).До операции в 1972 году она была журналистом Джеймсом Моррисом (James Morris), отцом пятерых детей. Горько-сладкая комедия «Трансамерика» (2005) рассказывает о женщине-трансгендере, улаживающей отношения со случайно зачатым 17 лет назад сыном. Более новый сериал «Амазона» под названием «Транс-родитель» (2014) шире изучает эти вопросы, показывая семью, узнавшую, что их отец — трансгендер.
Сегодня дети уже в возрасте шести лет могут жить не в том гендере, в каком родились. Период полового созревания (как в случае известной модели Андреа Пежич) блокирован или сдержан, и репродуктивные права принимают центральное значение. Среди прочих возможностей для более позднего рождения детей существует замораживание спермы или яйцеклеток, а также использование суррогатных матерей. Поэтому сегодня трансгендер скорее станет родителем, когда уже перейдет в комфортный для себя гендер.
Для Пурдхэм материнство превыше всего. Во время нашей встречи в небольшом лондонском отеле она настаивала на том, что является женщиной, а не каким-то новым гендером. Как женщина, она вся захвачена жаждой материнства. На своей странице в Go Fund Me она пишет: «Прошу и умоляю людей помочь мне, я мечтаю стать матерью, мечтаю, чтобы мой ребенок звал меня мамой». Когда бы она хотела, чтобы это случилось? «Господи, — говорит она, наклоняясь ко мне, — завтра. Вчера».
Пурдхэм считает, что женственность означает материнство. Но есть ли иной путь? В книге «Материнское мышление — к политике мира» (1989) философ Сара Раддик (Sara Ruddick) предлагала использовать глагол «стать матерью» в гендерно-нейтральном тоне. Она говорила, что «материнство» — это практика, а не продукт гендера или пола. Ранее материнство считалось исключительно женским делом и представляло такие «женские» качества, как мягкость, нежность и доброта. Но в современном мире, где мужчина может оставаться дома, а женщина — работать, а гендер можно поменять, понятие материнства должно включать и других.
Дорогу проложили геи, боровшиеся за свои права. Исследование Института Уильямса в Лос-Анджелесе показало, что 16% однополых пар в США воспитывают детей, и сейчас во всех штатах пара может усыновить ребенка вне зависимости от своего гендера. В прошлом дискуссия об однополых родителях шла по тому же пути, по которому сегодня идет дискуссия о родителях-трансгендерах. «А именно: могут ли они быть родителями, должны ли они быть родителями, как они становятся родителями. Думаю, трансгендеры продолжают дискуссию, которую мы начали», — говорит О’Рейли. В последнее десятилетие в научных кругах был взят осознанный курс на лишение материнства гендерной нагрузки, «серьезная попытка отделить материнство от биологии».
Лесбийские пары служат примером в прошлом альтернативных родителей, сегодня ставших мэйнстримом. Материнство «понимается как нечто, что можно разделить между двумя женщинами, а не нечто обязательно связанное с рождением и кормлением грудью», — говорит Сюзан Гудвин (Susan Goodwin), профессор Сиднейского университета и соавтор книги «Хорошая мать. Современное материнство в Австралии» (2010).
Тревор Макдональд (Trevor MacDonald) — пример мужчины, занимающегося «материнством» или, как он называет это, «воспитанием». Тревор Макдональд родился женщиной, но сменил пол вскоре после того, как ему исполнилось 20 лет. Он принимал тестостерон, чтобы отпустить бороду и сделать голос низким, удалил молочные железы, но не сделал полную смену пола, сохранив матку и влагалище. Он встретил партнера-мужчину, и они поженились. После свадьбы пара, считающая себя геями, решила обзавестись детьми.
«Мы поняли, что у нас есть все необходимые детали, чтобы зачать своего ребенка», — сказал мне Макдональд. Он перестал принимать тестостерон, забеременел и родил первого ребенка дома в 2011 году. При этом Макдональд считает себя мужчиной, и его дети, мальчик и девочка в возрасте пяти лет и одного года, называют его «папа». Но он также кормил своих детей грудным молоком в младенчестве, удовлетворяя их нужды молоком, полученным через сеть «Человеческое молоко для детей» (Human Milk 4 Human Babies).
Макдональд столкнулся с враждебностью. Одна женщина бросила ему, что ребенку нужна «настоящая титька», когда он кормил его в самолете. Но в целом процесс заставил его усомниться не только в правах трансгендеров, но и в правах мужчин, что он и изложил в своей книге «Где мама? Истории отца-трансгендера» (2016).
Так как он не подходил точно ни под одну категорию, возникли проблемы. Макдональд ходил на собрания для поддержки, организованные местным отделением международной организации La Leche League Canada (LLLC). Благодарный за полученную помощь, он предложил позднее свои услуги в качестве волонтера. Его кандидатуру отклонили, объяснив, что нуждаются в «опытных матерях». Другие обвиняли его в противоположном, например, консервативный сайт Breitbart написал, что решение Макдональда завести детей свидетельствует о невозможности победить глубоко заложенные биологические инстинкты с помощью косметической хирургии.
«Это было интересно, так как я никогда не считал себя матерью, но общество считало, что я стал матерью, так как кормил грудным молоком детей и нянчил их», — задумчиво говорит Макдональд. По его словам, он предпочитает термин «родительский уход». LLLC позднее изменила свое мнение, и Макдональд сегодня стал их волонтером.
В статье «Соединяющие связи разорваны», вышедшей в сборнике «Существенные прорывы. Рассуждения о мужчинах, матерях и материнстве» (2015), Эй Джей Ловик (A J Lowik) пишет, что «физиологический процесс грудного вскармливания связан с моральной конструкцией хорошей матери (и хорошего отца)», которая сейчас оспаривается трансгендерами. При этом Ловик отмечает, что нынешнее отношение к грудному вскармливанию, как к моральному и как к практическому выбору, связано с нашим временем, так как в начале ХХ века считалось нормальным нанять кормилицу для своих детей.
Макдональд считает свою матку, яичники и влагалище функционирующими половыми органами, не связанными ни с каким гендером. Это просто «необходимые для зачатия ребенка инструменты». Кормление грудью в его глазах тоже носит сичто утилитарное значение, как способ накормить малыша. Для других это нечто более значительное. Американский мужчина-трансгендер и управляющие баром Ник Баузер (Nick Bowser) забеременел от своей жены, женщины-трансгендера Бианки, артистки в жанре «драг» (они не проходили операций по коррекции пола). Ник Баузер описывает беременность, как самый мрачный период в своей жизни. «Мозг говорил мне, что я один человек, а тело выглядело так, будто я совсем другой человек», — сказал он в эфире телешоу 20/20 на ABC News.
Хотя мир, в котором понятие гендера текуче, поможет потрясти считавшиеся жесткими представления о том, какую роль должен играть каждый родитель, наивно рассчитывать построить с его помощью утопию, в которой нет гендеров, даже если утопия на самом деле должна выглядеть так. «Трансгендерные матери помогли существенно изменить представление о материнстве, — говорит Гудвин. — Но я на секунду не сомневаюсь, что они не хотят, чтобы их осуждали или оценивали, и что у них свои формы стандарта».
Трансгендерные отцы тоже. Когда Томас Бити (Thomas Beatie) в 2007 году привлек внимание СМИ и получил прозвище «беременный мужчина», многие задавали вопрос о том, можно ли его считать мужчиной, если у него есть матка. Вдобавок, появилось понятие «хороший папа-трансгендер», ставшее ироничным преемником «хорошей матери» и тоже получившее священный статус. как пишет Ловик, «хороший папа-трансгендер кормит грудным молоком детей. Он делает это вне зависимости от гендерных диссонансов и количества перенесенных операций. Он должен игнорировать вопрос о том, настоящий ли он мужчина».
Быть родителем-трансгендером всегда трудно, и неважно, идет ли речь об усыновлении детей, рождении с помощью суррогатной матери, естественного рождения или перемене пола после рождения детей. В обществе с крайне романтизированным отношением к материнству главная проблема — это предрассудок. Активист Дарби Хайки (Darby Hickey) говорит, что ее называют неподходящей на роль матери, так как она трансгендер.
Социальные сети представляют самую современную платформу для пристальной «правильной» политики воспитания детей. Матери представляют себя, сталкиваются с критикой и судят других. Хайки пишет в The Huffington Post, что «поглощена вопросами и сомнениями о том, хорошо ли я справляюсь, хорошая ли я мать». Сомнения выделены ее трансгендерной идентичностю. «Если мой сын вставляет в волосы заколку или надевает розовые штаны с оборками, мне становится страшно. Я боюсь, что люди подумают, будто я промываю ему мозги. Боюсь, что его обидят. Боюсь, что другие родители не позволят детям играть с ним».
Живущая в Сиднее женщина-трансгендер Теа Аглоу (Tea Uglow), у которой двое детей с ее бывшей партнершей (рожденные до того, как она «вышла из шкафа) считает «самым важным — не искать оправдания своему предыдущему существованию. Нужно смотреть только вперед. Нет никакого толка в переписывании истории».
Аглоу не нравится носить звание «отца». Но ее бывшая партнерша не хочет делиться званием «матери», опасаясь, что у нее отберут ее роль. «Это неловкая ситуация, — признает Аглоу. — Существует множество гендерно-нейтральных названий для детей, но только не для родителей. Существование слов делает возможным обсуждение идеи. Слова появляются для удовлетворения нужд. Дети не будут звать „родителя“, когда падают и разбивают коленки, или когда я прихожу домой».
Ожидания могут и будут меняться. Но, несмотря на заметную новую гендерную политику, полный пересмотр гендера вряд ли возможен. В конце концо, «мы не можем отделить эксперимент от контекста, в котором мы живем», — говорит О’Рейли. Не стоит забывать, что для большинства людей все еще сохраняется разделение на мужчин и женщин. На данный момент неясно, сможет ли трансгендерное движение дестабилизировать или, наоборот, усилить то, как гендер соотносится с родительскими обязанностями.
Пурдхэм сохраняет невозмутимость. Она пожимает плечами и отбрасывает длинные волосы. «Никто еще не написал учебник о том, как жить. Люди воспринимают это слишком серьезно, — сказала она, глядя на выложенное корицей сердечко на пене ее кофе. — «Будьте попроще. Думаю, быть родителем-трансгендером — это тоже самое, что быть обычным родителем, то есть, крайне тяжело вкалывать».
