Выдача поиска в Google или лента Facebook влияют на политические взгляды сотен миллионов человек по всей планете. При этом обе компании остаются частными, преследуют собственные бизнес-интересы и не имеют никаких специальных обязательств перед гражданами. Формально ничто не запрещает им поддерживать какую-то политическую силу или менять алгоритм выдачи так, как им заблагорассудится.
Социальные сети и интернет в целом воспринимаются у нас примерно одинаково и властью, и ее противниками. Первые видят в них площадку для подрывной деятельности, вторые — инструмент распространения информации и мобилизации протеста, но по сути это одно и то же: технологии, что ведут нас в более демократическую и вестернизированную Россию, а дальше уже выбор каждого, считать ли такую Россию раем или адом.
Тем временем вот уже несколько лет, как западные социологи, философы и публицисты предлагают гораздо более критический и даже алармистский взгляд на информационные монополии вроде Google или Facebook. Долгая дискуссия среди американских и европейских экспертов об использовании интернета и соцсетей в политике по мотивам прежде всего «арабской весны» не дала однозначного ответа о прогрессивной роли этих сервисов. Взрывы массового недовольства на Ближнем Востоке были продиктованы скорее причинами демографическими (большое количество неудовлетворенных своим положением молодых мужчин), чем технологическими. Отключение интернета в Египте во время событий на Тахрире не дало никакого практического эффекта.
Люди в конечном счете, как мы помним из истории, могут собраться на площади и без интернета — при помощи листовок, телефона или просто устных призывов. И вообще, последняя крупная волна демократизации в истории человечества пришлась на рубеж 1980–1990-х годов, то есть на эпоху до интернета.
В прошлом году дискуссия о политической роли соцсетей развернулась в противоположную сторону. Произошло это, прежде всего, благодаря статье Роберта Эпстейна, которая появилась летом 2015 года в Proceedings of the National Academy of Sciences (один из ведущих научных журналов США). Вместе с другими социологами из Калифорнии он в течение 2014 года проводил в США и других странах опросы, которые дали удивительные результаты. Выяснилось, что даже легкая подтасовка первой страницы выдачи в поисковике может изменить электоральные предпочтения от 20% до 80% людей в зависимости от демографической группы. Причем подмены не замечало большинство даже хорошо образованных респондентов.
Этот феномен получил название Search Engine Manipulation Effect (SEME), то есть «эффект манипулирования через поисковик», и активно обсуждался не только в американской академической среде. Тот же Эпстейн переписал более простыми словами свое исследование для журнала Politico — с броским заголовком «Как Google может фальсифицировать выборы 2016 года».
Тема настолько разошлась, что ее позаимствовали даже сценаристы «Карточного домика» — сериала о цинизме американской политики. Они, правда, не решились показать подтасовку выдачи – в сериале небольшой поисковик просто предоставляет одному из кандидатов в президенты большие данные по избирателям, которые дают возможность точнее определять, кому, что и как говорить.
Hillary ind
Левые интеллектуалы уже давно возмущаются тем, что информация, которую крупные интернет-компании собирают о миллионах пользователей, ломает традиционное представление о рыночной экономике и парламентской демократии, позволяя навязывать людям, исходя из их интересов, ненужные товары, услуги и политиков. Пока заявления вроде того, что через игру Pokemon Go компании Niantic и Google (вход в игру привязан к гугл-аккаунту) пытаются поработить вас подобно Большому Брату, звучат от людей, которых особо всерьез не воспринимают, — об этом говорил, например, Оливер Стоун на последнем «Комик-коне». Широкая публика пока не готова видеть в интернет-компаниях реальную угрозу.
Однако эта угроза не так призрачна, как может показаться. По данным все того же исследования Эпстейна, Google прямо сейчас может избирать по своему усмотрению до четверти мировых лидеров, прямо или косвенно влияя на исход местных выборов, и если компания это не делает (а она, конечно, уверяет, что не делает), то это лишь ее добрая воля, и не более.
При этом возникает немало вопросов к бывшим топ-менеджерам корпорации, владеющим знаниями и связями, которые могут иметь огромную политическую ценность. Скажем, в апреле 2015 года шефом группы по технологиям в штабе Хиллари Клинтон стала Стефани Хэннон, до этого работавшая в Google продакт-директором по гражданским инновациям и социальным вопросам. Более того, в том же 2015 году Эрик Шмидт, председатель совета директоров холдинга Alphabet Inc., владеющего Google, создал компанию Groundwork, которая открыто занимается поддержкой Хиллари Клинтон.
Непонятно, сможет ли Клинтон действительно использовать эффект SEME (Эпстейн уверяет, что он может добавить ей от 2,6 млн до 10,4 млн голосов), но уже сейчас по нескольким косвенным признакам журналисты заподозрили ее в манипуляциях с поиском Google. К примеру, в июне 2016 года издание SourceFed опубликовало результаты своего анализа поисковых запросов по Хиллари, Дональду Трампу и Берни Сандерсу, заподозрив Google в создании чрезмерно позитивного образа Клинтон. Если все другие поисковики по запросу Hillary Clinton ind выдавали подсказку Hillary Clinton indictment («Хиллари Клинтон обвинения»), то Google предлагал Hillary Clinton Indiana.
В отличие от России, где Google делит рынок с национальным поисковиком «Яндексом» примерно пополам, в США Google — бесспорный монополист, который контролирует 87% рынка. При этом он, уже став, по сути, общественным институтом, как когда-то телеграф или телефон, остается частной компанией. То есть преследует свои собственные бизнес-интересы и не имеет никаких специальных обязательств перед гражданами, кроме добровольно взятых на себя.
С формальной точки зрения ничто не мешает компании начать поддерживать ту или иную политическую силу и менять выдачу так, как им заблагорассудится. Ведь алгоритм поиска Google сейчас не регулируется законодательно, как не регулируется и таинственный алгоритм показа постов в социальной сети Facebook.
Фейсбук-сталинизм
Facebook, которая в России все еще воспринимается как гетто либеральной интеллигенции и своего рода преемник – через «Живой журнал» нулевых годов — советского самиздата, находится под перекрестным огнем критики. С одной стороны, журналисты в Британии и Америке все чаще возмущаются тем, как соцсеть перепахала медийное пространство и навязывает СМИ свои правила. Звучат даже робкие призывы к бойкоту, но непонятно, как это могло бы выглядеть на практике: Facebook по-прежнему остается одним из главных источников трафика.
С другой стороны, весной 2016 года в Gizmodo были опубликованы рассказы бывших сотрудников компании, которые обвинили Facebook в политической предвзятости: в частности, они рассказали, что в рубрике «Тренды» намеренно отдавалось предпочтение левой повестке в ущерб правой. Прозвучали также подозрения, что Facebook могла вручную помогать либеральным изданиям и сокращать охват консервативных.
Цукерберг, конечно, все стал отрицать, но в итоге ему пришлось встречаться с представителями Дональда Трампа, Республиканской партии и ведущих изданий правого толка.
При этом никто не отрицает, что Facebook время от времени самовольно меняет алгоритм выдачи информации в ленте новостей. Например, около года назад акцент был сделан на видео, залитые в саму социальную сеть. Проводили эксперименты, которые показали, что ролики на YouTube получали в разы меньший охват, — очевидно, это было прописано в измененном алгоритме.
Facebook, как и Google, давно став общественным и глобальным институтом, принимает такие решения самостоятельно – в рамках логики частной компании. Формально сообщество Facebook — это частная территория, где хозяева вольны устанавливать любые правила. Не хотите — не ходите туда. Но вопрос остается открытым: если там зарегистрированы сотни миллионов человек, должна ли в какой-то момент появиться ответственность?
Сейчас Facebook, по сути, виртуальное авторитарное государство с населением больше, чем в России и США, вместе взятых, где все решения принимает правитель и нет ни парламента, ни состязательных судов. Там действует довольно жесткая цензура и любого человека могут забанить по анонимному доносу — прямо как в сталинском СССР.
Что делать с Facebook, Google и другими информационными монополиями — открытый вопрос. Их нельзя просто взять и разделить, как нефтяную империю Рокфеллера сто лет назад или даже Microsoft. Можно вычленить из Google в отдельную компанию «Карты» или «Переводчик», а из Facebook — Messenger, но нельзя механически разделить Google или Facebook натрое. Они просто так не делятся.
Одновременно нельзя искусственно начать помогать их конкурентам — это противоречило бы базовым принципам рыночной экономики и к тому же вряд ли оказалось бы особенно эффективным. Нельзя в конечном счете национализировать их и передать в управление какому-нибудь общественному совету: это значило бы отнять у кого-то десятки, если не сотни миллиардов долларов.
Вот и бьются западные интеллектуалы, то пугая большим братом Google, то тщетно призывая слезать с иглы трафика из Facebook, и не могут найти ясного решения, пока в России и других странах глобальной полупериферии размышляют о том, как интернет может помочь достроить демократию. Путин или Эрдоган — это, конечно, серьезный ограничитель для свободы и демократии, но, пожалуй, куда более честный и понятный, чем манипулирующие интернет-гиганты, поставить которых под контроль пока не представляется возможным.
