Для многих СМИ освещение конфликта сопряжено с ужасными трудностями, от физических опасностей, до информационной линии правительства и подхода к отображению конфликта, что оставляет широкое поле для маневра Исламскому государству.
«Привет Марин, мы начинаем через 30 минут. Ты готова сделать репортаж о восточном Алеппо?»
30 минут. Восточный Алеппо. Полторы минуты в эфире. Восточный Алеппо. 300 километров от моего дома в Бейруте.
Эта статья — отражение моего раздражения, которое вскипает с приближением новых включений, тогда как сирийские и российские бомбардировки усиливаются после новости о подписании договора России и Америки в стремлении максимально продвинуть позиции до вступления в силу перемирия.
Прямое включение — это часть «классической» журналистской работы. Этому учат на журфаке. В целом, это довольно просто, если вы можете обращаться к черному кружку (объективу камеры), как к живому человеку. Я на месте. Как уважающая деонтологию журналистка, которая должна донести информацию до всех, я рассказываю о том, что вижу собственными глазами. Сгоревшие машины, пыль, которая забивается в нос, глаза и уши, когда под бомбами рушатся здания, гул самолетов и беспилотников, женский плач. И вы верите мне. Я нахожусь там, становлюсь вашими ушами и глазами. Это называется информация из первых рук.
В Алеппо же ничего подобного нет. Туда невозможно попасть. Говорить приходится из Бейрута: такова участь всех корреспондентов. Поэтому мы копаемся в Twitter, становимся экспертами по «страницам Абу» (Абу такой-то или такой-то), изучили все виды машинного перевода и буквально живем в WhatsApp в погоне за мрачными рассказами очевидцев: врачей, спасателей, активистов и правозащитников. И поглядываем на доклады Сирийского центра прав человека, символ сирийских ужасов.
Иногда, попадая во Францию, журналисту приходится выслушивать обращенные ко всей нашей профессии обвинения, словно корреспонденты — это некое единое целое, которое следует общей логике: «Почему больше ничего не слышно о Сирии? Ты когда едешь в Сирию?»
Обрезанные бороды, сожженные чадры и забытая объективность
Поехать на место событий. Или, скорее, на места событий, потому что в каждой зоне (а она может быть размером с квартал) действует собственная политическая логика. Некоторые, вроде курдов на востоке Сирии, охотно принимают иностранные СМИ. Что только приветствуют ограниченные в передвижениях журналисты. И их легко понять после многих лет навязанной воюющими сторонами информационной блокады. Только вот бывает, что из-за этого они начинают забывать о предосторожностях.
Вы наверняка видели фото и видео освобождения города Манбидж на севере Сирии, который два с половиной года жил под властью террористов Исламского государства. В начале августа их выбили оттуда Демократические силы Сирии, которые получают вооружение, подготовку и финансирование от США, и где главная роль отводится сирийским курдам. Вспомните о тех трогательных кадрах женщин, которые жгут чадру, и состригающих бороду мужчин.
«Сплошной пиар», — бушует Хала Кодмани, репортер Libération и специалист по Сирии. С этим согласен и ряд других журналистов, которые освещают обстановку в регионе. «Все это сразу показалось мне наигранным», — считает ближневосточный корреспондент одного из крупнейших англосаксонских СМИ. Тем не менее, вы, телезрители и пользователи интернета, видели эти кадры без сносок и замечаний. Сначала они были сняты курдским каналом Kurdistan 24, а затем переданы агентством Reuters своим подписчикам, то есть практически всем СМИ.
«Я видел материал до монтажа, — рассказывает англосаксонский журналист. — Один человек подходит с ножницами к другому, чтобы обрезать ему бороду. Тот отказывается. Его упрашивают, и он, в конце концов, соглашается». «Было бы интересно посмотреть сейчас на этих людей, взглянуть, какой длины у них борода», — без улыбки продолжает он.
«Такие кадры снимают, чтобы завоевать расположение западных СМИ», — считает Хала Кодмани. Курды рисуют такую картину, которая позволяет им заручиться симпатией западной общественности. «Я знаю людей в Манбидже, которые говорят, что Исламское государство не слишком изменило их жизнь по сравнению с сирийским режимом, и уж точно не считают курдов спасителями». Что касается введенной джихадистами чадры, все выглядит, как анекдот: «Женщины в Манбидже говорят, что до ИГ они уже покрывали голову. А при ДАИШ они стали закрывать еще и лицо… Никаких кардинальных перемен тут не было».
Башар Асад — мастер пиара
Позиция режима Башара Асада по поводу присутствия журналистов менялась с ходом конфликта. На первых порах режим не хотел принимать прессу. Кадры мирных демонстраций с женщинами и детьми противоречили риторике режима об угрожающем безопасности государства терроризме. Западные журналисты хлынули в подконтрольные оппозиции зоны: Хомс, Хама, Алеппо.
Все изменилось с захватом в заложники западных журналистов (в том числе четырех французов: Николя Энена, Дидье Франсуа, Пьера Торреса и Эдуара Элиаса) летом 2013 года и стартовавшими год спустя расправами над семью западными пленными (три журналиста, три сотрудника гуманитарных организаций и представитель частной охранной фирмы). Хотя ни один французский журналист не стал невольным участником кровавых видео режиссеров ИГ, четверо погибли под бомбардировками и снайперскими обстрелами: фотограф Реми Ошлик и известный журналист France 2 Жиль Жакье в начале 2012 года, фотожурналист Оливье Ваузен и независимый репортер Ив Дебей в начале 2013 года. По данным «Репортеров без границ», всего с начала конфликта погибли 53 журналиста (большинство из них — сирийцы) и 145 гражданских журналистов.
Если добавить сюда убийство корреспондентов RFI Гислен Дюпон и Клода Верлона в ноябре 2013 года в Мали, позицию парижских редакций несложно понять: хватит смертей. Больше никаких журналистов в зоне конфликта. С середины 2013 года они смирились с тем, что за неимением лучшего отправить журналистов можно было только на территорию режима.
Но для этого еще нужна виза. Режим же выдавал их в час по чайной ложке до начала 2015 года. Не буду утомлять вас рассказом о тяготах получения визы, формальностях и месяцах ожидания без малейших указаний на то, когда вам, наконец, поставят долгожданную печать. Некоторым из тех, кто ждал по полгода, в конечном итоге отказывали без каких-либо объяснений. Все зависит от личности журналиста, его опыта работы в Сирии, связей в Дамаске… и позиции по отношению к сирийскому режиму.
Выдача виз западным журналистам от Министерства информации Сирии руководствуется политической логикой. Так, с лета 2014 года, когда США начали удары в Сирии, американские журналисты больше не получили ни одной визы.
Та же логика, но в обратном направлении: после терактов в январе 2015 года в Париже французским журналистам стали давать визы заметно чаще. Похожая ситуация наблюдалась и в течение первых нескольких недель после произошедшего в ноябре 2015 года. Режим заинтересован в том, чтобы продемонстрировать свою борьбу с Исламским государством. Для этого французских журналистов ждут с распростертыми объятьями.
Так, если с 2012 по 2014 год France 2 удалось снять всего четыре репортажа в правительственной Сирии, с февраля 2015 года по апрель 2016 года журналистам канала дали согласие на 13 материалов из подконтрольной режиму зоны. В то же время последний репортаж France 2 с территории оппозиции (не считая курдов) был снят еще в мае 2013 года. С этого момента редакция смогла подготовить 16 сюжетов в правительственных зонах и еще пять с территории курдов.
«Хочу сразу прояснить, что такая ситуация совершенно нас не устраивает, — говорит Этьенн Ленхардт из отдела расследований и репортажей редакции France 2. — У нас практически каждый день возникают дискуссии о том, чтобы отправиться куда-нибудь помимо правительственных зон. Опытные журналисты редакции периодически предлагают мне планы того, как можно попасть на территорию оппозиции. Мы оцениваем риски, но нужно понимать, что гибель нашего репортера Жиля Жакье в Сирии оставила на нас глубокий след. Поэтому да, мы не можем предложить полное освещение ситуации, и, наверное, не до конца выполняем нашу задачу по предоставлению информации, но я не горю желанием подвергать наших журналистов таким рискам».
Когда мы спрашиваем об эксклюзивном интервью Башара Асада, которое каналу удалось получить в апреле 2015 года после года и семи месяцев ожиданий и переговоров (за это время было отснято пять сюжетов с сирийской армией и еще один с «мятежными французскими парламентариями», которые отправились на встречу с президентом Сирии), журналист отвечает следующее:
«Пошли ли мы на самоцензуру, чтобы получить интервью? Вы об этом хотели спросить? Знаете, мы до самого последнего момента думали, что вообще его не получим. Мы не стали бы затыкать себе рот полтора года. Нет, виной всему обстоятельства. На этот период пришлись чрезвычайно интенсивные бои, а наши собратья были заложниками Исламского государства».
Когда мы отмечаем полемику, которая разгорелась в феврале этого года после выхода в эфир посвященной Сирии программе «Взгляд на мир» (появились обвинения в пиаре в пользу Дамаска), Этьенн Ленхардт приветствует «серьезную работу» ведущих Патрика Буате и Самаха Сулы, однако признает, что понимает причину упреков: «Нужно было более равномерно предоставить слово обоим лагерям».
Не было баланса и в эфире TF1. Зрители канала три с половиной года видели лишь репортажи, снятые с войсками режима, курдскими силами или российской армией. Последний материал из оппозиционной зоны был подготовлен еще весной 2013 года.
Если журналисты следуют за сирийской армией, российскими или курдскими силами, они приписаны к ним, являются их частью и освещают конфликт под их контролем и защитой. В противном случае с журналистами постоянно находится представитель Министерства информации, который влияет (в меньшей или большей степени, в зависимости от личности журналиста и его опыта работы в Сирии) на то, куда они могут поехать, у кого взять интервью и т.д.
Некоторых все это не останавливает
Съемочная группа CNN во главе с журналисткой Клариссой Уорд все же отправилась в подконтрольные оппозиции зоны в Алеппо и Идлибе (города и провинции) в марте прошлого года во время перемирия между режимом и некоторыми оппозиционными объединениями. Всего их было трое: сама журналистка и двое помощников, которые тоже вели съемку. Полгода подготовки перед пятидневной поездкой в принадлежащие повстанцам зоны в Алеппо.
«Убедить руководство CNN было непросто, — рассказывает Кларисса Уорд. — Особенно в CNN, который уделяет огромное внимание безопасности. Нам пришлось принять огромное множество мер предосторожности, провести кучу собраний по организации поездки… У нас был «хороший план»… Кроме того, поехать туда хотели и многие другие журналисты».
«Мы работали под прикрытием: мы, две женщины, сидели в чадре на заднем сиденье машины, чтобы привлекать к себе как можно меньше внимания. Из нее мы выходили только тогда, когда Билал давал отмашку, что все в порядке, и что можно снимать».
Экстремальные условия работы, под бомбардировками и с эпизодами, когда журналистка не успевает снять чадру, чтобы не терять времени, и только убирает вуаль с лица: «У мужчин нет такой возможности работать под прикрытием, спрятаться под чадрой… В этом у нас, женщин, есть преимущество!».
Как бы то ни было, самую большую угрозу, по ее словам, представляют не возможные похищения, а авиаудары: «Вы ничего не сможете сделать. Если вас накроет, убежать не получится». Причем проблемы не заканчиваются даже после отъезда. После того, как в августе Кларисса Уорд рассказала Совету безопасности ООН о гуманитарной катастрофе на востоке Алеппо, на нее посыпались тысячи сообщений с угрозами и оскорблениями от сторонников сирийского режима.
Пули и микрофон
Но как Клариссе удалось сделать то, что считали невозможным все СМИ: отправиться на территорию оппозиции, снять пять репортажей в городской и сельской местности, взять интервью у бойцов и мирных жителей, не расставшись при этом со свободой и жизнью?
«Без Билала ничего бы не получилось. Когда едете в такие места, нужно работать с тем, кому можете полностью доверять. Ваша жизнь в его руках».
Билал — это Билал Абдул Карим, американский журналист, нью-йоркский акцент которого не оставляет сомнений насчет его происхождения. Когда мне удается связаться с ним по WhatsApp, несмотря на постоянные перебои в сети и падающие на восток Алеппо бомбы, он рассказывает, что уже больше года работает с территории оппозиции на севере Сирии. И до сих пор остается единственным западным журналистом, который присутствует на месте событий. Именно он взял на себя логистику, контакты и интервью для группы CNN. Кроме того, он снимает документальные фильмы для Channel 4, BBC, SkyNews…
Как ему удается продержаться так долго?
«Аллах хочет, чтобы я жил… Знаешь, у меня есть раны от пуль в руках и ноге, моя машина попадала под удары, офис обстреливали… Думаю, я до сих пор жив только благодаря Всевышенму».
Посмотрев видео на его канале на YouTube, в это охотно поверит даже закоренелый атеист. Достаточно взглянуть на съемки 31 августа из коридора Рамусех, двухкилометровой бреши в осаде Алеппо, которую удалось пробить повстанцам: речь идет об одной из самых опасных, если не самой опасной зоне в мире.
Билал Абдул Карим, любитель юмора и исполнитель «стэндапов» на маленьких нью-йоркских сценах, перешел в ислам в 27 лет, побывав в мечети своего квартала в Бруклине. Он не хотел зависеть от переводчиков и толкователей Корана, и поэтому отправился в Египет учить арабский язык и религию. В 2012 году он начал освещать сирийский конфликт. Как бы то ни было, к созданию собственного СМИ On the Ground News его подтолкнули вполне прагматические соображения:
«Люди устали от войны в Сирии. Когда они видят по телевизору репортажи о бомбардировках в Алеппо, то не обращают на них внимания и говорят «Передай картошку», или же просто переключают канал. Я не претендую на способность заинтересовать большое число людей, но могу предложить более глубокое освещение меньшинству, которое на самом деле проявляет интерес к сирийскому конфликту и хочет узнать, что происходит на стороне оппозиции».
Его команда состоит из трех репортеров в восточном Алеппо и четырех за его пределами. «Мое главное правило безопасности — никогда и никому не говорить, куда я иду». Откуда он берет финансирование для своего СМИ? «У нас небольшие расходы. Жизнь здесь недорогая, и мы все делаем сами. Я зарабатываю деньги работой на «традиционные» СМИ. В любом случае, банков тут все равно нет…»
Как бы то ни было, хотя «традиционные» СМИ и не отправляют корреспондентов в Алеппо, им удается получить кадры из осажденных зон. ВВС, например, покупает видео у сирийских стрингеров. Таким образом, британскому каналу удалось получить запись прибытия жертв вероятной химической атаки с применением хлора в больницу в восточном Алеппо 10 августа.
При этом в ВВС утверждают, что принимают все меры предосторожности перед публикацией кадров от стрингеров. «У нас есть целая группа журналистов и специалистов по Сирии, которые проверяют подлинность полученных материалов и связываются с местными источниками перед тем, как выпустить что-то в эфир, — объясняет ближневосточный корреспондент канала Квентин Соммервиль. — Зачастую мы отказываемся от покупки материалов по деонтологическим соображениям, даже если они оказываются подлинными. Не стоит забывать, что там нет независимых журналистов, а есть только «медиа-активисты». А это уже совсем другое дело».
Высшая школа военной журналистики
Именно поэтому AFP с начала 2013 года занимается подготовкой сирийских журналистов и объясняет им стандарты объективности и деонтологии. Сейчас они работают корреспондентами агентства и отправляют ему информацию из всех сирийских провинций вне зависимости от того, контролируются ли они режимом или оппозицией. «Это не гражданские журналисты, которые могут быть активистами, а полноценные корреспонденты, которые получают зарплату от AFP и подписывают свои материалы, — объясняет глава бейрутского представительства агентства Самми Кетц. — В этом скрывается огромная разница. Так, например, мы пытаемся найти кого-то в Идлибе, потому что нам кажется, что эта зона будет становиться все более важной. Туда отправятся те, кого вытеснят из других принадлежащих оппозиции зон. Этому человеку нужно будет обеспечить полную подготовку».
Хотя на сирийских корреспондентов AFP не распространяется профессиональная страховка, агентство взяло на себя медицинские расходы тех двоих, что получили ранения. Одного отправили на лечение в Турцию, а другого — в Париж.
«Родители нашего корреспондента в восточном Алеппо Карама аль-Масри погибли во время войны. Мы поддерживаем с ним связь, спрашиваем, как у него дела, говорим не высовываться, когда обстрелы чересчур интенсивные… Еще нужно найти способ ему заплатить [на востоке Алеппо не осталось банков]. Мы хотим, чтобы он чувствовал себя частью команды, семьи AFP».
Нужно сформировать сеть проверенных информаторов и постоянно обновлять ее по мере передвижения населения, боев и гибели некоторых из них. Для этого необходимо хорошо ориентироваться на месте событий. Хала Кодмани из Libération может быть тому прекрасным примером: «Я — француженка сирийского происхождения. То, что я знаю местность и говорю по-арабски, помогает мне повсюду найти источники и информаторов». Кроме того, это помогает ей обойтись без вездесущего Сирийского центра прав человека, по поводу чего она отпускает шпильку в сторону AFP: «Если СЦПЧ выпускает публикацию, AFP сразу выкладывает материал. Если нет, AFP молчит. Жаль, что они стали настолько зависимыми от одной организации».
Центром руководит из Лондона Рами Абдель Рахман, сирийский суннит и давний противник режима Асада. Его организацию регулярно обвиняют в двойных стандартах в подходе к публикуемым на сайте данным по человеческим жертвам. «Разве есть лучшее подтверждение объективности, чем критика одновременно со стороны режима и повстанцев?— возражает Самми Кетц. — Мы регулярно проверяем его цифры с данными наших информаторов в стране, и они всегда больше всего соответствуют действительности».
Так, что же можно улучшить?
Но как можно было улучшить освещение самого сложного конфликта из тех, что выпадали на долю журналистов? Мы собрали мнения французских, ливанских, сирийских, американских и английских репортеров.
И вот, к чему все пришли. Прежде всего, нужно больше средств. Некоторые редакции удвоили выделяемые на это ресурсы. The New York Times набрала в ближневосточное бюро на полную ставку новых специалистов, которым поручено поддерживать сеть надежных источников по всей стране. Так, например, обстоят дела с Хвайдой Саад, работу которой газета описала в феврале этого года: сотни источников через WhatsApp и Skype, от боевиков Исламского государства до солдат сирийской армии и даже простых пастухов…
«Когда меня назначили главой ближневосточного бюро, мой предшественник перед смертью [Энтони Шадид, погиб в Сирии в феврале 2012 года] расширил штат, чтобы тем самым справиться с нарастающей сложностью конфликта, — рассказывает Энн Барнар. — Мне удалось сохранить его, несмотря на финансовые сложности, с которыми сталкиваются все газеты. В результате у нас есть два корреспондента, три ассистента и журналисты на территории Сирии. Таким образом, мы является одним из наиболее подготовленных СМИ в том, что касается подробного освещения конфликта, как со стороны режима, так и со стороны оппозиции».
Выделить большую часть бюджета на освещение событий в Сирии… Это куда проще сделать, если вы называетесь CNN, а не France Médias Monde, у которой на 400 миллионов меньше (бюджет в 248 миллионов евро на 2013-2014 год). Далеко не все редакции обладают равными возможностями.
«Нужно быть внимательными, чтобы не публиковать стереотипы», — подчеркивает Хала Кодмани, отмечая сообщения «Движения восточных христиан» и его сторонников, а первую очередь французских ультраправых, американских протестантских и российских СМИ. Так, например, обстояли дела с «бойней» в Маалуле в конце 2013 года: некоторые записали убийства христиан на счет Исламского государства, хотя оно в тот момент еще не сформировалось. Причем такая тенденция сохраняется по сей день, как недавно писал Николя Энен в Twitter.
Сирийские журналисты в свою очередь выражают возмущение тем, насколько больше внимания западные СМИ уделяют Исламскому государству по сравнению с другими группами и вопросами. Удивляет это и специалистов по Сирии вроде Чарльза Листера из The Brookings Institute в Дохе:
«Формирование Исламского государства заняло первостепенную роль, а его чрезвычайная жестокость оказывала серьезное воздействие на международные дела с середины 2014 года. Как бы то ни было, мне кажется, что международные СМИ виновны в этом не меньше, чем само Исламское государство. На СМИ лежит огромная ответственность по просвещению и информированию, но они, честно говоря, стали одержимы этой кровавой стороной ИГ».
Так, эксперт не понимает «практически полное отсутствие внимания СМИ» к постепенным, но решающим успехам «Фатах аш-Шам» (бывший «Джабхат ан-Нусра»), которые стали результатом «скрытного, методичного и долгосрочного подхода «Аль-Каиды» в Сирии».
«Следуя логике «контролируемого прагматизма» и интеграции в оппозиционную и революционную динамику, «Фатах аш-Шам» и «Джабхат ан-Нусра» до него удавалось оставаться «ниже радара». Это совершенно очевидно для людей вроде меня, но недостаточно привлекательно и драматично в эстетическом плане, чтобы показать в новостях».
Если обычно неуловимую аудиторию тянет к монстру под названием ИГ, разве можно от такого отказываться? «Статьи о ДАИШ читают больше всего, все так просто», — вздыхает Энн Барнар из The New York Times.
«Обязательно нужно сообщить нашим читателям, в каких условиях нам приходится работать, — советует Самми Кетц. — нельзя просто так наткнуться на бригаду сирийской армии». Иначе говоря, журналиста приписывают к ней по распоряжению Министерства информации для подготовки репортажа. С учетом стоящих перед журналистами ограничений, за разрешением на съемки со стороны сирийской армии или мятежников всегда скрывается некий политический мотив. «Нужно сказать читателю: «Мой материал об этом, я сделал его в таких условиях. Выводы делайте сами».
Если журналист приписан к силам какой-то стороны, он вовсе не обязательно должен продвигать ее курс. «Российская армия привезла нас сюда, чтобы мы сняли хорошо подготовленное и отнюдь не стихийное ликование недавно освобожденной деревни… все тут — сторонники Башара Асада», — говорил Доминик Дерда в репортаже для France 2 из провинции Хама в мае этого года.
В любом случае, поездки в Сирию сегодня по-прежнему связаны с огромным риском. «Об этом не говорят, но журналисты до сих пор попадают в заложники», — рассказывает Билал Абдул Карим. Опираясь на связи с группами повстанцев, он предлагает себя в качестве посредника:
«Раз в три недели со мной связываются люди с просьбой помочь в освобождении близкого. Сейчас больше не слышно о взятых в заложники или казненных репортерах, и поэтому люди думают, что все стало тише, а журналисты решают испытать удачу. Но это безумие».
На самом деле расправы над журналистами продолжаются. В конце июня ИГ выложило видео под названием «Внушение шайтана», где казнят пять гражданских журналистов из Дайр-эз-Заура, причем на редкость садистским и демонстративным образом. Двух убили их же рабочим инструментом. Независимый журналист Сами Джудат Рабах распространял сообщения через группу активистов в Facebook. Его приковали к столу. Затем нам показывают другого независимого репортера Мустафу Хассу, который работал на Human Rights Watch и вел съемку с балкона. Камеру привязали к его телу. Затем на видео демонстрируется закладка взрывчатки в компьютер и камеру. Оба молодых человека гибнут при взрыве своего же рабочего инструмента. Убийство журналистов из-за их деятельности и с помощью нее: посыл предельно прозрачен.
То есть, полноценно осветить все хитросплетения событий в Сирии попросту невозможно? «Мы обречены на попытки добиться лучших результатов без отправки журналистов на место событий», — полагает Билал Абдул Карим. Эта статья стала плодом раздражения и усталости, от которых быстро мне не избавиться.
