Ливано-австралийский дизайнер Ахеда Занетти (Aheda Zanetti) умеет обращаться со словами. Примерно 10 лет назад она обнаружила на рынке своей спортивной страны незанятую нишу и решила создавать спортивную одежду, которая соответствовала бы законам шариата, и в которой женщины-мусульманки могли бы заниматься различными видами спорта. Но что самое главное, она ввела в обращение несколько теперь уже всем известных слов, обозначающих эту одежду: хидждуд (хиджаб+капюшон) и буркини (бурка+бикини). Именно те известные всем слова, которые могут стать веским аргументом и помогут вам убедительно отстаивать свою точку зрения.
И в результате получился веский аргумент. Буркини — состоящий из двух частей купальный костюм с капюшоном, который скрывает все, кроме лица, кистей рук и ступней — стал самым обсуждаемым видом одежды этим летом, когда власти ряда французских городов запретили носить его на городских пляжах. Мировая общественность была шокирована и в недоумении наблюдала за тем, как вооруженные полицейские с грозным видом стоят рядом с сидящими на корточках женщинами и приказывают им снять буркини. Хотя в судах эти запреты были сразу же отменены, пресловутый французский идеал «свободы» обернулся против себя же самого, а словосочетание «политика тела» приобрело еще один смысл.
Как это ни грустно, но вся эта история могла показаться лишь шумихой из-за нелепых купальников, оживившей мертвый сезон. Но при этом, похоже, произошло и нечто другое. Риторика, окружающая все эти события во Франции — призывы к «общественному порядку», взывание к «светским ценностям» и тому подобное — продемонстрировала наличие огромных недочетов в существующей политике тела и пробелов в нашем понимании мультикультурализма и его несостоятельности. Это стало своего рода испытанием либеральных ценностей и того, что нужно для их сохранения перед лицом угрозы тоталитаризма. Будут ли западные либералы, оказавшиеся в несколько затруднительном положении, защищая право женщины носить одежду (которую саму по себе мы могли бы считать недопустимым навязыванием), вынуждены, как недавно выразился обозреватель Observer Уилл Хаттон (Will Hutton), «допускать недопустимое»?
* * *
Довольно нелепо, а также крайне неприятно, что страх и ненависть, вызванные недавними терактами во Франции, переносятся в другую плоскость и разыгрываются на поле боя женского тела. И это в той стране, которая считает себя преданной идеям секуляризма и свободы личности. При тоталитарных режимах, как красноречиво показывает своим творчеством иранская художница Ширин Нешат (Shirin Neshat) и как она сказала 2004 году, «женское тело политизировано и в каком-то смысле стало полем битвы для ведения идеологических, философских и религиозных дебатов и реализации соответствующих целей. Мусульманских женщин вынуждают использовать свое тело и общественное поведение в качестве средств воплощения и применения на практике принятых в их обществе систем ценностей».
Это — принуждение, которое, к сожалению, нам всем слишком хорошо знакомо. На Олимпиаде в Лондоне в 2012 году саудовская дзюдоистка Водждан Шахерхани (Wojdan Shahrkhani) оказалась в центре событий, так как ее платок изначально был признан нарушением «принципов и духа дзюдо». Но при этом остался незамеченным тот факт, что она была одной из первых участниц Олимпиады, представлявших Саудовскую Аравию, и что у себя дома ей пришлось преодолевать яростное общественное порицание и бороться с предрассудками — даже для того чтобы попасть на Олимпиаду. Духовенство Саудовской Аравии «вознаградило» ее, заявив, что она «обесчестила себя», выступая в слишком облегающем хиджуде.
И, тем не менее, сильная мусульманская спортсменка, выступающая на международных соревнованиях, безусловно, является воплощением мечты Дзанетти. Дизайнер говорит, что считает буркини символом освобождения, а не ограничения. По ее словам, она хотела «изменить исламский символ, которым являются хиджаб или чадра» — и добавила довольно иронично (учитывая летние события во Франции): «Я хотела убедиться в том, что мы ассимилировались и стали частью австралийского образа жизни». В интервью она сказала, что, когда она опробовала свою собственную модель буркини в общественном бассейне в Сиднее, она плавала на людях впервые в жизни. А поскольку она живет в Австралии с двух лет, то это событие очень трогательное и даже удивительное.
В странах, в которых никаких ограничений в отношении одежды не существует, решение носить буркини является культурным выбором (либо вынужденным, либо добровольным), а не строгим следованием догмам. Одна не назвавшая своего имени молодая женщина в буркини, которая этим летом выразила «общественное мнение» в интервью французскому журналисту, пояснила, что является мусульманкой «по собственному желанию». Ей известно, что даже в Коране ничего не говорится о ношении женщинами чадры, и что ислам не требует от женщин закрывать свои лица, если они сами этого не хотят. Во время интервью она сидела на пляже с одной из своих сестер и еще одной подругой; на других молодых женщинах были обычные купальники.
Это любопытное явление знакомо всем, кто бывал в более либеральных исламских странах: в Дубае, например, где платок не является обязательным, в художественной школе мне встретилась группа образованных, веселых и ярких молодых женщин — все они были одеты модно и красиво. На некоторых из них были модные на Западе узкие джинсы или короткие юбки и топы без рукавов, другие были одеты немного скромнее, а одна или две девушки были с покрытой головой — на них были платки, завязанные назад (как в 1950-е годы носили платки итальянские кинозвезды). Но при этом на них совсем не к месту были майки с глубоким вырезом и узенькие джинсы с низкой посадкой, обнажавшие прекрасные загорелые талии и животы.
Разнообразие нарядов на них было впечатляющим. И завораживающе восхитительным. Можно только представить, в каких сложных условиях эти молодые женщины придумывали свой гардероб. Им пришлось учитывать все — давление и запреты в семье, условности, диктуемые обществом, требования моды и особенности внешности. С расцветом феминизма в 1970-х годах «право женщины на выбор» остается его наиболее убедительной и сильнодействующей мантрой, и все считали, что знают, о чем идет речь. «Политика тела» была тогда дежурной фразой, и она означала важную борьбу в таких сферах, как секс, аборты и деторождение, этническое происхождение и цвет кожи.
Когда Анджела Дэвис — носительница радикальных взглядов, писатель и оратор — сделала из своих мелких кудряшек прическу в стиле афро, она тем самым провозгласила свое гордое презрение к отказу от этнической принадлежности в виде осветления кожи и выпрямления кудрей, к которым в то время прибегали очень многие афро-американки. За несколько лет до этого было покончено с бюстгальтерами; использование помады или бритье подмышек считалось недопустимым признанием патриархата. Тела этих женщин были их оружием — теперь они знали, как приводить в бешенство мужчин и провоцировать их, задевая за живое.
Законодательные изменения были стремительными, и за них шла ожесточенная борьба: времена эти были необыкновенно бурными, однако это была и эпоха удивительных социальных перемен. Но на фоне всех этих событий и кипучих страстей, когда повсюду гордо и гневно писали и произносили все эти бесконечные слова, практически нигде не упоминались мусульманские женщины. Это было, конечно, еще до того, как в Иране произошла революция, и начался рост радикального ислама. Но если бы феминистки того времени задумались о женщинах в чадрах, то было бы достаточно лишь признать, что этот страшный почти средневековый обычай является давним проявлением патриархальной тирании, от которого можно было бы избавиться при первом же удобном случае.
Даже в своих самых смелых мечтах или кошмарных снах им не пришло бы в голову, что умные женщины могут без принуждения и по своей воле носить чадру — или хотя бы какую-то ее разновидность. Это довольно сильный аргумент — причем, не только для феминисток как таковых, но и для всех приверженцев либеральных идей. Это означает, что развивающаяся феминистская идеология должна была поддерживать саму себя. Как написала Кэти Дэвис (Kathy Davis) из Университета Утрехта, «Глобальный феминизм критикуют как форму культурного империализма, посредством которого „белая″, западная модель феминизма насаждается женщинам, живущим вне условий Запада, под лозунгом солидарности всех женщин мира».
Да уж. Тогда не значит ли это, что, неоислам — то есть, возникшее в последнее время и добровольное внешнее отождествление себя с мусульманской культурой — это плевок в лицо и западного феминизма, и западных ценностей в целом? Не значит ли это, что «политика тела», на которую женщины возлагали столько надежд, поглотила идеи феминизма и обернулась против нас же самих, увлекшихся новой «политикой идентичности»? Или мы просто себя переоценили — не так уж широко мыслили, были более консервативны, и у нас было гораздо больше предрассудков, чем нам казалось?
* * *
Некоторые из женщин, которые первыми заметили это противодействие вестернизации политики тела — это, конечно же, жительницы Турции. Я говорю «конечно же», потому что страна, в которой ношение хиджаба было запрещено в 1920-е годы придерживавшимся прозападных взглядов лидером Кемалем Ататюрком, но по-прежнему является взрывоопасной политической проблемой, ощутила на себе все «прелести» этого противодействия. Президент Эрдоган, поддерживая свою тщательно закутанную в платок и гордящуюся этим жену, настойчиво пытался отменить запрет на ношение хиджаба служащими правительственных структур, работницами государственных учреждений и учебных заведений, включая студенток университетов. Но в июне 2008 года Верховный суд Турции признал предложенную парламентом отмену запрета на ношение хиджаба недействительной на том основании, что это противоречит турецкой конституции.
Но произведения искусства и литературы свидетельствуют о другом. Эти проблемы блестяще описаны в великом романе турецкого писателя нобелевского лауреата Орхана Памука «Снег», опубликованном в 2002 году. Особенно характерно то место, где описывается спектакль, во время которого в пьесе 1930-х годов воспевается отмена платков — что вызвало непонимание сидевших в зале молодых женщин из придерживающейся традиций восточной Турции. Для них радикальные действия против принудительной секуляризации состоят в том, чтобы снова надеть эти же платки.
Не являемся ли мы свидетелями того, как рушатся наши мечты о культурном многообразии, раз уж женщины используют свои тела, чтобы сигнализировать о своем разочаровании в этой идее?
В ужасающем фильме турецкого художника и режиссера Кутлуга Атамана (Kutlug Ataman) «Женщины, которые носят парики» (1999) есть фрагмент, в котором рассказывается о молодых женщинах-мусульманках, вынужденных носить парики западного фасона лишь для того, чтобы учиться в колледже. Здесь царит логика «Алисы в Стране Чудес» — с каждым разом становится все более странно и непонятно. Но все же женские тела и женские умы по-прежнему остаются ареной политических и культурных сражений. А что, если в ответ на это радикальная политика тела начала действовать в новом направлении, которое раньше казалось немыслимым?
Режиссер-документалист и социолог Агнес-де-Фео (Agnès De Féo) исследовала последствия введенного во Франции запрета на ношение женщинами-мусульманками полностью закрывающего лицо никаба в общественных местах. За это во Франции предусмотрен штраф в размере 150 евро и (наверное, вызывающий еще большее раздражение) «инструктаж по получению гражданства». Для мужчин, заставляющих женщину носить никаб, предусмотрены и более серьезные наказания — правда, пока не было зарегистрировано ни одного случая, когда мужчине было предъявлено такое обвинение, при том, что количество женщин, обвиненных в этом — сотни. Часто обвинения по нескольку раз предъявляются одной и той же женщине. По словам Фео, проводя свое исследование, она сталкивалась со многими случаями, когда женщины носят запрещенный никаб, чтобы выразить свой личный протест в связи с действиями французского государства.
Действительно, ничего не скажешь. Хотя, что тут удивительного? Западные идеи свободы всегда подразумевали право выступать против запрета, который мы считаем необоснованным — от крестьянского восстания Уота Тайлера до суфражисток. Теперь они считаются героями, но мы, наверное, чувствовали бы себя не очень хорошо, окажись мы тогда рядом с ними.
Просто мы чего-то не понимаем. Ведь мы, возможно, являемся свидетелями душераздирающего крушения своей мечты о культурном многообразии, и при этом женщины, как всегда, используют свои собственные тела, чтобы продемонстрировать свою отстраненность и разочарование. Возможно, мы заглянули правде в глаза и увидели, что наши режимы по-своему такие же авторитарные, как и другие, и что поэтому женщины выражают свой протест.
Вполне возможно, что эта борьба — лишь микроскопическая часть тех колоссальных проблем, которые существуют на глобальном и геополитическом уровне, но основная задача для либералов, похоже, понятна: как мы должны бороться с нетерпимостью? Французские власти, конечно же, действовали нелепо и бессмысленно, введя сначала один запрет (обнажать тело), а затем — другой запрет, противоречащий ему (закрывать тело). В самом деле, если позицию терпимости и секуляризма вгоняют в рамки таких нелепых запретов, не говорит ли это о том, что война с нетерпимостью уже проиграна?
