Я ужинал с группой молодых людей из города. С некоторыми из них я познакомился ранее в тот же день, когда рассказывал о журналистике в университете, и они пригласили меня на встречу со своими друзьями вечером.
Мы ели гамбургеры и пили пиво в ресторане под названием «Сыто Пьяно», расположенном на первом этаже здания администрации Мариуполя. Остальная часть здания — выгоревший каркас, его подожгли пророссийские сепаратисты, когда в апреле 2014 года ненадолго захватили город в первые дни войны.
После ужина, радостные после хорошей еды, пива и компании, мы взяли такси и отправились в ночной клуб. Через окно такси я наблюдал за ночными улицами. В тот момент я осознал, как со мной часто бывает в Украине, уникальность этого момента.
Словно посторонний, я сосредоточился на деталях.
На том, как растет трава на бордюрах в некоторых местах. Как рушатся старые сталинки (здания в неоклассическом стиле, распространенном в Советском Союзе в 1930-е годы) рядом с мрачными, похожими на кубики «хрущевками» (серыми, типичными многоквартирными домами «в советском стиле», построенными в 1960-е годы). Ржавеющие детские площадки, которые выглядят как средневековые камеры пыток; украинцы не разделяют патологическую одержимость американцев в отношении стандартов безопасности.
Большие компании веселящихся женщин, которые носят высокие каблуки, куда бы они не шли. Мужчины предпочитают джинсовые шорты и рюкзаки. Эти образы словно застревают в сознании, когда познаешь чужую страну.
Украинские флаги, привязанные к уличным столбам, были частью кампании, призванной пробудить патриотизм в городе, где по-прежнему тлеют пророссийские настроения и ностальгия по СССР. Билборды призывали граждан сообщать о сепаратистской деятельности службам разведки Украины. Но этот призыв кажется пугающе «оруэлловским» для страны, которая пытается избавиться от пережитков советского прошлого.
В клубе, мы нашли столик и заказали напитки. Я пил виски и колу. Мои новые украинские друзья были в восторге от того, что я заказал виски, покорно следуя стереотипам об американцах.
Но ни один из них не заказал водку, что разрушило известные мне стереотипы. Большинство украинских миллениалов предпочитают традиционное пиво и смешанные напитки, вроде мохито, водку они относят к поколению своих родителей.
Для некоторых из этих молодых украинцев я был первым американцем, с которым они познакомились. Тем не менее, они поразительно много знали о моей стране. Они все говорили на почти безупречном английском, даже употребляли разговорный сленг и цитаты из популярных шоу. («The Dude abides» (Дюди уверен в себе), — пошутил один молодой человек, ссылаясь на фильм «Большой Лебовски»).
Любимым режиссером одной из девушек оказался Вуди Аллен, и она читала романы Джека Керуака. Другая девушка предпочитала Квентина Тарантино и Курта Воннегута.
Я чувствовал себя абсолютно обычным в месте, которое, на первый взгляд, имело так мало общего с моим домом в Америке.
Обмен ролями
После окончания холодной войны произошел обмен ролями между Россией и США.
Поколениям, выросшим в советской Украине, в течение многих десятилетий Кремль внушал, что моя страна — это враг.
Сегодня, спустя 25 лет после независимости Украины от Советского Союза, украинские войска ведут войну с пророссийскими сепаратистами и солдатами российской армии. И США сейчас являются воплощением будущего, о котором мечтают многие украинские миллениалы.
В клубе мигали неоновые огни, и громыхала музыка в стиле техно. Мы остались там допоздна, но решили не ехать домой. Пока. Мы вышли из клуба и пошли по пустым, грунтовым дорогам, прошли по тропинкам в лесу и по металлической лестнице спустились по крутому склону. И оказались на пляже.
Лунный свет мерцал на гребнях волн в Азовском море. Мы шли по берегу моря. Смеялись, иногда несли друг друга на спине.
Мне 34. Моим новым друзьям примерно по 20. Я снова переживал беззаботное время. Позже, когда я думал об этой ночи, я понял, что мое присутствие для этих молодых людей также было шансом хотя бы на одну ночь вспомнить беззаботный оптимизм молодости. У них не было возможности им насладиться, потому что началась война.
Но наш совместный побег от реальности прервали. Эхо артиллерии грохотало на линии фронта в Широкино, примерно в 10 милях отсюда. Мои друзья были смущены, война будто отразилась на них, испортив эту особую ночь, которую они пытались подарить мне.
Мы гуляли по берегу, пока не пришли к бетонному причалу. Мы перепрыгивали с металлического каркаса на плиты. Вероятно, было около 3 или 4 часов утра, но пирс был переполнен рыбаками. Поднялся легкий ветер, и море билось волнами о сваи. Соленый туман поднимался над нами.
Прогуливаясь до конца пирса, мы обходили рыбаков, которые молча ловили рыбу, с помощью удилищ и живой наживки. Мы стояли на краю, глядя в пустоту ночного моря. Если артиллерийские выстрелы все еще продолжались, мы их не слышали. Звук ветра и волн заглушал все, кроме того, что мы говорили друг другу. Мы стояли там некоторое время, почти не разговаривая.
Я думаю, мы все ощущали то же самое, чувство осознания и признательности за этот момент, которое у меня уже было ранее, когда я наблюдал за ночным миром через окно такси.
Оно было особенным, потому что мы знали, что долго оно не продлится. Это был наш собственный праздник на одну ночь.
Мое присутствие позволило им отдохнуть от войны. А они напомнили мне, что история этой войны, или любой другой, это нечто гораздо большее, чем просто подсчет пуль и бомб. Речь идет о прерванных жизнях, о том, как война убивает мечты, в то время как другие держатся благодаря упорной надежде на то, что в один прекрасный день все наладится.
«Я хотела бы выйти замуж и завести семью, — сказала мне одна девушка. — Но только после окончания войны. Я бы не хотела привести ребенка в такой мир».
У некоторых из них есть друзья и члены семьи, проживающие в России, с ними они разорвали отношения из-за разногласий по поводу причастности России к разжиганию войны.
Светало; пришло время идти домой. Мы покинули пирс и вернулись на дорогу, которая огибала береговую линию. Мои новые друзья взяли такси, но я решил дойти до отеля пешком.
Я шел по дороге, пока не оказался в городе, недалеко от центра Мариуполя.
Я был далеко от моря, ветер успокоился, и в мире стало тише. На вершине холма я решил пройти через парк. Предрассветное небо напоминало черный бархат. В темноте я мог слышать, как на ветру шелестят листья деревьев. И затем снова этот звук. Отрывистые глухие удары артиллерии в Широкино. Вероятно, они не прекращались. Я снова их слышал, четко и определенно, теперь, когда не было ничего, что могло бы меня отвлеч
