Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Из протеста 2011–2012 годов власть сделала иные выводы, чем общество. В качестве слабого места системой была определена вовсе не недостаточная легитимность процесса, а отсутствие достаточно впечатляющего результата, которое создало у противников иллюзию возможности осуществить собственные цели. Поэтому на нынешних выборах большинство подавляющее, и такого же будут добиваться на президентских.
После того как мест у «Единой России» стало 343 из 450, то есть 76%, многие гадают о назначении такого огромного большинства, которое она получила: зачем такой плакат? Ведь и более скромные цифры раньше раздражали. Стоило ли проводить более цивилизованные по части процедуры выборы, чтобы получить этот поворот на Восток? И чего теперь ждать от избрания президента — больше Европы или больше Востока? Всякому ведь ясно, что думские выборы — репетиция президентских через два года.
Проигрыш всем
Мало кто сомневался, что одномандатные выборы — это план провести «Единую Россию» в Думу второй колонной. Но сам размер получившегося большинства — скорее результат действия физических законов. Если округ посылает в столицу депутата-лоббиста, пусть тот лучше будет от правящей партии. Округу же надо дороги ремонтировать, а не вопрос принадлежности Крыма решать.
Получившееся большинство настолько велико, что наверху подумывают, не разделить ли его на во всем единодушную политическую фракцию и региональную группу, где допустимы — ибо неизбежны — конфликты по частным вопросам, вроде раздела бюджета.
То, что из 225 мест по одномандатным округам в России единороссы получили 203, причем 203 из 206 округов, где они выдвигались, этого следовало ожидать по законам неброской русской природы. (Коммунисты и «СР» получили по семь, ЛДПР — пять.) Но если убрать победителей, за которых старались местные и центральные власти, приходит следующее удручающее знание: на вторых местах, которые за полной практической ненадобностью не были целью специальных манипуляций, оказались в подавляющем большинстве представители неправящих парламентских партий, и считаные единицы из тех, кого можно было бы назвать представителями настоящей, внепарламентской или либеральной оппозиции — «Яблока», ПАРНАСа, кандидатов «Открытой России». И это уже выглядит не как проигрыш власти, а как проигрыш всем.
Спрашивают, зачем были нужны одномандатники и зачем с их помощью у власти в Думе такое восточное большинство? А вот за этим. Протестов, даже мыслей о протестах в этот раз не возникло не только потому, что игра была честнее, но и потому, что поражение вышло более разгромным. Таким, что нет возможности сказать: у нас украли победу — по крайней мере, промежуточную победу в виде представительства в парламенте, — утащили из-под носа, но расстояние невелико, догоним, дожмем и вернем свое. Куда там дожать, откуда вернуть?
Даже кривые математика Гаусса с подозрительными петлями явки, которые в прошлый раз так вдохновляли всех научно выверенным доказательством собственных ощущений, теперь не производят впечатления. Нет ощущений, не нужны и доказательства.
Все равно невозможно себе представить, что 50 млн не пришедших на выборы проголосовали бы вдруг совершенно иначе, чем те, кто пришел, – исключительно за Гудкова, «Яблоко» и ПАРНАС. Сам Навальный мог бы, пожалуй, выиграть округ, но и он вряд ли создал бы фракцию.
Поражение было не только от партий, но и от личностей, в том числе малоизвестных и никому особенно не нужных. Оказалось, что второстепенные политики парламентских, а иногда и непарламентских партий, вроде «Родины» и «Коммунистов России», избирателю интереснее, чем звезды оппозиции, не говоря о ее микроскопических функционерах. В Центральном округе Москвы, где блистали, соперничая, профессор Зубов и Мария Баронова, вторым стал коммунист Павел Тарасов, чье имя в кругах, поделившихся на партию профессора и партию студентки, ничего никому не говорит.
Прежде можно было сказать, что проигрывали потому, что не пускают на выборы, или оттого, что партийные машины думских партий и внепарламентских несопоставимы по мощи. Но люди не машины, люди сопоставимы. Всегда ведь добивались, чтобы кандидатов пустили поговорить с избирателями, и тогда станет ясно, что есть кандидаты лучше, чище, честнее других. Нет, не стало ясно.
Одномандатные округа, помноженные на сравнительную свободу выдвижения в них, нужны были, чтобы разгромить оппонентов власти не только на партийном, но и на личном уровне.
Слабость и наглость
Что именно собираются делать в новой Думе при помощи конституционного большинства, пока неясно. Но подавляющее конституционное большинство уже нужно для того, чтобы оппоненты сложившегося порядка вещей сказали себе: «Ребята, мы никто». Именно так и написали многие лидеры общественного мнения, иногда те же самые, кто пять лет назад одобрял митинги и даже звал на них.
В самом деле, со стороны общества может казаться, что причины массового протеста пять лет назад — в особенно грубо проведенных и нагло сфальсифицированных выборах, в управлении демократией ломом и кувалдой. Это только отчасти так. Потому что другая его причина, наоборот, в манящей неопределенности итогов голосования.
Анализируя причины протестов, в правящей бюрократии могли сделать вывод, что источник Болотной — в двусмысленности результата, в сравнительно небольшом отрыве «Единой России» от соперников. Сколько тогда получила «Единая Россия»? 238 мест из 450, на 77 (то есть на 15%) меньше, чем в 2007 году, при заметном росте у всех остальных партий. Даже «Яблоко» тогда доросло до 3,5%, а где три, там и пять, а пяти нет, потому что украли голоса, чтобы скрыть в реальности еще большее падение популярности «ЕР». Верните!
Противникам системы могло показаться, что у них отобран почти состоявшийся успех, расстояние невелико, можно чуть дожать, и система станет подлинно представительной и многопартийной.
Казалось, что этого не произошло по искусственным причинам, из-за фальсификаций, и люди вышли дожимать на улицу. Поначалу протесты осторожно поддержала даже парламентская оппозиция.
Из случившегося пять лет назад протеста правящая бюрократия сделала два вывода. С одной стороны, не надо проводить выборы слишком грубо, с другой — надо сделать так, чтобы у оппонентов не возникало чувства, что от достижения своих целей их отделяет не так уж много, что это преодолимая дистанция. Наоборот, пусть они скажут друг другу: ну что, видели, где наше место?
Внутри аппарата власти, особенно авторитарной, всегда склонны искать причины неудач не в принципиальной ошибочности собственных решений, а в слабости их проведения в жизнь. Почему что-то не получилось? Потому что надо быть сильнее. Не удалось — значит, слабый. Слабость — главный внутренний грех, который система может признать за собой. Главная причина ее рефлексии.
Если ты, по выражению Трумэна, заимствованному из китайских социальных премудростей, едешь на тигре (а это общество), он должен чувствовать силу седока.
Куратор предыдущих выборов Владислав Сурков с точки зрения системы виновен совсем не в том, что слишком грубо их провел (в этом он виновен с точки зрения критически настроенной части общества), а в том, что с их помощью дал результат, который общество восприняло как слабость власти.
Снизил психологические барьеры, создал среду для выдвижения требований, иллюзию падения цены протеста, вообще выбивания своего из власти нажимом. А народ, ну или кто там — активная и критически настроенная часть граждан — не возблагодарил: воспринял это не как приглашение к диалогу о возможности постепенно встроиться в систему, а как проявление слабости, шанс свалить систему и забрать все себе.
Триумф или соперничество
Что это говорит нам о следующих президентских выборах, привольно раскинувшихся между Востоком и Западом?
Для политического руководства убедительная победа на думских выборах при не столь же убедительной явке создает проблему 2018 года. Голосование за власть превращается в некоторую рутину — в нем нет интриги, оно пресное. И если так продолжится, то в 2018 году оно будет таким же пресным, а этого на выборах Путина, да еще, вероятно, на последний срок, который фиксирует его место в истории, допускать не хочется.
Чтобы в 2018 году Путин переизбрался подавляющим большинством с убедительной явкой, ему нужно будет или прибегать к ухудшению качества процедуры (надувать явку искусственными средствами), или каким-то образом мобилизовать сторонников. А мобилизовать сторонников проще всего через борьбу и победу над врагами. Нет врагов, нет и победы.
Но если ты не хочешь раскалывать свое общество и не хочешь уменьшать легитимность порчей процедуры, то хороший выход для мобилизации собственного электората — настоящее соперничество. И нет таких уж страшных причин, почему бы на него не решиться. Из всех способов легитимации последнего срока легитимация при помощи реального соперничества была бы лучшей и для победителя, которым, скорее всего, все равно окажется Владимир Путин. Лучше это и для страны в целом, потому что это все-таки немножко укрепляло бы институты.
Но как раз на президентских выборах, как на самых ответственных и серьезных, правящая бюрократия на такой эксперимент не решится. Во-первых, потому, что потом Путин, допустим, уйдет, но его соперник на настоящих выборах, который соревновался с самим Путиным, останется, и что с ним прикажете делать. Во-вторых, изнутри власти будут бояться, что приглашение в систему будет вновь принято за признак слабости, и повторится ситуация 2011–2012 годов, когда дистанция между победителем и соперником уменьшится и захочется победителя согнать.
В качестве слабого места системой была определена вовсе не недостаточная легитимность процесса, а отсутствие достаточно впечатляющего, подавляющего волю результата, которое создало у противников иллюзию возможности добиться своего.
Сейчас такой иллюзии нет, нет и протестов. И по той же причине на президентских выборах 2018 года не будет и реального соперничества.
