Вечером во вторник на Canal Plus вышел документальный фильм «Студия террора» о видеопропаганде Исламского государства*. Режиссер и философ Жан-Луи Комолли рассматривал этот вопрос в вышедшей в августе этого года книге «ДАИШ*, кино и смерть». Он согласился ответить на наши вопросы.
Slate.fr: В книге «ДАИШ, кино и смерть» вы говорите, что видео Исламского государства по наполнению приближаются к «спектаклю», однако их раскадровка близка к кино. Пропаганда ИГ* опирается на этот парадокс?
Жан-Луи Комоли: Это действительно так. На самом деле, все, что попадает в кадр, некоторым образом становится кино. Еще со времен братьев Люмьер нам известно, что не бывает изображения без кадра. Можно сказать, что отсутствие кадра выводит нас из кино, а его наличие погружает нас в него… Даже если в результате мы видим страшную картину, как в случае Исламского государства.
— По вашим словам, у современного голливудского кино и ИГ один зритель. Вы пишете, что он стал просто «потребителем деталей» и даже идете еще дальше: «Будь-то Голливуд или Ирак, речь идет о кино, которое основывается на восприятии зрителем чувственного». Как бы то ни было, цель любой пропаганды неизменно подразумевает и набор сторонников. Но как этого добиться без интеллектуального вовлечения смотрящего?
— Не стоит забывать, что большинство этих фильмов сопровождаются проповедью. Появляется бородатый человек, произносит проповедь, утверждает, что существует только одно единственное прочтение Корана и т.д. Все это очень грубо, как политический митинг. Это очень далеко от пропагандистского кино Лени Рифеншталь времен нацистской Германии. Может ли это кого-то убедить? Лично я в этом сомневаюсь. Новый момент в том, что за проповедью следует казнь. Единственная четкая и явная цель этих видео — террор.
— Вы связываете пропаганду ИГ с успехом наполненных насилием фильмов цифровой эпохи, который «должен показать нам, до какого уровня коллективного бесстыдства мы скатились». Не получается ли, что в вашей книге вы критикуете через ИГ Голливуд с его блокбастерами и цифровое общество?
— Цифровые технологии используются всеми людьми и для любых фильмов. Они не формируют какое-либо определенное место для зрителя. На это влияет то, как мы выстраиваем систему обозначений. Единственный способ просмотра видео ДАИШ — это потребление ужаса. Мы не знаем, кто эти убитые люди, в каких все происходит обстоятельствах. Нам не видно никаких противоречий. Это тоталитарная логика. Это перекликается с неким боевиком, в котором всегда наступает момент, когда нам не на что смотреть, кроме «экшена». Зритель ставится в коммерческое положение. При этом кино многому нас научило, в частности, не доверять внешнему воздействию.
— То есть ИГ многое позаимствовало у американского кино, хотя в его видео и видна темная сторона Голливуда. Пропаганда ДАИШ должна подтолкнуть нас к тому, чтобы направить кино в другом направлении?
— Происходит, скорее, обратная тенденция. Я пытаюсь проанализировать ситуацию. Как следует рассматривать экстремальное насилие в современных боевиках? Зрителя воспринимают как того, на кого нужно оказать воздействие. ДАИШ придерживается такой же риторики. Зритель становится для него объектом фильма. ДАИШ и блокбастеры представляют собой две частично наложенные друг на друга сферы. Я говорил об их общих частях, однако отличительная особенность ДАИШ — это, безусловно, отношение к смерти. В видео ИГ гибнут вовсе не статисты и не актеры.
Но мне также вспоминается видео ДАИШ из руин Пальмиры. Прежде всего, это публичная проповедь. Затем приговоренных выстраивают у стены. Их расстреливают, и они падают. Но затем все отматывается назад, и они снова стоят. Это означает, что развлекательная сторона фильма не может полностью исчезнуть, хотя смерть реальна. Сила кино остается.
— На основании такой близости Голливуда и видео ИГ вы критикуете современные тенденции в кинематографической продукции. Кино сделало выбор в пользу чувственных порывов и насилия?
— Именно так. Возьмем такого режиссера, как Любич. Его картины — вовсе не бездумная череда стрельбы и взрывов. Вообще, в истории кино наблюдаются две противоположных концепции отображения насилия. Переход режиссера Сэма Пекинпа к насилию воспринимался, как сход с пути, как предательство. Его первые фильмы отнюдь не спекулировали на насилии. В «Сильной жаре» Фрица Ланга было просто невероятно много насилия. Но оно подается крайне сухо, и зритель не зацикливается на нем. Он не получает от него удовольствия. Сегодня у нас хотят доставить ему удовольствие, и в то же время оставить невредимым. Нужно, чтобы он сказал себе: «Бьют кого-то другого, а не меня». Подобное просматривается и в пропаганде ДАИШ, потому что глядя подобные видео зритель может лишь ощущать собственное бессилие.
— Как бы то ни было, о видео ИГ сейчас, по всей видимости, говорят все меньше и меньше. Людям надоела его пропаганда?
— Ресурсы истощаются. ДАИШ сформировало целую студию сценаристов как раз, чтобы его фильмы не были похожи друг на друга. Поэтому они чередовали способы расправы. Там были сожжения, утопления и т.д. То есть, у них было опасение, что они могут наскучить. Однако главная их проблема в том, что пропаганда воздействует на порывы, а тем свойственно пресыщение. Именно поэтому в боевиках становится все больше и больше взрывов и разрушений.
* Террористические организации, запрещенные на территории России
