Необъявленная и никому не нужная война в далекой мусульманской стране среди пустынь — вероятно, это главный архетипический страх любого современного русского. В сюрреалистическом стихотворении Евгения Евтушенко муравей, ползущий по лицу убитого в Афганистане русского солдата, спрашивал его: «Что ты мог дать моей нищей родине, если в твоей стране нет еды в магазинах?»
В фильме Алексея Балабанова «Груз-200» маньяк-полицейский вскрывает доставленный из Афганистана гроб и кладет на постель молодой женщине труп ее жениха со словами «Жених приехал» —наверное, это самая зловещая сцена в русском кино за всю его историю.
Десятилетняя война в Афганистане, когда в 1979 году Брежнев решил поддержать военной силой лояльный ему режим в Кабуле, стала одной из ключевых причин краха всего Советского Союза. На протяжении многих лет люди привыкли находить оправдание тяжелому советскому быту с помощью формулы «Лишь бы не было войны», это было своего рода общественным договором, который нарушил Брежнев — жизнь лучше не стала, а война пришла во многие русские семьи.
Поколение нынешних пятидесятилетних в России помнит этот страх — быть призванным в армию и отправленным умирать в Афганистан. В фильме «Груз-200» этот конвейер показан с захватывающей точностью: из огромного грузового вытаскивают сотни гробов, а освободившееся место занимают живые солдаты, которым предстоит отправиться в Афганистан и погибнуть во имя геополитических фантазий Кремля.
Решение Владимира Путина устроить военную операцию в Сирии год назад напоминает решение Брежнева воевать в Афганистане — выгоды неочевидны, риски огромны. К тому же Путин, в отличие от Брежнева, уже знает, чем заканчиваются такие войны. И тем не менее он решил воевать. Зачем?
В 2013 году именно Путин был тем человеком, который помог Башару Асаду найти компромисс с Западом, избежав международного военного конфликта, казавшегося к тому моменту уже неизбежным. Спустя четыре года посредническая роль Путина между Асадом и Западом превратилась в нечто противоположное — российские войска воюют на стороне Дамаска, фактически участвуя в противостоянии сирийского режима с вооруженной оппозицией. В 2013 году сторонники Путина в России всерьез говорили о присуждении ему Нобелевской премии мира за Сирию. Сегодня России, наоборот, принадлежит ключевая роль в поддержании войны в незатухающем режиме. Это прозвучит странно, но сирийская война для России началась совсем не в Сирии, а на Украине. Весной 2014 года, в дни аннексии Крыма, Кремль еще жил иллюзией, что Запад и прежде всего Европа, с которой Путин привык относительно легко договариваться, согласится с его экспансионистскими желаниями и одобрит, хотя бы молчаливо, отторжение от Украины территорий, населенных пророссийским большинством.
Когда стало ясно, что это не так, полноценная война шла уже в двух украинских регионах, был сбит малайзийский Boeing рейс MH17, G8 снова превратилась в G7, ближайшие друзья Путина стали фигурантами санкционных списков, и по степени своей международной изоляции постсоветская Россия впервые в истории приблизилась к состоянию Советского Союза времен афганской войны.
Официальная риторика Кремля, ориентированная на внутреннюю российскую аудиторию, сразу нашла подходящие слова для успокоения граждан — все дело в том, что Россия снова стала великой, поэтому Запад ее боится и вредит ей.
Но эти пропагандистские уловки мало на что могли повлиять — Путин не Брежнев, и отношения с Западом для него не столько вопрос политического престижа, сколько проблема, связанная и с находящимися на Западе активами близких к Путину олигархов, и с выживанием всей российской экономики, полностью ориентированной на экспорт углеводородов именно в те страны, которые заняли непримиримую позицию по отношению к украинской политике Путина — прежде всего, в Германию.
Оказавшись в украинском тупике, Владимир Путин, как игрок в казино, решил резко повысить ставку. До такой степени, чтобы украинская проблема казалась уже незначительной, а Россия для Запада стала тем ключевым игроком, без участия которого невозможно обойтись при решении глобальных проблем. Это ставкой для Путина стала Сирия. Затянувшийся конфликт внутри этой страны, часть которой плотно контролируется «Исламским государством» (террористическая организация, запрещенная в России), стал настоящим подарком для Путина.
Превращение России в участника этого конфликта, очевидно, должно было поставить Запад перед необходимостью договариваться с Москвой — именно поэтому объектом атак российских войск стали не столько силы «Исламского государства», сколько прозападная оппозиция Асаду. Не гасить конфликт, а усугублять его — странная миссия под лозунгами о примирении враждующих сторон (Оруэлл с его «Мир — это война» посмеялся бы, узнав, что российский военный штаб в Сирии официально называется «Центр по примирению»).
Символом путинской политики в Сирии стал концерт классической музыки на античных руинах в Пальмире — хедлайнером концерта стал виолончелист Сергей Ролдугин, давний друг Путина, на которого, согласно «панамским локументам», записано миллиардное состояние неизвестного происхождения — да, именно, Путин воюет за благополучие окружающих его миллиардеров, а не за что-то другое.
О рисках превращения Сирии для России в новый Афганистан Путин, вероятно, не думает — в отличие от афганской войны, в Сирии воюют только наемники, в том числе из частных военных компаний, то есть случайные смерти молодых солдат-призывников здесь исключены.
Российское общественное мнение уверено, что Россия воюет с «Исламским государством», предотвращая его террористические атаки в самой России. К тому же война (и об этом прямо говорят российские официальные лица!) стала лучшей рекламой для российского оружия, которого уже интересует многих новых покупателей, и это станет точкой роста для российской экономики.
Война в Сирии не угрожает стабильности в России, наоборот, она укрепляет ее, и можно бомбить, бомбить, бомбить, пока кто-нибудь из западных лидеров не догадается поговорить с Путиным — нет, не о Сирии, а об Украине и санкциях.
