Atlantico: Владимир Путин проводит слияние спецслужб в одно мощное Министерство госбезопасности. Тем самым он пытается создать копию КГБ? В какой мере такое министерство отвечает потребности Путина укрепить свою власть и защитить режим?
Флоран Пармантье: Как пишет «Коммерсант», одна из главных российских газет, сейчас в стране идет реорганизация спецслужб со слиянием ФСБ и СВР в рамках одного большого ведомства, Министерства госбезопасности.
Оно стало бы еще более влиятельным, чем ФСБ, которую сейчас уже критикуют за то, что она везде сует свой нос и затыкает рот несогласным.
Сама по себе реформа разведслужб и попытка повысить их эффективность в сфере национальной безопасности и военных операций не являются чем-то плохим, при условии наличия страховочных мер. Дело в том, что эти сферы сейчас все более тесно связаны друг другом: попавший в Сирию российский или постсоветский джихадист представляет угрозу одновременно для внутренней безопасности и военных операций Москвы. Поэтому нужно будет внимательно рассмотреть суть предлагаемой реформы и стоящие перед ней задачи: властями движет не только желание воссоздать КГБ, но и вполне реальные нужды.
Однако реформу можно рассматривать и в электоральной перспективе. На недавних парламентских выборах была зарегистрирована более низкая, чем обычно, явка, причем в отличие от «белой революции» 2011-2012 годов голосование вызвало в больших городах не протестный подъем, а глубокое безразличие. Кроме того, стоит помнить о президентских выборах 2018 года. Таким образом, происходящее можно рассматривать как стремление Путина взять спецслужбы в свои руки, чтобы сохранить режим.
— С прихода к власти Владимира Путина оппозиционеры и аналитики неизменно подчеркивают выраженный авторитарный характер власти. Нападки на оппозиционеров, подавление гражданских ассоциаций, ущемление прав меньшинств… Нет ничего странного в том, что депутат-либерал высказывает беспокойство по поводу посягательств спецслужб на личные свободы, особенно в условиях, когда правовое государство остается отдаленной перспективой.
Тем не менее не стоит забывать, что в 1990-х годах ситуация уже была весьма далека от демократического идеала: при Ельцине обстрел Парламента в 1993 году и прошедшие с огромными нарушениями президентские выборы 1996 года были грубыми посягательствами на демократические принципы, однако получили широкое одобрение европейцев и американцев.
По факту, ярлык тоталитарного режима скрывает огромные различия между СССР образца 1930-х годов и нынешним положением дел: несмотря на все трудности, российское общество намного сложнее в социальном плане и более открыто к загранице, тогда как репрессивная система вообще не подлежит сравнению. Хотя, разумеется, все это не означает, что текущее положение дел может показаться удовлетворительным европейскому демократу.
Ситуацию в России следует рассматривать не через призму стереотипных ярлыков, а в навеянной исторической социологией перспективе. Я объяснял этот подход в книге «Пути правового государства»: не стоит уступать ни культурному пессимизму (Россия практически никогда не была демократией), ни ведомственному оптимизму (нескольких реформ будет достаточно, чтобы вернуть Россию на правильный путь). Отсутствие правого государства в России стоит рассматривать как иллюстрацию чрезмерной концентрации элиты, что препятствует появлению реальных противовесов власти. Российская элита относится к этому с подозрением, потому что в 1990-х годах ей приходилось иметь дело с противоположной ситуацией: слишком сильное распыление сопровождалось обвалом международного статуса России. Если правовое государство рассматривается как средство разрешения конфликтов и обеспечения сосуществования различных групп интересов, тогда российский курс пока что идет не в этом направлении.
Иначе говоря, это не аналог событий 18 брюмера: нынешняя дата не станет вехой в развитии российской власти.
— В чем будет задача нового министерства? Какими будут последствия слияния спецслужб?
— Слияние спецслужб должно обеспечить более эффективное реагирование на новые угрозы: к традиционной защите территории и населения добавляются новые риски, например, в сфере кибербезопасности.
В организационном плане, новое ведомство охватит примерно 250 000 человек, что отразится на многих отраслях и госинститутах. Однако отношения Владимира Путина со своими спецслужбами не так просты, как кажется. До этого проекта их объединения он придерживался принципа «разделяй и властвуй». К тому же, стоит напомнить, что сформированная в июле национальная гвардия, которая распоряжается внутренними войсками, тоже напрямую подчиняется президенту.
Это подтверждает теорию об усилении контроля над этими ведомствами для защиты режима Владимира Путина, что особенно заметно на фоне начавшейся недавно смены ряда высокопоставленных чиновников для обновления кадров и поиска верных людей.
— Но отвечает ли эта реформа оборонным потребностям России помимо укрепления личной власти президента?
— России приходится иметь дело с просто огромными вызовами, от обороны крупнейшей в мире территории до исламского терроризма и военных операций. С этой точки зрения, Владимир Путин осознает стоящие перед ним задачи не менее ясно, чем Андропов в 1982-1984 годах, когда ему пришлось иметь дело с войной в Афганистане, падением цен на нефть и экономическим кризисом, который пошатнул легитимность возглавляемого им режима.
Реформа направлена на укрепление власти вокруг личности Путина и поднимает вопрос положения спецслужб в полуавторитарных и авторитарных режимах, однако она не должна заставить нас забыть о переменах в наших собственных демократиях и вопросе контроля над спецслужбами: примерами тому служат нелиберальные демократии Центральной Европы и режимы чрезвычайного положения.
